В 1727 году вступил на престол Георг II и царствовал до 1760 года. За это время еще более упрочилось влияние уже и без того сильного министра, благодаря Севильскому трактату 1729 года, по которому за англичанами утверждено право беспрепятственной торговли в Испании и ее колониях и право владения Гибралтаром и Миноркой. Затем, в 1731 году, когда, наконец, и император германский, Карл VI, подтвердил эти условия, Утрехтский договор окончательно вошел в силу. Отношения англичан к французам, между тем, изменились: в 1733 году между испанским и французским представителями дома Бурбонов состоялось соглашение или так называемое «семейное условие»; состоялось оно в глубокой тайне и имело целью ограничить могущество Англии на море. Кроме того, оно как бы послужило предвестником грядущих войн за первенство на море вообще – войн, которыми так была переполнена вторая половина XVIII столетия.
Меньше всего приходится упоминать после Утрехтского мира о нейтральной стране – Нидерландах. Тяжело легли на них – и без того уже скудных по своей природе и по денежным средствам – затраты, которые вызвала война за Испанское наследство. Поэтому Нидерланды предпочли придерживаться нейтралитета в общеевропейских делах и ограничили в целях экономии свой флот, а также и войско самым необходимым минимумом – в 34 000 человек. Положение страны было настолько затруднительно, что поддерживать ее приходилось на те средства, которые были отложены, как избыток, в более благоприятные времена. Но больше всего забот доставляла в ту пору нидерландцам основанная в Остенде Ост-Индская торговая компания (1722 г.), которая и была, наконец, уничтожена в 1731 году после долгих обсуждений и переговоров.
Если не ставить Карлу VI в укор то, что он уступил королю французскому (после своей смерти) уже наполовину потерянную для него Лотарингию, то можно смело признать, что он с достоинством поддерживал славу германского могущества. Не имея прямого потомства мужского пола, он еще при жизни озаботился вопросом о престолонаследии, и целью своей политики поставил – утверждение своей дочери Марии Терезии наследницей всех габсбургских земель в империи. С этой целью он обнародовал 6 декабря 1724 года закон о престолонаследии, так называемую Прагматическую Санкцию, и всеми силами старался побудить все главные и второстепенные державы к признанию всех статей этой «санкции». Принц Евгений Савойский высказал по этому поводу мнение, что готовая к бою армия в 100 000 человек была бы несравненно лучшей охраной прав наследования, нежели какие бы то ни было санкции; но такой совет было, несомненно, легче дать, нежели исполнить. На это потребовались бы единовременно большие затраты и хлопоты; а между тем и то, и другое было недоступно такой, хоть и весьма обширной империи, но все же склеенной из отдельных государств и владений несогласных между собой и враждебно относившихся друг к другу. Да и в общей германской жизни Австрия (даже и в смысле ее немецких земель) принимала лишь самое незначительное участие.
Император Карл VI. Гравюра и портрет работы Антония Биркгарда
О такой «общей германской» жизни в политическом смысле в это время едва ли может идти речь. В это время все пространство территории Германской империи может быть определено приблизительно в 12 000 кв. миль, а ее население составляло около 26-30 миллионов человек, которые распределялись на 2300 городов, 3000 торговых местечек, около 100 000 сел и 30-40 тысяч рыцарских владений. Из почти 300 владетельных территорий, на которые она распадалась, вероятно, было до 80 и таких, площадь которых не превышала и 12 кв. миль. Вся эта разнородная масса владений – рейхсграфств, епископств, аббатств, герцогств, курфюршеств.к которой можно было еще причислить приблизительно 30 баронств и от 1400 до 1500 имперско-рыцарских поместий – по старому порядку подразделялась на десять округов. Главным органом и символом единства в этих владениях можно считать сейм в Регенсбурге, где составлявшие его члены подразделялись на «коллегии» курфюрстов, князей и вольных городов, где согласия трех членов, утвержденного императором, было достаточно, чтобы считать любой вопрос или проект принятым, причем, однако, решающий голос имела «Коллегия курфюрстов», где опять-таки, если решался духовный вопрос, состав сейма делился на две части: 1) коллегию евангеликов – «Corpus Evangelicorum» и 2) коллегию католиков – «Corpus Catholicorum». Но если и решался вопрос единодушно и довольно быстро, непременно появлялись комментарии и возражения, которые затягивали на десятки лет заключительное его решение. То же было и в судах, где дело могло начаться еще при жизни главного истца и все еще тянуться тогда, когда от всей его семьи уже никого не оставалось в живых. Например, в 1772 году было насчитано 61 230 нерешенных дел; нашлись люди, которые высчитали, что со всеми пересмотрами, затяжками и деловой перепиской любое дело может тянуться приблизительно 188 лет. Как ни разрушительно действовала на империю и на ее народный дух общая рознь и своеобразность мелких владений, из которых она состояла, но, все-таки, несмотря на приведенные выше примеры, такие учреждения, как, например, «Главный государственный суд» – Reichskammergericht (1689 г.) или «Государственный совет» – Reichshofrat, принесли свою долю пользы, так как были учреждены именно с целью объединения государства и его населения. Постепенно это объединение пошло своим нескорым, но верным шагом и заметным образом отразилось, например, на литературном, печатном деле в следующих цифрах. В 1616 году из числа напечатанных книг было: 461 латинская книга и 270 немецких книг; в 1714 году – 209 латинских и 419 немецких; в 1716 году – 162 латинских и 396 немецких... Год от года немцы становились все более развитыми, начитаннее, интересовались сложными общественными вопросами, что и доказал на деле ученый Лейбниц (1646-1716 г.), разносторонний, живой и деятельный, принимавший живейшее участие в разрешении и отвлеченных, и религиозно-общественных вопросов. Многим в то время приходило на ум, что недостаток сплоченности и единодушия в германском народе происходит от духовной розни между ревнителями и последователями католической и протестантской веры, и многие задумывались над способами примирить эти два совершенно противоположные, по своим внешним формам, направления. Лейбниц и другие ученые или богословы, принимавшие близко к сердцу это дело, искали точек примирения и объединения в особенностях обоих вероисповеданий, но их старания не дали успешных результатов, потому что были направлены лишь к подробному разбору старых догматов и воззрений, а не к какому-либо новому, более целесообразному способу породнить между собой, с помощью общехристианских воззрений, всю великую, распавшуюся семью католиков и протестантов. В особую заслугу следует поставить деятельному защитнику чистого христианского учения, Христиану Томазиусу то, что он многое сделал для уничтожения веры в колдовство и во всякую «бесовщину» вообще.
Однако не одним только народом ощущалась необходимость в культуре: в ней сильно нуждались и высшие классы, усвоившие себе только внешний лоск цивилизации. При королевских и герцогских дворах предавались самому разнузданному веселью и безумной роскоши, беспощадно обирая своих подданных и вообще все бедное население, которое все терпело, не смея возмутиться. Как образец распущенности нравов и такого бесцельного, бессмысленного блеска, который в своем умственном и нравственном невежестве большинство высокопоставленных особ принимало за величие, связанное с их саном, можно привести герцогство Вюртембергское при герцогах: Эбергарде Людвиге (1693-1733 г.) и Карле Александре (1733-1737 г.). При одном – герцогством управляла порочная женщина – его любовница, госпожа фон Грэвениц, а при другом – всесильный еврей, Зюсс Оппенгеймер, который, так сказать, выжимал все соки из несчастного народа, лишь бы доставлять двору необходимые средства для необузданных кутежей. То же было при дворе курфюрста Саксонского, короля польского Августа II и при дрезденском дворе, где целые дни и ночи проводили в пикниках и маскарадах, разыгрывая из себя пастушек и крестьян, где романтизм достиг высшей своей степени, где был свободный доступ евреям и всяким искателям приключений, шулерам и мошенникам. Единственным и отрадным примером среди такой распущенности был прусский королевский двор, глава которого, сам король Фридрих I, не придавал значения внешней пышности и этикету, как это делали остальные, подражатели «Короля-Солнца» – Людовика XIV.
Фридрих не обнаружил во внешней политике ту смелость и силу, которой отличался его отец, но все же умел достойным образом поддерживать начатое им дело. Он весьма благоразумно держался во время запутанных и опасных столкновений Северной войны, а в войне за Испанское наследство, до полного окончания которой он не дожил, его войска, где бы ни приходилось им сражаться, действовали всегда смело и доблестно: при Гохштедте, под стенами Турина, при Рамильи. Достойными памятниками его царствования и его гуманных, миролюбивых наклонностей являются замечательные сооружения в Берлине: Берлинский замок, цейхгауз, мост с монументом курфюрста и в особенности университет, основанный в 1694 году, за которым осталась слава центра наиболее свободного направления учености и ума в Германии того времени. Богословские кафедры были в нем заняты друзьями Шпенера, которые были рады выйти из тисков ограниченного лютеранства и всей душой предались отраде иметь свободу слова и силой его приносить пользу людям невежественным и жаждущим христианской правды и истины. Особенно выдвинулся из числа таких искренних богословов Томазиус, обличитель невежественной веры в «колдовство и бесовщину», а с 1706 года и Христиан Вольф, опиравшийся на доктрины Лейбница, которые он разработал в научной и доступной форме в систематически изложенных печатных трудах. Его учение создало целую школу его последователей, чего не удалось ни Томазиусу, ни Лейбницу. Само устройство университета и его состава сложилось как нельзя удачно.