Вообще японский шпионаж в России являлся достаточно распространенным явлением. К началу русско-японской войны, по словам Е.М. Османова[79] – специалиста в области японской разведки – разведывательная служба в Японии имела многовековую историю, и, по далеко не полным данным, составленным на основании материалов жандармских органов России, количество японских шпионов, действовавших на территории нашего государства, к началу русско-японской войны доходило до пятисот человек.
Тема японского шпионажа широко освещалась в русской прессе. В военных изданиях часто появлялись статьи и заметки подобного содержания: «Безошибочно можно сказать, что ни в одной войне шпионство не практиковалось в столь широких размерах, как применяется оно теперь нашим противником на Дальнем Востоке. Сотнями шпионов наводнили они район, занятый нашими армиями… Это явление довольно естественно и понятно. Во-первых, японцам, как и всем восточным народам, свойственна хитрость и всякого рода уловки, облегчающие достижение цели…»[80]
Кроме официальных военных изданий, тему японского шпионажа поднимали и корреспонденты других русских печатных изданий. Например, в газете «Русь» от 15 (2) мая 1904 года: «…около Омска на реке после ледохода рыбаки нашли утопленника похожего на японца. В его кармане были найдены бумаги, из которых оказалось, что он японский шпион, имевший поручение от своего правительства»[81] - или в газете «Московские ведомости» от 5 августа (23 июля) 1904 года: «Близ Москвы на линии Нижегородской железной дороги задержан японец, при котором оказались планы и какие-то записки на японском языке…в настоящее время он содержится под арестом»[82].
Точкой отсчета для образной характеристики Японии стало ее стремление встать вровень с ведущими мировыми державами. Достаточно посмотреть, как в журнале «Война с Японией» автор статьи размышляет о причинах войны: «Причины настоящей войны России с Японией кроются в неуклонном стремлении Японии на материк с тесных для ее населения островов… Вместе с этим стремлением, Япония после своего обновления и своих реформ, толкнувших ее на путь европейской цивилизации, стала стремиться и к преобладающему влиянию на Дальнем Востоке»[83].
Прибывающие на театр военных действий новобранцы несут с собой новые настроения – ожесточение против правительства, развязавшего войну, и против военного министерства. «Несмотря на печальные уроки первой половины войны, военное министерство с каким-то непонятным упрямством продолжало политику роковых ошибок».[84] «К концу 1904 года, после ряда военных неудач, наше военное министерство поняло, наконец, что война с японцами дело не шуточное».[85]
В ходе боевых действий с японцами в тот или иной контакт вступило несколько десятков тысяч человек.[86] Причем контакт был разной степени близости – от только визуального до непосредственно-личного. Можно сказать, что в этот момент в армии сосуществовали два представления о японцах. Одно, свойственное новобранцам, основано не столько на личном опыте, сколько на представлениях тыла. Другое начинает формироваться у «старослужащих». Для них война уже превратилась в будни, а японцы в то же время становятся как бы ближе, понятнее: «Надеемся, что ведь неприятели наши – люди, устали и, наверно, ночью будут отдыхать».[87] Сребрянский также описывает случай дружбы между солдатом и японцем, взятым им в плен.[88]
Развитие представления о японцах во второй половине войны и в послевоенное время во многом было предопределено комплексом вины за проигранную кампанию. Большинство источников личного происхождения (письма, мемупры, дневники и воспоминания) уделяет внимание просчетам русского командования в целом и отдельных лиц в частности. Ни в письмах, ни в мемуарах по-прежнему нет ни личных имен, ни оценочных категорий (все время используются слова «японец» или «Япония»). Правда, теперь японцы интерпретируются как «сильный враг», «храбрый и сильный противник»[89], гораздо более подготовленный к войне как технически, так и идеологически. Японцы изображаются скорее уважительно и благожелательно.
Можно отметить, что непосредственный контакт с японцами довольно значительно количества русских, в целом, способствовал развития стереотипа представления о японцах в сторону гуманизации, однако незначительно. Напротив, участники контакта всячески умалчивают и «забывают» любые позитивные эмоции как в отношении Японии, так и в отношении японцев. В то же время представления о японцах как об отсталой, «восточной» расе, не способной к развитию, вытесняются новым образом – «европеизированных» и «цивилизованных» японцев, гораздо лучше подготовившихся к войне, чем русские. «Впервые за все время существования русской регулярной армии она испытала такое полное поражение, наглядно показавшее все несовершенство русских мобилизационных планов, методов развертывания запасных частей и неподготовленность высшего командного состава».[90]
Подходя к концу III главы, можно отметить следующее. Со времени начала русско-японской войны прошло уже больше ста лет, нет в живых ни одного участника этой войны, итоги передела мира, произошедшие после нее, тоже в значительной мере потеряли свое значение, оказались стерты новыми, более серьезными и масштабными геополитическими преобразованиями. То есть с объективной точки зрения русско-японская война перешла в разряд исторических фактов и событий, принадлежащих уже достаточно отдаленному от нас прошлому. Тем не менее, русско-японская война в цепи исторических фактов, произошедших в нашей стране в начале XX века, занимает особое место. Она стала не просто историческим событием, а важным фактором формирования образа Японии в России.
Это вызвано несколькими причинами. Во-первых, это было первое для русских вооруженное столкновение с Японией, причем завершилось оно поражением царской армии. А ведь «обиды, поражения, оскорбления национальной гордости, да еще такого глобального масштаба (а Россия фактически была унижена на глазах всего мира), как правило, запоминаются сильнее, чем победы»[91].
Во-вторых, именно поражение России во многом пробудило в ней до того слабый интерес к Японии. Возникла и полностью оформилась вторая (наряду с «живописной Японией») составляющая образа этой страны – «желтая опасность», побудившая рассматривать Японии не просто как острова гейш, цветущей сакуры и хризантем, а как общество, способное добиваться побед над Европой. Эта часть образа Японии способствовала росту общего интереса к ней. Более того, это был уже не просто интерес, а нечто значительно большее – японский бум, захвативший тогда умы значительной части образованного населения. Вряд ли будет преувеличением утверждение, что «русско-японская война во многом была движущим мотивом для изучения Японии и рождения российского японоведения – безусловно, одного из наиболее развитых и авторитетных в современном мире»[92].
Сейчас, более ста лет спустя, можно констатировать, что отсутствие понятия о Японии как о развитой военной державе, военные просчеты царского командования, а в более широком смысле – слабое представление о том, что такое Япония в Целом, сыграли важную роль в поражении царской России. Положение усугублялось еще и тем, что одним из субъективных поводов для развязывания войны было желание царского правительства отвлечь народ от назревающей революционной ситуации. Маленькая победоносная война, которую Россия собиралась вести с Японией для укрепления своего внутреннего положения, обернулась тяжелым и позорным разгромом на глазах у всего мира, революцией 1905 года и началом падения Империи.
Заключение
У каждого народа есть свои собственные представления об окружающем мире, о людях, о представителях другой культуры. В обществе складываются определенные стереотипы – как относительно самих себя, относительно поведения и традиций в пределах своего культурного пространства, так и относительно представителей другого языкового и культурного пространства.
Образ Японии в России претерпевает значительные изменения главным образом в зависимости от изменения международной ситуации. Проблемы Японии воспринимались во многом через призму взаимоотношений России с Западом. Японская культура и сами японцы наделялись привлекательными чертами, что как бы подчёркивало моральную ущербность европейцев. Однако по мере того, как активность и влияние Японии на Дальнем востоке и в мире росли, отношение к ней становилось всё более сложным и неоднозначным.
В данной работе рассматривался образ Японии и японцев в российском общественном сознании в начале XX века, то есть в период, когда с точки зрения политики отношения между этими двумя государствами были непростыми, что и вылилось впоследствии в русско-японскую войну 1904-1905 гг.
Согласно поставленным в начале работы задачам, можно подвести некоторые итоги по работе:
1. На основе исследований российских историков, социологов и этнографов подробно рассмотрены общие механизмы формирования стереотипов восприятия чужого, а также особенности восприятия одним народом другого через призму национальных стереотипов и традиционного этнического сознания.