Осада Троице- Сергиева монастыря в Смутное время (стр. 2 из 7)

Таковой нашелся скоро в лице явившегося в Стародубе второго Лжедмитрия. Он был, конечно, уже сознательным и очевидным обманщиком, но проверкой его личности и его легальных прав мало кто интересовался; он был только знаменем, под которое снова спешили собраться все недовольные московским правительством и своим положением и все, кто стремился устроить свою карьеру или приобрести "беструдное богатство". Марина Мнишек, бывшая 8 дней царицею Московской и спасшаяся во время переворота 17 мая, согласилась стать женой нового Лжедмитрия (смотрите приложение рис. 9).

Собрав большое и довольно пестрое войско, Лжедмитрий подступил к Москве и расположился станом в подмосковном селе Тушино, отсюда его прозвище: «Тушинский вор».

Враг у стен обители.

Войсками второго самозванца, «Тушинского царика», или «Тушинского вора», и был осажден Троицкий монастырь. Впрочем, решение овладеть монастырем принадлежало не столько самому самозванцу, сколько одному из его воевод – Петру Сапеге. Ян-Петр-Павел Сапега (смотрите приложение рис. 10) происходил из весьма знатного польского рода Сапег, племянник или двоюродный брат тогдашнего знаменитого канцлера литовского Льва Сапеги. Он был наделен хорошими военными способностями, но с наклонностями в достаточной мере разбойничьими, увлекался жаждой приключений и упражнений в грабительстве, для этого наше отечество представляло тогда прекрасное поприще.

Пробыв при самозванце около двадцати дней и тяготясь его бездеятельностью, а также находясь во вражде с его гетманом, князем Романом Рожинским, Сапега решился отделиться от него и самостоятельно начать завоевание замосковной, северной Руси. Первую крепостью на севере от Москвы был Троицкий монастырь, и Сапега решил начать свои завоевания с него. Конечно, он мог бы и обойти монастырь, не трогая его, но поляка привлекала слава о великих богатствах монастыря, которые молва представляла, конечно, и несравненно большими, нежели они были в действительности, между тем как взятие монастыря казалось делом сравнительно легким (смотрите приложение рис. 11). С другой стороны, взятие монастыря произвело бы чрезвычайно важное нравственное впечатление на русских: если бы монастырь достался самозванцу, то русские могли это понять как знак того, что Бог отступается от них, и повергло бы их в отчаяние.

К Сапеге для овладения Троицким монастырем присоединился Александр Лисовский. Лисовский Ян-Александр, как известно, представлял собою идеал отчаянного наездника: рыща в своих разбойничьих набегах с невероятною быстротою, он успел исходить со своими шайками головорезов всю северную Русь, так что трудно указать в ней место, где бы он не побывал.

Сапега принял намерение идти под Троицкий монастырь, когда Лисовский производил свои опустошения во Владимирской губернии. Приглашенный Сапегой возвратиться в Тушино, он шел от Переяславля мимо Троицы и при этом сжег село Клементьево, что было предостережением для Троицких обитателей готовиться к бедам. Царь Василий Иванович Шуйский должен был понимать, что потеря Троицкого монастыря была бы для него великим несчастием, и поэтому он принимал свои меры, чтобы не допустить ее. Когда самозванец утвердился в Тушине, появилось основание опасаться, что он захочет овладеть Троицким монастырем хотя бы ради его сокровищ. Ввиду такого опасения царь послал в монастырь свой, хотя и не особенно большой, гарнизон под начальством двух осадных воевод – князя Григория Борисовича Долгорукого и Алексея Ивановича Голохвастова. Когда Сапега и Лисовский двинулись под монастырь чтобы захватить его, царь послал преградить им дорогу свое войско под начальством своего брата Ивана. Войско настигло неприятелей и вступило с ними в бой между селом Воздвиженским и деревней Рахманово, в 14–15 верстах от Троицы, но было наголову ими разбито.

Под монастырь Сапега и Лисовский явились 23 сентября 1608 года, на канун дня памяти преподобного Сергия. Когда неприятельское войско показалось и остановилось на Клементьевском поле, монастырский гарнизон в составе двух частей, конной и пешей, сделал против них вылазку, которая оказалась очень удачной, – многих поляков перебили и переранили, а сами возвратились в монастырь без потерь.

Сапега и Лисовский начали смотреть, где бы им встать с войсками, и, разделившись, поставили два стана: Сапега поставил свой стан на юго-западе от монастыря, на Клементьевском поле; Лисовский поставил свой стан на юго-востоке от монастыря, в Терентьевой роще, каковым именем называлась нынешняя Вознесенская улица. Станы устроены были так, что известные площади земли были окружены валами, на которых были поставлены остроги (заборы из стоячих заостренных бревен), а в них были сделаны «крепости многия», неизвестно из чего именно состоявшие. Для жилья, конечно, были сделаны в острогах мазанки, бараки. Избрав места для станов, Сапега и Лисовский заняли все дороги к монастырю своими заставами, так, что нельзя было ни войти в него, ни выйти из него.

Осажденные, в свою очередь, начали готовиться к осаде. Прежде всего предали огню находившиеся вокруг монастыря слободы и монастырские службы, чтобы ими не воспользовались для осадных целей неприятели. Затем воеводы, князь Долгорукий и Голохвастов совместно с архимандритом Иоасафом и соборными старцами, привели всех к крестному целованию. Из дворян и из монахов выбрали начальников, разделили между ними монастырские стены, башни и ворота, чтобы каждый из них знал свой участок и заботился обо всем, что нужно для обороны. Вместе с назначением людей, которые бы производили по осаждающим артиллерийскую пальбу, устроили и саму артиллерию: расставили ее по всем башням и во всех трех ярусах башен – верхнем, среднем и подошвенном.

Одному священноиноку, по имени Пимен, было видение: молился он в своей келье всемилостивому Спасу и пречистой Богородице, и вдруг оконце его кельи осветил свет; посмотрел он на монастырь и видит – светло, как пожар, так что подумал, не зажгли ли монастырь неприятели; выйдя на крыльцо кельи, он увидел над главою церкви живоначальной Троицы огненный столп, простиравшийся в высоту до небес. Спустя немного времени столп начал опускаться и свился в одно место, как огненное облако, и вошел в окно над южными дверями, в церковь пресвятой Троицы.

Прежде чем начинать осаду монастыря, Сапега и Лисовский решили попытать, не будет ли сдан им монастырь воеводами и монахами без осады. С этою целью на шестой день после прихода под монастырь, 29 сентября, они прислали в монастырь длинную и витиевато-написанную грамоту, в которой великий гетман Петр Сапега и пан Александр Лисовский «милуючи и жалуючи» осадных троицких людей, предлагали им следующее: «а нам град отворите без всякиа крови. Аще ли не покоритеся и града не сдадите, и мы зараз взяв замок вашь и вас всех порубаем»¹.

Ответ не заставил себя ждать: «Какая польза человеку возлюбить темноту больше света, променять истину на ложь, честь – на бесчестье и свободу – на горькое рабство? Знайте, гордые начальники Сапега и Лисовскийи прочая ваша дружина, что напрасно нас прельщаете, христово стадо православных христиан. Знайте, что и десятилетний ребенок в Троицком Сергиевом монастыре посмеется вашему безумству и совету. И ложною ласкою, и тщетною лестью, и суетным богатством прельстить нас хотите. Но богатствам всего мира предпочтем свое крестное целование»².

Архимандрит и монахи видели в Сапеге и Лисовском не только слуг самозванца, ложного царя, но и проклятых еретиков латинян, так что предать им монастырь значило бы не только допустить измену политическую, но и оставить святую истинную свою православную веру греческого закона, с тем чтобы покориться новым еретическим законам отступников от христианской веры, – значило бы предать гроб великого чудотворца Сергия на поругание врагам православной веры. Это предложение было немыслимо со стороны монахов, и поэтому немыслимо было и то, чтобы они захотели предать монастырь Сапеге и Лисовскому.

__________________________________________________________________

1,2. Газета «Вперед» №116 статья «И бысть во граде тогда теснота велиа, и скорбь, и беды, и напасти».

Получив достойный ответ осаждаемых, Сапега и Лисовский приступили к осаде монастыря. «..увидев, что не покорились им люди в городе, и исполнившись ярости, повелели всему своему литовскому и русскому воинству приступить к стенам со всех сторон и начать бой»³.

Стоит отметить, что количество осаждающих и осажденных в точности неизвестно. Отряды первых часто менялись – одни уходили, другие приходили. Так что число осаждавших колебалось приблизительно между 6 и 30 тысячами. Защитников монастыря, способных носить оружие, к началу осады было 2–3 тысячи. В монастыре также собрались жители окрестных селений, среди которых были женщины и дети. По словам Авраамия Палицына, "такая теснота была в обители, что места не было свободного. Многие же люди и скотина оставались без крова; и тащили бездомные всякое дерево и камень для устройства прибежища, потому что осени настало время и приближалась зима. И друг друга отталкивали от вещи брошенной, и, из нужного ничего не имея, все изнемогали; и жены рождали детей пред всеми людьми. И невозможно было никому со своей срамотою нигде укрыться. И всякое богатство не береглось и ворами не кралось; и всякий смерти просил со слезами "

.

К сожалению, Палицын не сообщает ближайших и точнейших сведений, как люди устроились с жилищами и с пропитанием. Питать и содержать гарнизон солдат, находившийся в монастыре, и всех, кто привлечен был нести осадную службу, составляло обязанность монастыря. Остальные, которые только укрывались в монастыре от поляков сначала ели свой хлеб, кто сколько принес с собой, а когда съели его, питались монастырским хлебом.