| СТРАНЫ И РЕГИОНЫ | 1922 | 1930 | 1937 |
| Дальний Восток | 16,8 | 20,2 | 21 |
| Франция | 8,1 | 27,8 | 24,1 |
| Германия | 27,8 | 14,3 | 10 |
| Польша | 20,3 | 13,5 | 17,8 |
| Балканские страны | 16 | 10,8 | 12,8 |
| Финляндия и страны Балтии | 6,4 | 6,7 | 6,8 |
| Страны Центральной Европы | 1,4 | 3,6 | 3,4 |
| Прочие Европейские страны | 3,2 | 3,1 | 3,8 |
| Итого | 100 | 100 | 100 |
По неполным данным Службы по делам беженцев Лиги наций, в 1926 году официально было зарегистрировано 755,3 тысячи русских и 205,7 тысячи армянских беженцев. Больше половины русских - около 400 тысяч человек - приняла тогда Франция; в Китае их находилось 76 тысяч, в Югославии, Латвии, Чехословакии и Болгарии приблизительно по 30-40 тысяч человек (в 1926 году всего в Болгарии находилось около 220 тысяч переселенцев из России). Большинство армян нашли пристанище в Сирии, Греции и Болгарии (соответственно, около 124, 42 и 20 тысяч человек)[45].
Выполнивший роль главной перевалочной базы эмиграции Константинополь со временем утратил свое значение. Признанными центрами “первой эмиграции” (ее еще называют Белой) стали, на ее следующем этапе, Берлин и Харбин (до его оккупации японцами в 1936 году), а также Белград и София. Русское население Берлина насчитывало в 1921 году около 200 тысяч человек, оно особенно пострадало в годы экономического кризиса, и к 1925 году их оставалось всего 30 тысяч человек[46]. Позднее на первые места выдвинулись Прага и Париж. Приход к власти нацистов еще более оттолкнул русских эмигрантов от Германии. На первые места в эмиграции выдвинулись Прага и, в особенности, Париж. Еще накануне Второй Мировой войны, но в особенности во время боевых действий и вскоре после войны обозначилась тенденция переезда части первой эмиграции в США.
Таким образом, несмотря на ощутимую азиатскую часть, первую эмиграцию можно без преувеличения обозначить как преимущественно европейскую. Вопрос об ее этническом составе не поддается количественной оценке, но и заметное преобладание русских и других славян так же достаточно очевидно. По сравнению с предреволюционной эмиграцией из России, участие евреев в «первой волне» довольно скромное: эмиграция евреев происходила при этом не на этнических, а скорее на общих социально-политических основаниях.
Как исторический феномен “первая эмиграция” уникальна и в количественном, и в качественном планах. Она стала, во-первых, одним из самых масштабных в мировой истории эмиграционным движением, осуществившимся в необычайно сжатые сроки. Во-вторых, она знаменовала собой перенос на чужую почву целого общественно-культурного слоя, для существования которого на родине уже не имелось достаточных предпосылок: невероятным напряжением сил в изгнании были сохранены и спасены такие ключевые для нее понятия и категории как монархизм, сословность, церковность и частная собственность. “Теперь в эмиграции, - писал В. Даватц, - нашлись все элементы безтерриториальной русской государственности, не только не в дружественной, но во враждебной обстановке. Вся эта масса людей вне родины стала подлинной “Россией в малом”, тем новым явлением, которое так не укладывается в обычные рамки”.
В третьих, распространенной поведенческой парадигмой этой волны (отчасти связанной с неоправдавшейся надеждой на ее вынужденный и кратковременный характер) стали замыкание на собственную среду, установка на воссоздание в ее составе как можно большего числа имевшихся на родине общественных институтов и фактический (и, разумеется, временный) отказ от интеграции в новое общество[47]. В четвертых, поляризация самой эмигрантской массы и в широком смысле деградация значительной ее части с поразительностью предрасположенностью к внутренним конфликтам и распрям также явились прискорбными выводами, которые приходится констатировать.
Сохранить профессию и применить по назначению талант удавалось сравнительно немногим, главным образом, представителям интеллигенции, как художественной, так и научной.
Кроме Белой эмиграции, на первое пореволюционное десятилетие пришлись также фрагменты этнической (и, одновременно, религиозной) эмиграции - еврейской (около 100 тысяч человек, почти все в Палестину) и немецкой (порядка 20-25 тысяч человек), а самый массовый вид эмиграции - трудовой, столь характерный для России до Первой мировой войны, после 1917 года на территории СССР практически прекратился, или, точнее, был прекращен.
По одним данным, между 1923 и 1926 годами около 20 тысяч немцев (в основном, меннонитов) эмигрировало в Канаду[48], а по другим – в 1925-1930 годах их эмигрировало около 24 тысяч человек, из них 21 тысяча уехали в Канаду, а остальные – в Южную Америку[49]. В 1922-1924 годы около 20 тысяч немецких семей, проживавших на Украине, подали документы на эмиграцию в Германию, но разрешение со стороны немецких властей получили только 8 тысяч. В то же время статистика иммиграции советских немцев в Германию в 1918-1933 годы, по данным МИД Германии, такова: около 3 тысяч человек въехало в 1918-1922, около 20 тысяч в 1923-1928 и около 6 тысяч в 1929-1933 годы. Имеются свидетельства о массовых «походах» в 1920-е годы тысяч немецких семей, добивающихся выезда из СССР, в Москву, к посольствам стран, отказывающих им в приема: в 1923 году – к посольству Германии (16 тысяч человек)[50], а в конце 1929 года – к посольству Канады (18 тысяч человек)[51]. Отказ встретило и обращение духоборов и молокан Сальского округа о выезде в ту же Канаду.
Говоря о 1920-х годах, следует упомянуть и отдельные «отголоски» Гражданской войны, ведшейся в отдельных районах Средней Азии вплоть до середины 1930-х годов. Так, в начале 1920-х годов (не позднее 1924 года) в северные провинции Афганистана эмигрировало около 40 тысяч декханских (крестьянских) хозяйств из Таджикистана (или, приблизительно, 200-250 тысяч человек), что составляло заметную часть населения Восточной Бухары и привело к резкому сокращению посевов хлопчатника. Из них на протяжении 1925-1927 годов репатриировалось всего лишь около 7 тысяч хозяйств, или примерно 40 тысяч человек. Существенно, что возвращающихся селили не там, откуда они бежали, а преимущественно в Вахшской долине, что диктовалось интересами государства в ее освоении[52].
Серьезными факторами эмиграции в 1930-е гг. (по крайней мере, в Средней Азии и Казахстане, где режим границ был все еще большей или меньшей условностью) стали коллективизация и вызванный ею голод. Так, исключительно тяжелая ситуация сложилась в 1933 году в Казахстане, где в результате голода и коллективизации поголовье скота сократилось на 90 %. "Большой скачок" в животноводстве (вплоть до поголовного обобществления скота, даже мелкого) и политика принудительного "оседания"[53] кочевого и полукочевого казахского народа обернулись не только голодом и гибелью от 1 до 2 млн. чел., но и массовой откочевкой казахов. Ею, по данным Зеленина, было охвачено не менее 400 тыс. семей, или около 2 млн. чел., а по данным Абылхожина и др. — 1030 тыс. чел., из которых 414 тыс. вернулось в Казахстан, примерно столько же — осело в РСФСР и республиках Средней Азии, а остальные 200 тыс. ушли за рубеж — в Китай, Монголию, Афганистан, Иран и Турцию. Разумеется, это был достаточно длительный процесс, начавшийся в конце 1931 года и нараставший от весны 1932 и весне 1933 года[54].
Политические настроения и пристрастия начального периода русской эмиграции представляли собой достаточно широкий спектр течений, практически полностью воспроизводивший картину политической жизни дооктябрьской России.
В первой половине 1921 года характерной чертой было усиление монархических тенденций, объяснявшихся, прежде всего, желанием рядовых беженцев сплотиться вокруг «вождя», который мог бы защитить их интересы в изгнании, а в будущем обеспечить возвращение на родину. Такие надежды связывались с личностью П. Н. Врангеля, а затем Великого Князя Николая Николаевича Младшего, которому ген. Врангель подчинил крупнейшую организацию Белого Зарубежья — РОВС.
Например, югославская, китайская и аргентинская эмиграция была настроена, в основном, монархистски, а чехословацкая, французская и американская в основном разделяла либеральные ценности.
В тридцатых годах были создана такая организация, как «Национальный Союз Русской Молодежи», впоследствии переименовавшаяся в «Национально-Трудовой Союз Нового Поколения» (НТСНП). Её целью было противопоставить марксизму-ленинизму другую идею, основанную на солидарности и патриотизме. В неё вошли, в основном, дети эмигрантов первой волны.
5. Значение эмиграции первой волны
В общей сложности вследствие революции в России за границу попало около 3 000 000 человек, в двух «волнах» — в 20-е годы и во время Второй мировой войны. В наши дни потомство этих двух волн русской белой эмиграции составляет около 10 миллионов человек, рассеянных по всей планете. Большинство из них ассимилировалось в странах своего рождения и пребывания, но существуют десятки тысяч людей, уже третьего и четвёртого поколения, для которых Россия — не просто отдаленная в прошлом родина предков, но предмет постоянного живого внимания, духовной связи, сочувствия и забот.
За 70 лет своего существования, без территории, без защиты, часто без прав, неоднократно теряя свои материальные накопления, русская эмиграция первой волны дала миру двух нобелевских лауреатов (литература — И. А. Бунин и экономика — В. В. Леонтьев); выдающихся деятелей искусства — Шаляпин, Рахманинов, Кандинский, Стравинский; плеяду известных ученых и технологов — Сикорский, Зворыкин, Ипатьев, Кистяковский, Фёдоров; целую эпоху в русской литературе; несколько философских и богословских школ.
Список использованной литературы