Однако случилось то, чего по логике событий не должно было случиться, но случилось исключительно благодаря необыкновенным свойствам личности князя Ярослава Владимировича Мудрого.
У Ярослава именно в этот момент особенно проявилась такая необычная, но совершенно удивительная и незаменимая для каждого политика способность, как способность выходить из любой кризисной ситуации с максимальной выгодой и минимальными потерями, даже своё поражение превращать в победу, каким-то образом переламывать ситуацию таким образом, что её дальнейшее течение переходит уже в русло, превращающее проигравшего в победителя. В жизни Ярослава было немало поражений - таких, которые, казалось, навсегда должны похоронить его, если не физически, то уж как политического деятеля, правителя страны точно. Но ни разу этого не произошло. Всегда он находил способ выйти сухим из воды.
И в этот раз Ярослав сумел проявить не только выдержку, но и находчивость, гибкость и способность к неожиданному компромиссу. Учитывая его гордость, это более чем похвальное и достойное качество, кроме того (и что по большому счёту главное) чрезвычайно нужное качество в политике. Довольно трудно объективно взвешивать все свои возможности и при их недостатке идти на необходимые уступки. К счастью, это было дано Ярославу и не раз помогало ему.
Ярослав в день получения известия из Киева от своей сестры Предславы (самого близкого и верного ему человека, оказавшего таким образом ему неоценимую услугу) «опечален был об отце, и о братии, и о дружине». Осознав за одну ночь и своё поражение, и надежду на спасение, уже на следующее утро он приступает к активной деятельности. Вне городской черты, «на поле» (Новгородская Первая летопись) князь созывает новгородское вече, «избыток» (остаток, то есть), тех самых «нарочитых», знатных мужей города, которых ещё вчера жестоко преследовал, и обращается к ним с речью. Взволнованно, со слезами на глазах и в голосе, дрожащем от рыданий, раскаивающимся, молящим тоном он обращается к притихшему новгородскому люду: «О, любимая моя дружина, кою вчера избил! А ныне надобна оказалась!» или «Любимая моя и честная дружина, избил вас вчера в безумии своем! Теперь мне того и златом не искупить!»[19]. Каясь искренне, истово, князь молит о прощении. Не стоит сомневаться - его раскаяние действительно было неподдельным. Произошедшую ситуацию Ярослав, как и новгородцы, переживал тяжело и болезненно. У них - это смерть их родичей, лучших людей города, у него - крушение всех надежд и угроза его престолу, а то и жизни. Поэтому и плакал, и просил, и каялся Ярослав искренне.
Слёзы, искреннее раскаяние считались в ту дикую эпоху проявлением богобоязненности и благочестия. К тому же, новгородцам импонировало и признание Ярославом своей вины. Да, он совершил ошибку, но он признал её, раскаялся в безумии и просит прощения. Средневековый христианский человек не мог не простить.
«И утёр слёзы, и так сказал им на вече: "Отец мой умер, а Святополк сидит в Киеве, избивая братию свою. Хочу на него пойти. Потягнете (последуйте - С.Е.) за мной!" И отвечали новгородцы: "Хотя и иссечены братия наши, можем, княже, за тебя бороться!"»[20].
Чем объяснить это согласие? Конечно, переломным моментом стало собственно раскаяние Ярослава, смягчившее новгородцев, эта трогательная сцена за городскими стенами. Однако своё место заняли и другие причины. Во-первых, это уже упоминавшееся соперничество Новгорода и Киева: новгородцы охотнее поддержали своего, новгородского князя, хотя бы даже только что казнившего их родичей, чем не сделавшего им пока ничего, но всё же киевского князя. Они опять оказались ослеплены идеей верховенства Новгорода над Киевом, хотя бы военного - об этом уже говорилось. Во-вторых, можно упомянуть о личной неприязни новгородцев к Святополку. Она основана на воспоминаниях о недолгом правлении посадников его отца Ярополка в Новгороде в 977-978 годах - правлении, неприемлемом для новгородцев и ущемлявшем их самостоятельность. В-третьих, поражение Ярослава грозило восстановлением ежегодных выплат «урока» в Киев, отменённых Ярославом. В-четвёртых, Ярослав пытался помириться с горожанами и с помощью золота, что было дополнительным стимулом, чтобы поддержать его. Наконец, примирение Ярослава с городом связано с составлением известнейшей «Русской правды».
На этом документе вследствие его значимости в истории и известности стоит остановиться особо. В данном случае имеется в виду «Древнейшая Правда», то есть первая часть Краткой редакции «Русской Правды» (или «Краткой Правды»). Собственно говоря, она представляла собой некий «ряд», регулирующий отношения князя, княжеских людей и горожан. В целом, конечно, её содержание немного шире, но объясняется это исключительно ситуацией её принятия.
«Древнейшая Правда» считается самым первым письменным законодательным актом на Руси, дающим начало отечественной правовой традиции. С данным утверждением спорить бесполезно, ибо, по сути, оно совершенно достоверно. Другое дело, что «Древнейшая Правда» зачастую рассматривается как дар князя Ярослава Руси, как первый писаный акт государственного права, дарованный монархической властью народу - в общегосударственном масштабе. «Правда», таким образом - сознательная централизованная политическая воля власти по кодификации права, Ярослав - великий законодатель, выразивший рост уровня правосознания Руси того периода. Как бы ни была привлекательна эта сторона рассмотрения появления «Русской Правды», причём, в первую очередь, поклонникам личности князя Ярослава, выставляющая его в торжественном свете первого законодателя и новатора в области права, автор считает, что пафос данной точки зрения во многом надуман. Нет, конечно, роль «Древнейшей Правды» как первого писаного законодательного акта никоим образом не умаляется. Не отрицается и её воздействие на последующую жизнь русских, на последующую правовую традицию. Однако автор призывает не преувеличивать роль Ярослава и центральной власти вообще в создании «Правды», а также масштаб этого события - в сравнении с тем, каким он был тогда, в 1015 году.
«Древнейшая Правда», когда она писалась, не была общегосударственным правовым актом. Она была исключительно новгородским законом, не распространяясь на другие территории. Это произошло позднее, причём без какой-либо отчётливой политической воли - во многом в силу обстоятельств. Кроме того, и власть, и народ Древней Руси никогда не придавали данному документу значения важной вехи в развитии государственности. В большинстве своём очень долгое время господствовало обычное право, посему «Правда», как и любые писаные законы, в тот период не рассматривалась в качестве важного момента государственного строительства. Не была она и попыткой кодификации русского права. Все положения «Правды» навеяны прошедшим конфликтом новгородцев с варягами и с князем. Именно эти отношения она и была призвана регулировать[21]. Об общерусском законе Ярослав - во всяком случае, тогда - и не думал. Пожалуй, его новаторство заключалось лишь в том факте, что «ряд» впервые был заключён в письменной, а не в устной форме - «ряд» такого масштаба. То, что «Правда» стала впоследствии основой общегосударственного законодательства, как бы это не было заманчиво, но всё-таки вряд ли можно вменить в заслугу Ярославу Владимировичу. Однако внедрение письма в правовую практику, впрочем, как и в русскую культуру (во всяком случае, его распространение) - это несомненная новация Ярослава, оказавшая громаднейшее влияние на всю русскую историю, культуру, быт, на всю русскую жизнь - влияние, которое трудно переоценить, скорее уж легко недооценить. Впрочем, о мероприятиях Ярослава по распространению грамотности и письма на Руси, а также о причинах такого политического курса будет сказано позже.
Глава 3
Этап третий: борьба за власть
Этот период можно отсчитывать с лета 1016 года, когда Ярослав выступил из Новгорода навстречу Святополку, до середины 1026 года, когда им и его братом Мстиславом был заключён так называемый Городецкий договор о разделе державы Владимира на две части.
Не станем рассматривать последовательно все события указанного периода, но взглянем на них в комплексе - с точки зрения проявления в них основных черт характера князя Ярослава Владимировича, основных направлений его деятельности, его способностей, талантов как политического деятеля, наконец, особенностей его политики - как на внешнем, так и на внутреннем уровне. Отчасти эти черты и особенности, а также причины их проявления нами уже были рассмотрены - поэтому наше последующее повествование будет лишь их подтверждением и конкретизацией, отчасти мы увидим некоторые новые черты политика - и подвергнем их анализу.
Итак, воцарившись в Киеве, Святополк расправляется с теми своими братьями, которые могли противостоять ему - Борисом, Глебом, Святославом, - и начинает войну с Ярославом. Впрочем, это не совсем верно: первым выступил в поход из Новгорода Ярослав, Святополк лишь двинулся ему навстречу. Следовательно, начал войну всё же Ярослав.
Уже говорилось, что Ярослав не был правителем-воином - таким, каким был, например, его дед Святослав. Однако в правление Ярослава случилось чуть ли не больше войн и походов, чем в княжение Святослава. Чем же это объяснить? Да и вообще, возникает вопрос о том, как Ярослав как политик относился к одному из основных тогда методов внешнеполитической деятельности - войне?
Ярослав - политик больше дипломатического склада, нежели военного. Большинство вопросов внешней политики он старался решить дипломатическими способами - причём способами достаточно широкого спектра, включая и матримониальные - однако бывали ситуации, когда дипломатические способы не действовали. К тому же, насколько бы банально и пафосно это не звучало, следует принимать во внимание и такую категорию как дух эпохи, то есть, попросту говоря, особенности того или иного исторического периода в различных сферах жизни. С этой стороны, несомненно, что война являлась главным методом разрешения противоречий на внешнем уровне - а зачастую и на внутреннем (войны за престол между претендентами были чрезвычайно распространены тогда); дипломатические или какие либо другие методы борьбы или разрешения конфликтов тогда были ещё не разработаны. Посему в период своего княжения Ярославу приходилось неоднократно прибегать к силовым методам во внешней (а в описываемый нами ныне период - и во внутренней) политике.