Партия эсеров уже в том виновна, что НЕ ДОНЕСЛА НА СЕБЯ! Вот это без промаха! Это - открытие юридической мысли в новом кодексе, это - мощеная дорога, по которой покатят и покатят в Сибирь благородных потомков.
Да и просто, в сердцах выпаливает Крыленко, - "ожесточенные вечные противники" - вот кто такие подсудимые! А тогда и без процесса ясно, что с ними надо делать.
Кодекс так еще нов, что даже главные контрреволюционные статьи Крыленко не успел запомнить по номерам - но как он сечет этими номерами! как глубокомысленно приводит и истолковывает их! - будто десятилетиями только на тех статьях и качается нож гильотины. И вот что особенно ново и важно: различения методов и средств, которые проводил старый царский кодекс, у нас нет! Ни на квалификацию обвинения, ни на карательную санкцию они не влияют! Для нас намерение или действие - все равно! Вот была вынесена резолюция - за нее и судим. А там "проводилась она или не проводилась - это никакого существенного значения не имеет". < Стр. 185> Жене ли в постели шептал, что хорошо бы свергнуть советскую власть, или агитировал на выборах, или бомбы бросал - все едино! Наказание - одинаково!!!
Как у провидчивого художника из нескольких резких угольных черт вдруг восстает желанный портрет - так и нам все больше выступает в набросках 1922 года - вся панорама 37-го, 45-го, 49-го.
Но - нет, еще не то - ПОВЕДЕНИЕ ПОДСУДИМЫХ. Они еще - не подученные бараны, они еще - люди! Мало, очень мало сказано нам, а понять можно. Иногда Крыленко по оплошности приводит их слова, произнесенные уже здесь, на суде. Вот подсудимый Берг "обвинял большевиков в жертвах 5 января" (расстрел демонстрантов в защиту Учредительного Собрания). А вот и прямехонько, Либеров: "я признаю себя виновным в том, что в 1918 г. я недостаточно работал для свержения власти большевиков". <Крыленко, стр. 103> И Евгения Ратнер о том же, и опять Берг: "считаю себя виновным перед рабочей Россией в том, что не смог со всей силой бороться с так называемой рабоче-крестьянской властью, но я надеюсь, что мое время еще не ушло". (Ушло, голубчик, ушло.)
Есть тут и старая страсть к звучанию фразы - но есть же и твердость!
Аргументирует прокурор: обвиняемые опасны Советской России, ибо считают благом все, что делали. "Быть может некоторые из подсудимых находят свое утешение в том, что когда-нибудь летописец будет о них или об их поведении на суде отзываться с похвалой".
И постановление ВЦИК уже после суда: они "на самом процессе оставили за собой право продолжать" прежнюю деятельность.
А подсудимый Гендельман - Грабовский (сам юрист) выделился на суде спорами с Крыленко о подтасовке свидетельских показаний, об "особых методах обращения со свидетелями до процесса" - читай: о явности обработки их в ГПУ. (Это уже все есть! все есть! - немного осталось дожать до идеала.) Оказывается: предварительное следствие велось под наблюдением прокурора (Крыленки же) и при этом сознательно сглаживались отдельные несогласованности в показаниях. Есть показания, впервые заявленные только перед Трибуналом.
Ну что ж, ну есть шероховатости. Ну, недоработки есть. Но в конце концов "нам надлежит с совершенной ясностью и хладнокровностью сказать... занимает нас не вопрос о том, как суд истории будет оценивать творимое нами дело". < Стр. 325>
А шероховатости - учтем, исправим.
А пока, выворачиваясь, Крыленко - должно быть, первый и последний раз в советской юриспруденции - вспоминает о дознании! о первичном дознании, еще до следствия! И вот как это у него ловко выкладывается: то, что было без наблюдения прокурора и вы считали следствием - то было дознание. А то, что вы считаете переследствием под оком прокурора, когда увязываются концы и заворачиваются болты - так это и есть следствие! Хаотические "материалы органов дознания, не проверенные следствием, имеют гораздо меньшую судебную доказательную ценность, чем материалы следствия", < Стр. 238> когда направляют его умело.
Ловок, в ступе не утолчешь.
По-деловому говоря, обидно Крыленке полгода к этому процессу готовиться, да два месяца на нем гавкаться, да часиков пятнадцать вытягивать свою обвинительную речь, тогда как все эти подсудимые "не раз и не два были в руках чрезвычайных органов в такие моменты, когда эти органы имели чрезвычайные полномочия: но благодаря тем или иным обстоятельствам им удалось уцелеть"< Крыленко, стр. 322> - и вот теперь на Крыленке работа - тянуть их на законный расстрел.
Конечно, "приговор должен быть один - расстрел всех до одного!" < Стр. 326> Но, великодушно оговаривается Крыленко, поскольку дело все-таки у мира на виду, сказанное прокурором "не является указанием для суда", которое бы тот был "обязан непосредственно принять к сведению или исполнению". < Стр. 319>
И хорош же тот суд, которому это надо объяснять!..
И Трибунал в своем приговоре проявляет дерзость: он изрекает расстрел действительно не "всем до одного", а только четырнадцати человекам. Остальным - тюрьмы, лагеря, да еще на дополнительную сотню человек "выделяется дело производством".
И - помните, помните, читатель: На Верховный Трубунал "смотрят все остальные суды Республики, <он> дает им руководящие указания" < Стр. 407>, приговор Верхтриба используется "в качестве указующей директивы". < Стр. 409> Скольких еще по провинции закатают - это уж вы смекайте сами.
А пожалуй всего этого процесса стоит кассация Президиума ВЦИК: утвердить расстрельный приговор, но исполнением приостановить. И дальнейшая судьба осужденных будет зависеть от поведения эсеров, оставшихся на свободе (очевидно - и заграничных). Если будут против нас - хлопнем этих.
На полях России уже жали второй мирный урожай. Нигде, кроме дворов ЧК, уже не стреляли (в Ярославле - Перухова, в Петрограде - митрополита Вениамина. И присно, и присно, и присно). Под лазурным небом, синими водами плыли за границу наши первые дипломаты и журналисты. Центральный Исполнительный Комитет Рабочих и Крестьянских депутатов оставлял за пазухой вечных заложников.
Члены правящей партии прочли шестьдесят номеров "Правды" о процессе (они все читали газеты) - и все говорили ДА, ДА, ДА. Никто не вымолвил НЕТ.
И чему они потом удивлялись в 37-м? На что жаловались?.. Разве не были заложены все основы бессудия - сперва внесудебной расправой ЧК, потом вот этими ранними процессами и этим юным Кодексом? Разве 1937-й не был тоже ЦЕЛЕСООБРАЗЕН (сообразен целям Сталина, а может быть и Истории)?
Пророчески же сорвалось у Крыленки, что не прошлое они судят, а будущее.
Лихо косою только первый взмах сделать.
***
Около 20 августа 1924 г. перешел советскую границу Борис Викторович Савинков. Он тут же был арестован и отвезен на Лубянку. < Об этом возвращении много плелось догадок. Но вот недавно некий Ардаматский (явно связанный с архивами и лицами КГБ) напечатал с дутыми побрякушками претенциозной литературы, повидимому историю, близкую к истине (журнал "Нева", 1967, N 11). Склонив к предательству одних агентов Савинкова и одурачив других, ГПУ через них закинуло верный крючок: здесь в России, томится большая подпольная организация, но нет достойного руководителя! Не придумать было крючка зацепистей! Да и не могла смятенная жизнь Савинкова тихо окончиться в Ницце. Он не мог не попытать еще одной схватки, не вернуться сам в Россию на гибель.>
Следствие состояло из одного допроса - только добровольные показания и оценка деятельности. 23 августа уже было вручено обвинительное заключение. (Скорость невероятная, но это произвело эффект. Кто-то верно рассчитал: вымучивать из Савинкова жалкие ложные показания - только бы разрушило картину достоверности).
В обвинительном заключении, уже отработанною выворотной терминологией, в чем только Савинков не обвинялся: "и последовательный враг беднейшего крестьянства"; и "помогал российской буржуазии осуществлять империалистические стремления" (то есть был за продолжение войны с Германией); и "сносился с представителями союзного командования" (это когда был управляющим военного министерства!); и "провокационно входил в солдатские комитеты" (то есть, избирался солдатскими депутатами); и уж вовсе курам насмех - имел "монархические симпатии".
Но это все - старое. А были и новые - дежурные обвинения всех будущих процессов: деньги от империалистов; шпионаж для Польши (Японию пропустили!..) и - цианистым калием хотел перетравить Красную армию (но ни одного красноармейца не отравил).
26 августа начался процесс. Председателем был Ульрих (впервые его встречаем), а обвинителя не было вовсе, как и защиты.
Савинков мало и лениво защищался, почти не спорил об уликах. Он - лирически этот процесс понимал: это была его последняя встреча с Россией и последняя возможность объясниться вслух. Покаяться. (Не в этих вмененных грехах - но в других.)
(И очень сюда пришлась, смущала подсудимого эта мелодия: ведь мы же с вами - русские!.. вы и мы - это мы! Вы любите Россию, несомненно, мы уважаем вашу любовь, - а разве не любим мы? Да разве мы сейчас и не есть крепость и слава России? А вы хотели против нас бороться? Покайтесь!..)
Но чуднее всего был приговор: "применение высшей меры наказания не вызывается интересами охранения революционного правопорядка и, полагая, что мотивы мести не могут руководить правосознанием пролетарских масс" - заменить расстрел десятью годами лишения свободы.
Это - сенсационно было, это много тогда смутило умов: помягчение? перерождение? Ульрих в "Правде" даже объяснялся и извинялся, почему Савинкова помиловали. Ну, да ведь за 7 лет какая ж и крепкая стала Советская власть! - неужели она боится какого-то Савинкова! (Вот на 20-м году послабеет, уж там не взыщите, будем сотнями тысяч стрелять.)