Английский посол Сеймур писал, что Николай I твердо верил трем вещам: силе своей армии, помощи австрийцев и пруссаков, правоте своего дела. Эта «триада» была причиной Восточной войны. Вера в свою военную мощь и правоту своего дела были тесно связаны. Иван Аксаков скажет позднее: «Как же мы можем быть неправы, если сама Европа смотрит на нас со смесью страха и того, что называют по-английски awe»103. Сила убеждала в правоте, правота обладала, считал Николай I, достаточной силой, чтобы утвердить себя. Подавление венгерского восстания и спасение Австрии окончательно убедили русского императора в его силе и правоте. Они были тем более очевидны, что Европа казалась безнадежно слабой. В начале 1851 г. фельдмаршал Паскевич, приглашенный на маневры в Берлин, писал царю о положении в Европе с печалью и сожалением: неумелая политика Пальмерстона ведет Англию к катастрофе, во Франции гражданская война неизбежна, в Швейцарии царит дух либерализма, в Италии сильны демагоги, в Германии все еще далеко до спокойствия. Напрашивается вопрос, огорчался Светлейший князь Варшавский, что же остается от так называемой просвещенной Европы?104
Безграничная самоуверенность продиктовала Николаю I окончательное решение восточного вопроса: оккупация Дунайских княжеств, десант русский войск, переброшенных на кораблях к берегам Босфора, занятие Царьграда. В это время император часто употреблял популярное в эпоху Екатерины II слово «Царьград» — для обозначения столицы «больной» Оттоманской империи. Николай I предполагал, что морские державы — Англия и Франция — захотят воспрепятствовать его планам. Но Паскевич заверял, что они будут действовать медленно и не успеют помешать русским армиям занять Босфор. Тяжелым разочарованием оказалась позиция верных союзников, спасенных от революции, — Пруссии и Австрии. Прусский король Фридрих-Вильгельм IV не хотел ссориться с Англией, боялся Франции и заявил в начале 1854 г., что не будет участвовать в вооруженном нейтралитете совместно с Россией и Австрией. Еще более тяжелый удар нанес австрийский император Франц-Иосиф. Посланный в Вену личный друг Николая I граф Орлов услышал, что австрийское правительство не поддержит Россию, если она пошлет войска в Дунайские княжества.
Николай I был так поражен отказом Австрии поддержать его, что заявил: «Скорее оставлю Польшу, отпущу на волю, чем позабуду австрийскую измену». Более убедительного свидетельства своего негодования он не мог придумать. Русские историки называют «измену Австрии» одной из причин поражения России в Восточной войне. Но еще в 1850 г. — сразу после разгрома венгерского восстания Паскевичем — австрийский премьер князь Шварценберг говорил: «Мы удивим мир своей неблагодарностью». Слова Шварценберга означали, что у Австрии есть свои интересы, что она не хочет быть вассалом России. Дунайские княжества были местом столкновения интересов двух империй. Австрия боялась, что появление русских армий на Балканах подействует возбуждающим образом на славян, живших в пределах империи Габсбургов. Австрия была недовольна тем, что — после Адрианопольского договора — устья Дуная принадлежали России. Это значило, что черноморская торговля зависела от воли русского царя.
Австрия имела основания опасаться за «своих» славян. Осенью 1853 г. фельдмаршал Паскевич, предупреждая императора о трудностях предстоящей войны, а также о том, что «Европа не допустит нас воспользоваться нашими завоеваниями», предлагал поднять христианских подданных Турции против султана. Полководец успокаивал императора тонким диалектическим рассуждением: «Меру сию нельзя, мне кажется, смешивать с средствами революционными. Мы не возмущаем подданных против их государя; но если христиане, подданные султана, захотят свергнуть с себя иго мусульман, ведущих с нами войну, то нельзя без несправедливости отказать в помощи нашим единоверцам»105. План Паскевича представляет тем больший интерес, что были у него и дополнительные идеи. 22 марта 1854 г. фельдмаршал Паскевич пишет из Варшавы командующему дунайской армией князю Михаилу Горчакову, предлагая начать агитацию среди турок против султана и его советников, обвиняя их в измене исламу, вызванной чрезмерной близостью с «неверными» — Англией и Францией. Паскевич ссылается на свой удачный опыт во время войны с Персией и рекомендует: «Не следует жалеть 10, 20 и 30 тысяч рублей»106. Светлейший князь Паскевич настоятельно просил своего корреспондента держать план в глубочайшей тайне.
Идея восстания христиан против султана была подхвачена историком, издателем консервативного антизападнического журнала «Московитянин» Михаилом Погодиным. Но, в отличие от Паскевича, Михаил Погодин предлагал искать союзников среди славян. Причем не только живших в Турции (Болгария, Сербия), но и в Австрии (Богемия, Моравия). «Восемьдесят с лишком миллионов, — писал он в «политических письмах», ходивших в рукописях, но известных при дворе, — почтенное количество! порядочный союзец!» Он предлагал назвать «союзец» дунайским, славянским, юго-восточным европейским и дать ему в столицу Константинополь. Важной особенностью проекта была идея включить в «союзец» Польшу.
26 января 1853 г. русские войска вступили в Дунайские княжества. Царский манифест сообщал верноподданным, что защита православия была всегда миссией «наших благословенных предков». Неожиданное сопротивление турок, нерешительность главнокомандующего 80-летнего фельдмаршала Паскевича, заменившего князя Горчакова, открытое выступление Англии и Франции на стороне Турции, концентрация на границах Сербии австрийской армии, насчитывавшей 80 тыс. человек с явно антирусскими намерениями вынудили Николая I вывести летом 1854 г. войска из княжеств. Дунайская кампания закончилась полной неудачей.
Победа русской эскадры под командованием адмирала Нахимова, уничтожившего 18 ноября 1853 г. в Синопской бухте турецкий флот, была воспринята Англией и Францией как удар, направленный против них. На английский ультиматум Россия ответила разрывом дипломатических отношений с Парижем и Лондоном. 9 февраля 1854 г. был оглашен царский манифест, в котором говорилось: «Итак, против России, сражающейся за православие, рядом с врагом христианства, становятся Англия и Франция». Манифест напоминал судьбу Наполеона, разбитого в России, и призывал русских «подвизаться за угнетенных братьев».
Россия начала войну в полном одиночестве. В записке, которую в начале 1854 г. направил Михаил Погодин императору Николаю I подводится итог русской политики: «Правительства нас предали, народы возненавидели...». Московский историк констатировал неопровержимый факт. Против России были не только правительства, но и имевшее важное влияние общественное мнение. На протяжении 30 лет русские войска подавляли народные движения в Польше, Венгрии, помогали старым режимам удержаться в Пруссии и Австрии. Даже не посылая своих войск, пишет Михаил Погодин, «опасение, что Россия сзади готова напереть своею массой, останавливала самых отчаянных республиканцев от крайних мер и давало время другой стороне переводить Дух, отдыхать, оправляться». Это, в частности, относится к итальянским владениям Австрии. Князь Адам Чарторыйский, проповедовавший идею славянской федерации в бытность министром иностранных дел Александра I, пропагандировал ее в 40-е годы, заняв положение лидера польской эмиграции. Но теперь князь Чарторыйский видит славянскую федерацию как антирусскую силу. Русским проектам освобождения славянских народов от турецкого ига он противопоставляет план славянской автономии под суверенитетом султана и протекторатом западных держав. Лидер польской эмиграции приветствует первые признаки пробуждения украинского национального духа, считая, однако, что освобождение Украины может произойти только в результате союза с Польшей. Пропаганда польских эмигрантов находит отклик у славянских народов, живущих под турецким или австрийским правлением, серьезно мешает русским планам.
Морские державы пытаются нанести удары по Российской империи с моря, бомбардируя Одессу, Кронштадт, Петропавловск-на-Камчатке, Аландские острова. Лондон и Париж отдают себе отчет, что столкновение с русской армией может иметь место только на суше. В сентябре 1854 г. союзная армия (французы, англичане, турки) высаживаются в Крыму, близ Евпатории. А. Керсновский, писавший «Историю русской армии» в 30-е годы XX в., до высадки союзных войск в Нормандии, говорит о десанте 1854 г.: «Это была крупнейшая из всех десантных операций истории, блестяще проведенная благодаря свойствам парового флота и почти полной неподготовленности русской стороны»107.
Союзники высадили 62 тыс. человек и 207 орудий. Командовавший в Крыму князь Меньшиков имел около 35 тыс. штыков и 96 орудий. Русские войска укрепились на берегу реки Альма. Первая битва Крымской войны закончилась победой союзников. Французский главнокомандующий маршал Сент-Арно констатировал: «Их тактика отстала на полстолетия». Еще более важным было то, что русская пехота была вооружена (в своем подавляющем большинстве) кремневыми гладкоствольными ружьями, а союзники нарезным оружием. «Впечатление, произведенное в России битвой при Альме, было огромным, ни с чем не сравнимым, — пишет историк «Крымской войны». — После Альмы стали ждать всего наихудшего и уже были ко всему готовы»108. Альма была первой после войны с Наполеоном боевой встречей с французской армией. Она продемонстрировала военную слабость России. Когда посланец князя Меньшикова ротмистр Грейг явился к императору и доложил о поражении, у Николая I «слезы полились ручьем. Он схватил Грейга за плечи и, потрясая его довольно сильно, повторял только: «Да ты понимаешь ли, что говоришь?»109.