Такой подход разумен. Он в известном смысле корреспондирует с позицией Конституционного Суда РФ в отношении его решений в подобных ситуациях, которую он изложил в своем Определении от 5 февраля 2004 г. N 78-О, принятом по запросу ВАС РФ. Правда, в случае с Европейским судом нет лишения юридической силы нормы права, примененной судом, но есть нечто принципиально важное: нарушающая Конвенцию правоприменительная практика в отношении лиц, не участвовавших в рассмотрении дела в Европейском суде. При наличии соответствующей воли заинтересованных субъектов соответствующее решение арбитражных судов также должно подлежать пересмотру.
Однако законодательная реализация подобного подхода потребует предварительного прояснения ответов на ряд дополнительных вопросов. Прежде всего, с какого времени исчислять срок для инициирования заинтересованными лицами пересмотра судебного акта по арбитражному делу (с учетом требования правовой определенности само установление подобного срока вряд ли можно оценить как чрезмерное ограничение их прав) ?
Сейчас, как известно, для подачи заявления в порядке гл.37 АПК РФ установлен трехмесячный срок, исчисляемый "со дня открытия обстоятельств, являющихся основанием для пересмотра судебного акта" (п.1 ст.312). Что считать "днем открытия" этого обстоятельства: день принятия постановления Европейским судом, день, когда о нем стало известно заинтересованному лицу, или день, когда оно получено последним? В АПК РФ прямого ответа на этот вопрос нет. Понятно, что и какой-то сложившейся судебной практики по нему также не имеется.
Считать днем открытия обстоятельства день принятия Европейским судом постановления вряд ли будет правильным. Ибо с этого дня соответствующее обстоятельство следует признать "открывшимся", как правило, Европейскому суду, а не потенциальному заявителю о пересмотре судебного акта по вновь открывшимся обстоятельствам.
Кроме того, необходимо учесть следующее. Во-первых, Конвенция не предусматривает специальную процедуру публичного оглашения постановления, тем более мотивированного (при этом требование мотивированности установлено в ст.45 Протокола N 11 к ней). И то, что по общему правилу заседания Европейского суда являются открытыми, как и доступ к документам, переданным на хранение (ст.40 Протокола N 11 к Конвенции), само по себе никак не дает оснований утверждать о совпадении дня принятия постановления и дня открытия вновь открывшегося обстоятельства.
Во-вторых, в силу п.2 ст.44 Протокола N 11 к Конвенции решение любой из Палат Европейского суда становится окончательным при следующих трех обстоятельствах:
а) если стороны заявляют, что не будут обращаться с прошением о направлении дела в Большую Палату;
в) через три месяца после вынесения постановления отсутствует прошение о направлении дела в Большую Палату;
с) если Комитет Большой Палаты отклоняет прошение о направлении дела.
Нельзя считать днем открытия обстоятельства и день, когда о постановлении Европейского суда стало известно заинтересованному лицу. В условиях, когда к решениям Европейского суда приковано большое внимание масс-медиа, о принятии постановления по его делу заинтересованному лицу может стать известным практически в день его принятия. Однако с этого момента заинтересованное лицо еще не может знать всех необходимых нюансов постановления и тем более не может инициировать процедуру, предусмотренную гл.37 АПК РФ.
На наш взгляд, для участников рассмотрения дела в Европейском суде будет правильным считать днем открытия обстоятельства день, когда заинтересованным лицом реально получено постановление Европейского суда. С этого момента он вправе предпринимать любые действия для защиты своего права, в том числе путем доказывания в арбитражном суде соответствующих обстоятельств.
Однако данный вариант исчисления срока вряд ли подходит для иных лиц, например, не участвовавших в рассмотрении дела в Европейском суде, но оказавшихся в аналогичной ситуации.
Думается, что для них исчисление срока для пересмотра можно было бы начинать со дня публикации в Российской Федерации соответствующего постановления Европейского суда, так как с этого времени заинтересованному лицу, как минимум, могло стать известно о нем. Однако реализация такого подхода осложняется тем, что официальное опубликование решений Европейского суда в Российской Федерации ныне не осуществляется. Дело усугубляется проблемой их перевода на русский язык, ибо Европейский суд функционирует с использованием двух языков: английского и французского. Между тем перевод связан с рядом трудностей, связанных со сложностью и специфичностью (в том числе для отечественного правового сознания) юридических текстов решений Европейского суда.
Кроме того, как правильно подмечено, практически "повсеместное отсутствие системы официального заверения текстов перевода решений Европейского суда приводит к тому, что одни и те же тексты существуют в двух, трех, а то и большем количестве вариантов перевода. При этом остается неясным, на какой из этих неофициальных переводов ориентироваться национальным судебным органам". [22]
Следует учесть и то, что, поскольку судопроизводство в арбитражных судах ведется на русском языке (п.1 ст.12 АПК РФ), постановление Европейского суда необходимо будет представить с переводом (так как согласно ст.12 Устава Совета Европы официальными языками Совета Европы являются французский и английский).
Нельзя не учитывать и зафиксированное в п.5 ст.75 АПК РФ требование к предоставляемым в арбитражный суд письменным доказательствам, исполненным полностью или в части на иностранном языке, прилагать надлежащим образом заверенные их переводы на русский язык (это вытекает и из п.2 ст.255 АПК РФ). Следует иметь в виду норму п.6 ст.75 АПК РФ, в которой определено: документ, полученный в иностранном государстве, признается в арбитражном суде письменным доказательством, если легализован в установленном порядке. А также норму п.7 ст.75, устанавливающую, что иностранные официальные документы признаются в арбитражном суде письменными доказательствами без легализации в случаях, предусмотренных международным договором Российской Федерации (схожая норма содержится в п.1 ст.25).
Весьма актуален еще один вопрос: какие акты Европейского суда следует рассматривать как основание для пересмотра судебных актов арбитражного суда? Ведь Европейский суд принимает ряд постановлений: по вопросу о приемлемости жалобы (ст.29 Протокола N 11 к Конвенции), окончательное постановление (ст.42 и 44 Протокола N 11), консультативные заключения (ст.47 - 49 Протокола N 11). Поскольку непосредственное применение и толкование конвенционных норм осуществляется Европейским судом лишь в окончательных постановлениях, именно они являются основаниями для пересмотра судебных актов арбитражного суда в установленном в АПК РФ порядке, обеспечивающем restitutio in integrum. Это, впрочем, не означает, что иные акты Европейского суда не должны учитываться в судебно-арбитражной практике. Напротив, они обязательно должны иметься в виду, так как в них могут содержаться важные суждения суда о конвенционных правах и их защите. Однако они не являются основаниями для непосредственного пересмотра конкретных судебных актов арбитражного суда, в частности в порядке гл.37 АПК РФ.
Существует еще один вопрос: являются ли основаниями для пересмотра решений для арбитражных судов России постановления Европейского суда против других государств? По мнению П.А. Лаптева, если говорить о любом государстве - члене Совета Европы (к коим относится и Россия), "которое входит и в Европейский суд по правам человека, нельзя принять иное решение, чем решение, которое уже принято Европейским судом в отношении другого человека по такому же или аналогичному случаю". [23]
Ответ на поставленный вопрос прежде всего следует рассматривать в контексте оценки юридической силы окончательных постановлений Европейского суда. Иногда их именуют судебными прецедентами. Сам Европейский суд в своих актах применяет формулировки, не поддающиеся однозначной трактовке, например, в решении о приемлемости жалобы от 3 июня 2004 г. N 69042/01 "прецедентное право, основанное на Конвенции". По мнению В.В. Ершова, постановления Европейского суда "суть производные акты толкования, а не самостоятельные источники права". С другой стороны, Л. Вильдбахер (судья Европейского суда) полагает, что "доктрина прецедента широко применяется в Европейском суде по правам человека". [24]
Не вдаваясь в дискуссию по вопросу о том, являются ли акты Европейского суда прецедентами (поскольку это непосредственно не входит в предмет данного исследования), отметим: постановления Европейского суда нельзя признать прецедентами в том понимании рассматриваемого понятия, которое ему придается в странах общего права. Они, на наш взгляд, представляют собой не что иное как прецеденты толкования конвенционных норм, т.е. формулирования их смысла применительно к соответствующим обстоятельствам дела.
Это, впрочем, не снижает их значимость для реализации целей, поставленных в Конвенции. И прежде всего верховенства права, важнейшими средствами достижения которого являются требования правовой определенности и правовой эффективности. [25]
Заключение
Подводя итог вышеизложенному следует сделать вывод что прецеденты толкования Конвенции должны рассматриваться в отечественной судебной системе, в том числе в ее судебно-арбитражной ветви, как акты, в плане юридической силы подобные актам Конституционного Суда РФ, в которых содержится оценка конституционности норм российских законов (несмотря и на очевидные различия, так как Европейский суд в отличие от Конституционного Суда РФ не наделен полномочием "дисквалификации" правовых норм). Но любое применение (как и неприменение) или толкование конвенционных норм российскими арбитражными судами, расходящееся с их применением и толкованием Европейским судом, в его окончательных постановлениях неправомерно и соответствующие судебные акты подлежат пересмотру по инициативе заинтересованных лиц в порядке, определенном российским арбитражным процессуальным законодательством.