Та же участь постигла созданные задолго до коллективизации прокатные пункты, которые задумывались как «предприятия, обслуживающие, главным образом, бедноту». Сеть их развивалась бурными темпами. В 1925 г. их было 4500, в последующие четыре года она выросла соответственно: 6300, 7300, 10600, 11700.
Жизнь, однако, показывала, что прокатные пункты служили, главным образом, интересам зажиточных хозяйств, которые брали напрокат сложные машины на длительный срок.
Причина нестыковок крылась в том, что все эти формы базировались на товарно-денежных отношениях, не обеспечивали равенства в распределении ресурсов, а, следовательно, не вписывались в централизованную административно-командную систему.
Большая часть середняцких хозяйств, и уже тем более бедняцких, не имело денег для покупки и проката техники, да и небольшие участки делали ее использование нерентабельным.
Таким образом, при подведении современной материально-технической базы под крестьянское хозяйство руководство страны столкнулось с тем, что сама машинизация сельскохозяйственного производства выступает катализатором коллективизации.
Снабжение деревни сельскохозяйственными орудиями и техникой продолжало возрастать. С 1925/26 хозяйственного года и по 1928/29 хозяйственный год производство сельскохозяйственного оборудования удвоилось. К 1929 г. насчитывалось 34943 трактора, 99 тыс. молотилок и другой сельскохозяйственной техники. Была, наконец, найдена наиболее приемлемая, на взгляд руководства, форма снабжения деревни техникой – машинотракторные станции (МТС), где она концентрировались. МТС своими силами обрабатывали поля колхозов. Сначала они создавались как межколхозные акционерные общества, но затем стали государственными предприятиями. В условиях коллективизации в лице МТС государство получило еще один канал контроля за сельскохозяйственным производством. К сентябрю 1929 г. было создано 53 МТС, а к концу 1930 г. их насчитывалось уже 360.
К началу сплошной коллективизации доля механической тяги составила 2,8% от всей тягловой силы. Правда, в уже созданных совхозах она составляла 60%, а в колхозах – 62,3%, но в целом уровень механизации был по-прежнему низок. Еще за год до начала коллективизации (1928 г.) 10% всех пахотных площадей было обработано сохой, ¾ всех посевов производилось вручную, половина урожая скашивалось косой и серпом и 40% урожая обмолачивалось вручную.
Такое положение дел с уровнем механизации было опасно тем, что организационная структура новых крупных сельскохозяйственных предприятий могла «провиснуть», не имея необходимой материально-технической базы. Не случайно, выступая на V съезде Советов Рыков, предостерегая от спешки в деле кооперирования, подчеркивал, что коллективизация означает машинизацию. «Построить же совхоз на сохе – это значит дискредитировать идею обобществления и практически сорвать все дело».
Таким образом, как бы создавался порочный круг: хозрасчетная форма снабжения деревни техникой достаточно активно использовалась кулаками, но мало давала беднякам и средним слоям крестьянства, да и само использование техники было рентабельно лишь на больших площадях. Чтобы подтянуть основную массу крестьянства к машинной обработке земли, нужны были деньги для закупки или производства техники, для долгосрочных кредитов и время. Но начавшееся промышленное строительство требовало денег для создания заводов, которые бы могли дать эту технику. Отсюда и возникает идея создать крупные сельскохозяйственные предприятия (совхозы, колхозы) и параллельно с созданием организационных структур начать подводить под них необходимую материально-техническую базу в виде МТС. Такой подход требовал крайней осторожности и соотношения темпов коллективизации с материальными и финансовыми возможностями государства.
Темпы коллективизации, намеченные в первом пятилетнем плане, как раз и учитывали, на наш взгляд, эти возможности.
Однако и в отношении деревни, как и в отношении промышленности, свою роль сыграло «революционное нетерпение», вера в то, что экономические процессы можно подтолкнуть с помощью политических решений. В ноябре 1929 г. Сталин заявил, что в колхозном строительстве наступил перелом, так как помимо бедняков в колхоз потянулся и середняк. Следовательно, делался вывод, можно было переходить к политике сплошной коллективизации. По сути дела почти сразу же были фактически отброшены плановые ориентиры первого пятилетнего плана, причем не только в сельском хозяйстве, но и в промышленности (о последнем подробнее будет сказано позже). Начинается раскрутка темпов.
В деревню для организации массового колхозного производства отправляются «двадцатипятитысячники» из наиболее преданных рабочих и партийных работников, резко возрастают масштабы государственной помощи колхозам – кредитование, снабжение машинами и орудиями, передача лучших земель, кредитные льготы и т.д.
5 января 1930 г. Политбюро ЦК ВКП(б) в своем постановлении «О темпах коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству» устанавливает новые сроки коллективизации для зерновых районов. На Северном Кавказе, Нижней и Средней Волге, юге Украины коллективизация должна была завершиться осенью 1930 г. или весной 1931 г. В остальных зернопроизводящих районах – осень 1931 – весна 1932 г. Для Нечерноземья, т.е. для зернопотребляющих районов сроки не устанавливались. При этом под сплошной коллективизацией понимался охват ею не менее 60% крестьянских хозяйств. Казалось, что темпы установлены запредельные. Однако под давлением «сверху» на местах, причем не только в зернопроизводящих районах, начинают выносить решения о необходимости завершить коллективизацию «в течение посевной кампании 1930 г.»
Если к январю 1930 в колхозах числилось 20% крестьянских хозяйств, то в марте – уже 50%.
Форсированная коллективизация сопровождалась политикой раскулачивания. 30 января 1930 г. было принято постановление «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации». В нем определялось, что число раскулачиваемых по районам не должно было превышать 3-5% от всех крестьянских хозяйств. В реальности, по данным комиссии СНК к кулакам вместе с семьями на 1926/27 хозяйственный год можно было отнести 5859 тыс. человек или 3,9% крестьян. Однако меры, принятые в 1928-1929 годах: изъятие земельных излишков, принудительный выкуп тракторов и других сложных сельхозмашин, сокращение кредитования и т.д., все это подорвало экономические позиции кулака и число их хозяйств сократилось. К осени 1929 по подсчетам ряда исследователей суммарный удельный вес кулацких хозяйств не превышал 2,5-3%. В условиях начавшейся коллективизации часть кулацких семей (200-250 тыс. чел.) сумели «самораскулачиться», т.е. распродать или бросить имущество и бежать в города и на стройки.
Однако накручивание темпов коллективизации, которая все больше и больше принимала насильственный характер, жесткая разверстка «сверху» заданий на раскулачивание по районам приводили к тому, что под нее попали не только действительно зажиточные крестьяне, но и середняки, если они не хотели вступать в колхоз. Появился даже такой термин, как «подкулачник».
Самих раскулаченных вместе с семьями выселяли в отдаленные районы страны, направляли на стройки и лесоповалы. Тех, кто активно сопротивлялся политике коллективизации, арестовывали, сажали в тюрьмы и в лагеря.
Имущество раскулаченных конфисковывалось и передавалось в неделимые фонды колхозов. Так, с конца 1929 г. по середину 1930 г. было раскулачено 320 тыс. хозяйств. Их имущество, ценой более 115 млн. рублей, переданное колхозам, составило 34% всей стоимости колхозного имущества.
Естественно, что принудительная коллективизация не могла не вызывать недовольства и сопротивления крестьянства. Участились случаи убийства колхозных активистов, поджогов хозяйственных построек и т.д. Массовой формой сопротивления стал забой скота. Так, поголовье крупного рогатого скота сократилось с 60,1 млн. голов в 1928 г. до 33,5 млн. в 1933 г., свиней – с 22 млн. до 9,9 млн., овец – с 97,3 млн. до 32,9 млн. (в 1934 г.)
Опасаясь взрыва крестьянского недовольства, руководство было вынуждено несколько ослабить нажим. 2 марта 1930 г. в «Правде» появляется статья Сталина «Головокружение от успехов», в которой сама линия партии на сплошную коллективизацию была оценена как безусловно правильная, а ответственность за перегибы и насилие перекладывалась на местных работников, обвиненных в головотяпстве, в «авантюристических попытках «в два счета» разрешить все вопросы социалистического строительства».
При этом достигнутый 50% уровень коллективизации объявлялся .успехом и ставилась задача: «Вести борьбу на два фронта – против отстающих и против забегающих вперед».
Оставалось неясным, что делать и как преодолевать допущенные ошибки?
«Прилив» в колхозы сменился «отливом» и к августу 1930 г. в колхозах осталось 21,4% крестьянских хозяйств.
С осени 1930 г. началась новая волна нажима на единоличников. В один узел завязались проблемы хлебозаготовки и коллективизации. Весной 1931 г. была проведена новая кампания по раскулачиванию. В общей сложности по оценкам ученых в ходе коллективизации раскулачиванию подверглись около 4 млн. человек.
На 1931 г. были намечены еще более высокие темпы коллективизации: по южным районам европейской части СССР до 80%, а в целом по стране – не менее 50% крестьянских хозяйств. К июню 1931 г. в колхозах состояло 52,7% крестьянских хозяйств, а к осени 1932 г., который был объявлен «годом завершения коллективизации» - 62,4%.
Темпы коллективизации не снижались, несмотря на голод 1932-1933 гг., жертвами которого по различным оценкам стало от 3 до 4 млн. человек.
Окончательно коллективизация завершилась к концу второй пятилетки. В 1937 г. в стране насчитывалось 243,7 тыс. колхозов, объединявших 93% крестьянских хозяйств. Таким образом, в деревне полностью сложился колхозный строй.