Развитие финансовой системы местного управления Киевской Руси и Российского государства с IX век (стр. 2 из 13)

Итак, сторонники «родовой» концепции в итоге констатируют:«Для родовых объединений характерна жесткая, обусловленная традициями, регламентированность жизни, общая собственность на основные средства производства, круговая порука, кровная месть. Несколько родов объединялись в племя, несколько племен — в племенные союзы, что усложняло общественную структуру, но, до поры до времени, не нарушало его родового содержания». Вывод, безусловно, трудно оспариваемый и подтверждающийся многочисленными историческими примерами, характеризующими род, как непосредственную «базовую ячейку» ранней государственности, сложившейся у восточных славян. На первый взгляд, вполне логично выстроенная эволюционная цепочка политогенеза — род (родовые объединения) — племя — племенной союз — не оставляет места для сомнений и объясняет многое из того, что принято соотносить со спецификой государственного строя Древней Руси.

Не разделяя подобного взгляда, И.Д. Беляев, В.И. Сергеевич, К.С. Аксаков, Е.Ф. Шмурло, М.Ф. Владимирский-Буданов, Л.А. Тихомиров, С.Ф.Платонов и многие другие отечественные историографы весьма аргументировано доказывали, что из рассмотрения всех дошедших до нас письменных свидетельств оказывается, что дорюриковское устройство общественной жизни славян на Руси было общинное, а не родовое, приводя в качестве доказательства следующее место из летописи: «...Новгородци бо изначала, и смоляне, и кыяне, и полочане, и вся власти, якож на думу на веча сходятся; на что же старейший сдумають, на томь и пригороди стануть». К такому же принципиально важному выводу пришли современные российские исследователи, в частности, И.Я. Фроянов, А.Ю. Дворниченко, А.В. Куза, Б.А. Тимощук, Л.А. Фадеев, Ю.Г. Алексеев, В.П. Даркевич, А.В. Майоров, Л.В. Данилова, Ю.В. Кривошеев.[5]

Общинное вечевое устройство у русских славян, по мнению И.Д. Беляева, «проникло во все стороны общественной жизни. Каждое племя является союзом городов, город является союзом улиц, улица — союзом семейств. Следовательно, первобытное устройство славянских обществ на Руси было вечевое, а вече при родовом быте неуместно, там глава всего устройства родоначальник, а не вече. Сама история поселения славян на Руси указывает также на общинное, а не родовое устройство».[6]

«На этой стадии возникает семья, как мы понимаем ее теперь: отец, мать и их дети. У этой семьи свои личные (семейные) интересы, — пишет об общинном быте русских славян Е.Ф. Шмурло, — свои права по отношению к другим семьям, свой дом. Союз таких семей, живущих одна подле другой, образует территориальную общину: у нее общая земля, члены ее несут круговую поруку, взрослые члены общины собираются на сходку (вече), которая и является решающей законодательною властью. Таким образом, кровная связь исчезла; ее заменил прозаический интерес материальной выгоды, экономической пользы, совместной защиты против общего врага».[7]

Итак, мы видим, что многие отечественные исследователи противопоставляли и продолжают противопоставлять древние славянские общности, покоящиеся на родстве, общностям, основанным на соседских связях. Соответственно первые из них они характеризуют как общины родовые или кровнородственные, а вторые — как общины соседские. При этом сущность перехода от одной общности к другой понимается, прежде всего, как замена родственных связей, связями соседскими.

С другой стороны, следует подчеркнуть, что известную путаницу вносят в этот вопрос древнейшие исторические памятники, дошедшие до нас. Например, уже достаточно давно признано, что в рассказе начального летописца, содержащегося в «Повести временных лет», и посвященного процессу расселения восточных славян по территории будущего Древнерусского государства и возникновению у них института княжеской власти, мы не находим каких-либо специальных обозначений для различных этнокультурных и политических общностей того или иного уровня. Традиционно для удобства дифференциации этих образований в науке используются такие понятия, как «племя» и «союз племен».

Представляется, что в каждой из исследованных концепций есть свое «рациональное зерно», есть доля истины: обе точки зрения исходят, прежде всего, из объективных исторических факторов (феноменов), имевших место в период становления восточных славян как этнической общности, совпавшего со временем расселения и колонизации огромных территорий Восточно-Европейской равнины, и формирования важнейших элементов древнерусской протогосударственности. Теоретически противоречия, видимо, были вызваны тем, что каждая из концепций стремилась быть исключительной, признаваясь ее сторонниками истиной в последней инстанции, а частные наблюдения и выводы трактовались в качестве обобщений, однозначно характеризующих те или иные явления, присущие указанному историческому периоду. Поэтому и «родовая» теория, и теория общинного быта в значительной мере упрощали (или даже утрировали) практику традиционного общежития восточных славян в преддверии их территориально-политического объединения, предполагая ее — институционально однородной, и не учитывая возможные и имевшие место процессы, усложнявшие ее, в чем, вероятнее всего, и состояла основная методологическая ошибка представителей обоих направлений.

Общественная организация восточных славян представляла собой, безусловно, сложный и разнообразный социальный организм, включавший в себя наслоения разных исторических эпох и стадий развития — от родовой и племенной организации, с одной стороны, до формировавшихся территориально-политических союзов, объединенных соседством и общностью интересов,с другой. Здесь наряду с архаикой социального состава, имевшей место в родоплеменных общностях, совместно существовали сложные социальные объединения в многочисленных городах, где начинал формироваться класс зажиточных горожан, появлялись «большие» и «меньшие» люди, купцы, «житьи люди» (т.е. вящие - лучшие, старейшие, богатейшие - купцы), рабы и челядь. Параллельно с традиционным родовым старейшинством, вечевыми собраниями и собственными племенными вождями-предводителями (князьями) появляются пришлые конунги с дружинами, постепенно навязывающие свою власть местному населению.[8]

Становление раннеклассовых обществ и образование государства — одно из важнейших звеньев в истории мировой цивилизации. Поэтому в отечественной и зарубежной историографии несколькими поколениями исследователей самое пристальное внимание было уделено не только определению общих закономерностей в формировании и развитии данных институтов, но и их специфике.

2. МЕСТНОЕ УПРАВЛЕНИЕ В ДРЕВНЕЙ РУСИ В IX – XI ВЕКАХ

2.1. ДРЕВНЕРУССКИЙ ГОРОД IX – XI ВЕКОВ

Формирование новой славяно-русской общности, основанной не на родоплеменных, а на территориально-общинных принципах управления и самоуправления привело к серьезным переменам и социальным трансформациям, внесшим известные коррективы в отношения населения и к вождям-правителям, и к многочисленным подвластным племенам. При этом становление качественно иных общественно-политических отношений должно было привести не только к определенным социальным осложнениям и конфликтам, но и к противоречию древнерусского общества — территориальных (посадских, сельских и волостных) общин — с традиционной и тем более с привнесенной извне княжеской властью. Поэтому не случайно, что уже первые симптомы формирования, например, Киевской и Новгородской самоуправляющихся городских общин, с одной стороны, окрашиваются «коллизионными тонами» между ними и князьями (как собственными славянскими, так и приглашенными), с другой — между главными («старшими») городами и наиболее крупными пригородами и волостями, тяготеющими к самостоятельности.

По существу, создавалось своего рода «двоевластие»:с одной стороны, органы и институты общинного самоуправления, опирающегося на кровнородственные и все более проявлявшиеся — а в чем-то значительно преобладавшие или вообще доминировавшие — соседские связи, с другой — вожди-князья, стремящиеся к созданию своей военной, управленческой и ритуально-клановой организации в противовес стесняющим, регламентирующим и контролирующим их инициативу общинно-вечевым структурам. Причем парадокс состоял в следующем: общинное самоуправление было более демократичным, но все более неэффективным, а военно-клановая организация публичной власти была менее демократична, но давала более эффективные средства и механизмы принуждения и насилия, что и обеспечивало лучшие условия жизнеобеспечения разросшимся общностям — племенам, союзам племен и городам-землям.[9]

"Земля" был обычным термином для обозначения государств на протяжении всего киевского периода. Понятие правительства выражалось термином "волость", по-церковнославянски – «власть» именно в этой форме это слово с соответствующим дополнительным значением употребляется в современном русском языке. Термин "княжение" обозначает правительство в его исполнительном аспекте; он более или менее соотносится с понятием "высшей исполнительной власти". Нужно отметить, что все три термина - "земля", "волость" и "княжение" - использовались не только в абстрактном значении, но и обозначали данное государство и его правительство. В этом конкретном смысле все три термина почти синонимичны.Таким образом, по существу каждая древнерусская земля была городом-государством в классическом смысле этого термина.[10]