На рубеже 50 – 60-х годов Победоносцев верил в возможность либеральных преобразований «сверху», но в процессе проведения «Великих реформ», постепенно разочаровался в них и эволюционировал в сторону консерватизма. Основной причиной окончательного перехода Победоносцева в консервативный лагерь стало Польское восстание 1863 – 1864 годов.
В 70-е годы он стал сторонником неограниченной монархии и даже подверг осуждению действия императора Александра II, полностью отвергал идею народовластия и любого другого способа ограничения самодержавия[90]. В демократии он видел только минусы, в то время как в самодержавии одни плюсы, за что даже был назван «гением отрицания».
Парламентаризм, по его мнению, мог существовать только в англосаксонских государствах (Великобритании и США), и небольших европейских государствах. В России же он мог принести лишь к распаду государственности и анархии. Выборы считал игрой на чувствах толпы, где побеждал более удачливый, а не обязательно профессиональный политик[91]. Еще один недостаток выборов Победоносцев видел в том, что избиратели слишком плохо знают тех, за кого отдают свои голоса. И не всегда могут соотнести предвыборные обещания политиков с их реальными возможностями, и потребностями всего государства. «Кандидат твердит все о благе общественном, он не что иное, как слуга и печальник народа, он о себе не думает и забудет себя и свои интересы ради интереса общественного. И все это – слова, слова, одни слова, временные ступеньки лестницы, которые он строит, чтобы взойти куда нужно и потом сбросить ненужные ступеньки. Тут он уже не станет работать на общество, а общество станет орудием для его целей. Избиратели являются для него стадом – для сбора голосов.… Так развивается, совершенствуясь, целое искусство играть инстинктами и страстями массы для того, чтобы достигнуть личных целей честолюбия и власти. Затем уже эта масса теряет всякое значение для выбранного ею представителя до тех пор, пока понадобиться снова на нее действовать…»[92].
Для России парламентаризм, по мнению Победоносцева, представлял, прежде всего, угрозу ее целостности. Поскольку депутаты от различных областей или национальных образований будут представлять, прежде всего, свои интересы и интересы своего этноса, забывая об интересах всего государства. Демократия не в состоянии остановить сепаратизм и национализм, который начнет «разъедать Россию… при ее разноплеменном составе»[93]. Все преимущества демократии носят, как утверждает Победоносцев, фиктивный характер.
Преимущество самодержавия состоит в том, что неограниченный монарх действительно независим и всегда может призвать к руководству людей, «просветленных высокою идеей и глубоким знанием» [94].
Сила российского самодержавия в историческом единстве монарха и народа: «Россия была сильна благодаря самодержавию, благодаря неограниченному взаимному доверию между народом и его царем. Народ есть хранитель всех наших доблестей и добрых наших качеств»[95]. Одним из важнейших путей сохранения государственности России, Победоносцев видел в укреплении православной веры. Исходя из того, что самодержавная власть – это, прежде всего, огромная личная ответственность перед Богом[96], правление монарха не может быть не справедливым. Будучи ревностным последователем православия, он старался не допустить равноправия религиозных конфессий в Российской империи, выступал против отделения церкви и государства, что бы пагубно отразилось на нравственных устоях русского народа. Церковь была призвана играть роль нравственного и духовного наставника народа.
Большую роль Победоносцев сыграл в развитии просвещения. Если в 1880 году в стране насчитывалось всего 273 церковноприходские школы, то к концу 1905 года их было уже 43 696[97]. Таким образом, миллионы российских крестьян получили возможность учиться, хотя упор делался именно на духовно-идеологическое образование.
Очень сильно его беспокоил нравственный упадок российского общества, вызванный чрезмерным употреблением населением империи спиртных напитков, о чем Победоносцев написал в своем письме Александру III 30 июля 1883 года: «Кабак – есть главный у нас источник преступлений и всякого разврата умственного и нравственного. Кабак высасывает из народа все здоровые соки и распространяет повсюду голое нищенство и болезнь…. И чем дальше, тем хуже. Уничтожение кабака есть решительно первая потребность, есть необходимая мера для спасения России»[98]. Не многие из государственных деятелей проявляли заботу о благе народа, особенно в сфере его нравственного положения. Хотя проблему пьянства поднимали и другие представители консервативного движения, обвиняя либерально-настроенных министров в неспособности решить это безусловное зло. Например, Р.А. Фадеев в своей работе «Русское общество в настоящем и будущем (Чем нам быть?)» писал: «Пьянство возросло до крайних приделов, и составляет язву нынешней России. Известно, что чем общество образованнее, тем более оно заботиться о народной нравственности, чем либерал искреннее, тем ближе он примет к сердцу народное благосостояние, в корне пресекаемое пьянством. Тут именно… следовало ожидать единодушия всех либеральных органов печати. Да, но только не русских. Для русской либеральной печати существуют одни отвлеченные права человека, а не потребности действительного лица. Во имя этих прав большинство ее ополчилось за свободу пьянства против мер к его пресечению»[99].
Данные примеры доказывают, что проблема пьянства на тот период исторического развития России, как и в настоящее время, стояла достаточно остро и требовала как можно скорейшего вмешательства. Но решение этой проблемы затянулось до 1914 года, когда под давлением общественного мнения Николай II издал соответствующий указ.
Кроме Победоносцева другим крупным идеологом консерватизма и охраны самодержавия, выступал публицист и издатель М.Н. Катков.
Михаил Никифорович Катков (1818 – 1887) философ, общественный деятель, тайный советник с 1882 года[100]. Сын чиновника, выслужившегося в личные дворяне. Образование получил на словесном отделении Московского Императорского университета, где примкнул к философскому кружку Н.В. Станкевича. С 1850 года редактор газеты «Московские ведомости», 1856 году редактор «Русского вестника», на страницах которого впервые вводит в обиход термин нигилизм. Пытался придать журналу либерально-консервативный характер. Выступает на позициях умеренного либерализма и конституционной монархии[101]. Но после восстания в Царстве Польском (1863 – 1864) постепенно переходит на сторону консервативных идей.
Катков выдвинул свою оригинальную идею российской государственности на позициях консерватизма и монархии, долгие годы влиявшую на правительственный курс Александра III.
Связав понятия «свобода» и «власть», Катков построил теорию о том, что свобода возможна лишь там, где присутствует сильная власть, способная защитить личную свободу людей. Следовательно, в лице государства люди обретают высшую свободу. При этом ослабление власти порождает смуту, которая в свою очередь ведет к разложению «основ всякой нравственности»[102] и появлению всевозможных тайных правительств. Избежать этого, по мнению Каткова, мог только «страх» перед законной властью.
В своих консервативных взглядах Катков стал ярым приверженцем триады разработанной в середине XIX века графом С.С. Уваровым – «Самодержавие, Православие, Народность».
В середине 60-х годов XIX века Катков выдвинул концепцию российской государственности, основу которой составляла целостность государства, базирующаяся на единстве государственной национальности.
Национальность для Каткова исключительно государственное понятие. Одно племя исторически выдвинувшееся закладывает основу государства, подчиняя себе остальные племена, для образования государственного единства. Это племя и получает значение государственной нации, на котором держится все государство. Данная концепция требовала единых законов, единого языка, единой системы управления, но при этом не подразумевала отказа других «племен» входящих в государство отказываться от своих обычаев, традиций, языка или вероисповедания[103].
К концу своей жизни взгляды Каткова становиться все более промонархические и ультраконсервативные. На страницах своих периодических изданий «Московских ведомостей» и «Русского вестника» он начинает критиковать реформы, которые активно поддерживал ранее, в частности земскую и судебную. Обвинять нигилистов, социалистов, либеральных министров и радикально настроенную интеллигенцию в «заговоре против России»[104], вере в «западные мифы», демократию, конституционализм, революцию. Им Катков противопоставлял Высшую форму государственной власти – единую, твердую, самодержавную монархию. В которой он видел надклассовую силу, стоящую над всем и осуществляющую контроль за обществом. Власть свободная от межпартийных склок, демагогии и коррупции[105].
Противостоять этому разрушительному влиянию «западных идей» могли только многовековые традиционные устои русского народа, сохранение сословной структуры, во главе с дворянством. «Оно стоит непрерывно и неусыпно на страже общих интересов.… Все достоинство дворян состоит в чутком, неослабном, разумном патриотизме»[106].
Таким образом, Катков выступал за единую, неделимую Россию с преобладанием на всей ее территории русской культуры.
В годы правления Александра III Катков становиться своего рода «теневым правительством» империи, который обсуждает и решает со своими сторонниками вопросы конструирования государственного курса. Что отмечает государственный секретарь А.А. Половцов: «Рядом с законным государевым правительством создавалась какая-то новая, почти правительственная сила в лице редактора «Московских ведомостей», который окружен многочисленными пособниками на высших ступенях управления...» [107], и «открыто толкует о необходимости заменить такого-то министра таким-то лицом, в том или другом вопросе следовать такой или иной политике, словом, нахально издает свои веления, печатает осуждения и похвалу и в конце концов достигает своих целей»[108].