Важное значение имеют стереотипы и на политическом уровне. Определенный образ, сформировавшийся на протяжении десятилетий, постоянно присутствует во взаимоотношениях государств. Существование в обществе стереотипов восприятия во многом определяет тот образ чужой страны, который господствует в массовом сознании. Обычно существует некий основной, стержневой образ, который разветвляется, на него нанизываются вторичные, дополнительные образы.[38]
Содержание стереотипов отчетливо отражает соотношение национальных и заимствованных элементов в сфере психологии, идеологии, социологии и политики, в массовом сознании. Это то, что является «образами», которые создаются людьми в процессе их жизни и общения друг с другом и помогают их социальной ориентированности. Человек заранее создает те или иные образы явлений, событий и с их помощью адаптируется в обществе. В отдельные периоды стереотипы выступают катализаторами взаимопонимания, в другие, напротив, служат барьерами на его пути.[39]
В итоге образ государства – это достаточно устойчивое преставление, которое создается на основании множества различных факторов: это и особенности географического положения страны и ее климата, и уровень экономического развития страны, и особенности ее политического устройства. Также на формирование образа государства оказывает влияние ее историческое наследие и возможные прогнозы на будущее. Образ страны включает набор символов и социальных представлений о месте страны в мире, её внешнеполитической ориентации.
Таким образом, основное влияние на сознание человека в процессе формирования образа чужой страны с ее обычаями оказывает восприятие на эмоциональном уровне, поэтому образ практически всегда является субъективным. Та картина мира, которая складывается в массовых представлениях, часто значительно отличается от реальной, в какой-то степени представления о мире заменяют сам мир. Кроме того, немаловажными в сознании человека оказываются господствующие в обществе стереотипы, модели и штампы относительно образа чужого. В восприятии чужой страны основное внимание следует уделять разделению, основанному на этнических стереотипах, по принципу «мы – не мы» и «свое – чужое».
Несколько слов следует сказать о роли негативных стереотипов и «образа врага» в сознании народа. На протяжении всей истории человечества дефицит сотрудничества, взаимное непонимание, негативные стереотипы, основанные на плохом знании друг друга, являлись причиной недоверия между народами. Предубежденность и подозрительность, напряженность и враждебность были, за редкими исключениями, постоянными спутниками отношений между государствами и народами.
Большинство войн и конфликтов в истории человечества, естественно, было порождено не ложными представлениями и отнюдь не негативными национальными стереотипами, а реальными экономическими, политическими, социальными причинами, различными интересами и противоречиями, и сводить конфликты и войны лишь к неправильному восприятию окружающего мира или какой-либо страны, отдельного народа было бы неправомерным. Вместе с тем, сама ситуация напряженности, особенно ведущая к вооруженным конфликтам, порождала и одновременно подкреплялась «образом врага», который, формировался в массовом сознании и лежал в основе особой психологии враждебности и ненависти по отношению к другим странам и народам.[40]
В различных обществах и культурах, у различных народов «образ врага» приобретает некоторые общие черты. При всех различиях в причинах и обстоятельствах конфликтов и войн, на протяжении истории существует повторяющийся набор изображения противника – некий «архетип» врага, который создается, как мозаика, по частям. Враг изображается: чужаком, агрессором, безликой опасностью, богоненавистником, варваром, ненасытным захватчиком, преступником, садистом, насильником, воплощением зла и уродства, смертью.[41] При этом главное в «образе врага» – это его полная дегуманизация, отсутствие в нем человеческих черт, человеческого лица. Поэтому «абсолютный враг» практически безличен, хотя может и персонализироваться. Восприятие чужака в качестве врага уходит корнями в родоплеменное общество человечества. Именно тогда закладывались социально-психологические механизмы «образа врага», как правило, вне своей микросреды. Появились антитезы «мы – они», «свои – чужие», «племя – враг племени». Эта паранойя враждебности проявлялась и проявляется на протяжении всей истории человечества. Для обеих сторон характерны самооправдание и обвинение другой стороны по образцу: мы невиновны – они виноваты; мы говорим правду – они лгут; мы лишь обороняемся – они нападают.
Таким образом, о таком важном элементе межнациональных конфликтов как «образ врага» можно сказать, что подобные образы, как и негативные национальные стереотипы, существовали на протяжении всей истории человечества, и если бы они являлись непосредственной причиной конфликтов, то человечества бы уже не существовало. Иначе говоря, конфликты рождаются не на почве сформировавшегося «образа врага» и «негативных национальных стереотипов», а напротив - ситуация конфликта, напряженности, взвинченности являет собой почву для возникновения, становления и развития «образа врага». В свою очередь причинами конфликтов всегда выступали экономические, политические, социальные интересы и противоречия. Кроме того, особенностью «образа врага», как и других национальных стереотипов, является некая живучесть: негативный образ, сформировавшийся в сознании однажды, остается в нем надолго.
Глава II. История контактов России и Японии и особенности восприятия Японии в российском общественном сознании во второй половине XIX века.
Для начала следует обратиться к особенностям географического положения Японии относительно России как к фактору, определяющему особенности восприятия Японии в российском общественном сознании. Островное положение Японии на долгие годы определило закрытость цивилизации как в буквальном понимании – то есть закрытость от проникновения иностранцев, так и в переносном смысле: закрытость и замкнутость в эмоциональном плане. Но в то же время удаление Японии от континента позволяет японцам наблюдать за событиями, происходящими за пределами их цивилизации, с некоторого безопасного расстояния.
Первые сведения о Японии сообщил европейцам Марко Поло, который в 1275-1292 гг. находился на службе у правителя Китая - монгольского хана Хубилая. В своей книге венецианец написал об этой стране следующее: «Остров Чипингу на востоке, в открытом море; до него от материка 1500 миль. Остров очень велик: жители белы, красивы и учтивы: они идолопоклонники, независимы и никому не подчиняются. Золота, скажу вам, у них великое обилие: чрезвычайно много его тут и не вывозят его отсюда: с материка ни купцы, да и никто не приходит сюда, оттого-то золота у них, как я вам говорил, очень много». Далее Марко Поло описал дворец «местного государя», где «полы покрыты чистым золотом, пальца два в толщину».[42]
В этом весьма неточном и полном преувеличений сообщении отразилось зарождение заветной мечты европейцев о «стране золота», об Эльдорадо. Правда, современники не обратили особого внимания на книгу венецианского путешественника, но через два века, когда развитие товарно-денежных отношений потребовало золота, которого в Европе не было, описание сказочных богатств Японии прочно завладело воображением европейских авантюристов.
Книга Марко Поло как бы дала начало своеобразной традиции восприятия Японии иностранцами. В ее истории, культуре, экономике иностранные наблюдатели стали искать олицетворение проблем собственных стран и народов. При этом с самого начала среди них наметилась тенденция рассматривать Японию в качестве совершенно самобытного (неевропейского, но и неазиатского, невосточного) историко-культурного комплекса, который они наделяли подчас весьма субъективно подобранными чертами. Эта традиция просуществовала много десятилетий и, по всей видимости, сохранилась до сегодняшнего дня.[43]
Япония на протяжении многих веков общалась с другими народами только в той мере, в которой она сама находила это нужным. Так продолжалось вплоть до XVI века, когда на японских островах появились португальцы, а вслед за ними испанцы и голландцы. В Японии в это время шли междоусобные войны, закончившиеся к началу XVII в. объединением страны под властью сегунов (военных правителей) из дома Токугава.[44]
Основной целью находившихся в Японии с XVI века христианских миссионеров являлось обращение японцев в христианство, а верования и убеждения аборигенов они считали «дикими суевериями, которые следует по возможности искоренить».[45] В результате принятия ряда законов к 1639г. было осуществлено так называемое «закрытие» страны: японцам было запрещено покидать пределы Японии, а европейцам – появляться на ее территории. Исключение было сделано для протестантской Голландии, получившей право под строгим контролем правительственных чиновников раз в год присылать один корабль в порт Нагасаки. Таким образом, сегунское правительство получило возможность на протяжении последующих двух с лишним веков полностью контролировать все стороны жизни японского общества.[46]