Частное право в Средние века
Основная задача канонического средневекового правоведения состояла, по мнению О. С. Иоффе, в обосновании привилегированного положения Римской католической церкви как «представителя Бога на земле». При этом, пишет указанный автор, «в тех случаях, когда источники римского права не содержали достаточных данных для наиболее благоприятного с точки зрения интересов церкви разрешения указанных задач, соответствующие институты и нормы создавались заново. Однако в тех пределах, в которых римское право было непосредственно направлено на особую защиту интересов церкви или могло быть в результате известной переработки использовано для этой цели, оно отстаивалось и утверждалось канонистами» [1].
Философскую основу разработки канонистами вопросов ч. п. составляли труды виднейших католических богословов, в частности, Аврелия Августина и позднее Фомы Аквинского. Августин, по свидетельству В. Г. Графского, разделял представления античных мыслителей (Платона, Цицерона) о правовом принципе воздаяния каждому ему принадлежащего, однако источником данного принципа считал Бога; вместе с тем Августин оправдывал неравенство в частноправовых (в первую очередь — семейных) отношениях [2]. В отношении такого краеугольного института ч. п., как собственность, Августин, как указывает О. В. Мартышин, в духе представлений ранних христиан высказывал взгляды, близкие к платоновским, полагая, что всё сверх необходимого должно принадлежать всем, и не признавая абсолютного права на частную собственность (как человеческое установление), разработанного в совершенстве римскими юристами; между тем Августин считал, что некоторые виды собственности, которым владеть могут только благодетельные люди, могут быть учреждены Богом, — речь шла о церковном имуществе, подлежащем использованию для общего блага [3].
Позицию Августина в отношении собственности с некоторыми коррективами разделял и Фома Аквинский, утверждавший, что всякая собственность, даже оставаясь с юридической точки зрения частной, должна служить общему благу [там же. С. 84-85]. По мнению О. Э. Лейста, Аквинат толкует «обозначенные Платоном и обстоятельно прокомментированные Аристотелем понятия „уравнивающей“ (арифметической) и „распределяющей“ (геометрической) справедливости … в духе Священного Писания, утверждая, что в основе распределяющей справедливости лежит веление Христа „отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу“» (Мф 22, 21; Мк 12, 17; Лк 20, 25) [4].
На примере отношения к частно-публичному дуализму в праве И. И. Царьков проводит сравнительный анализ античных и средневековых правовых концепций. В отличие от античного правопонимания, которое определяло двойственный характер человеческого бытия и размещало индивида в публичный и частный правопорядки, различавшиеся, в свою очередь, по степени участия индивида в «общем для всех деле» (при этом публичный и частный правопорядки исчерпывали возможности человека; цивилизованный грек отличался от варвара именно тем, что в отличие от последнего жил в полисе и осознавал различия между публичной и частной сферами), средневековая политико-правовая мысль публичную и частную сферы стала именовать одним термином — человеческое право («град земной»), а человеческий правопорядок не принимался как самодостаточный. Для христианских мыслителей природа человека не только физическая, но и сверхфизическая. Поэтому для оправдания «града земного» необходимы были более широкие основания, источником которых могла бы стать только метафизика — «град Божий» [5].
Первая светская западноевропейская средневековая правовая школа — школа глоссаторов — сложилась вокруг изучения Свода Юстиниана. Эта школа была основана известным правоведом Ирнерием в Болонье. Задача, которую поставили перед собой глоссаторы, заключалась «в исследовании собственно римского права, без наслоившихся на него в последующем иных юридических норм и интерпретаций» [6]; в первую очередь они сосредоточили усилия на изучении Дигест, полный текст которых стал известен в последней трети XII в.
Период, ознаменованный отработкой положений ч. п., их соединением в «праве университетов» в результате труда глоссаторов, С. С. Алексеев считает «второй вехой» в истории развития ч. п. На основе текстов древнеримского права в университетах средневековой Европы ученые, по оценке С. С. Алексеева, «подвергли дальнейшей научной обработке как технико-юридические древнеримские конструкции и формулы, так и содержащиеся в них начала ч. п.. Создаваемое таким путем „право университетов“ стало новой ступенью развития идей ч. п., причем такого развития, которое в какой-то мере оказалось сориентированным на потребность и уровень духовного развития Нового времени, приближающегося к историческому рубежу, с которого начался переход человечества к либеральным цивилизациям» [7].
Название школы глоссаторов обусловлено избранным ею основным методом работы с Corpus iuris civilis — «глоссам», то есть примечаниям к тексту юридического документа, записываемым между строк или на полях самого текста. Глоссы служили выражением методики критического анализа и толкования, объяснения различных отрывков документа; в тексте отыскивались «параллельные места», выявлялись разночтения, фиксировались противоречия и т. п. Работа глоссаторов, как отмечают все исследователи, испытывала на себе серьезное воздействие ранней схоластики: «его признаки, — указывает Л. С. Мамут, — видны в стремлении упомянутой школы устранить обнаруженные противоречия с помощью дистинкций (четкого отграничения отдельных положений друг от друга), во взвешивании всех встречавшихся „за“ и „против“ определенного толкования, в намерении подать материал во всей полноте как целостную систему и построить догму права» [8]. Основную цель своих исследований глоссаторы усматривали в верной интерпретации и правильном понимании текста. Глоссаторы, по мнению Л. С. Мамута, «сыграли незаменимую роль в восстановлении и оживлении духовных связей средневекового западноевропейского сознания с правом древнего Рима, с римской юриспруденцией» [там же].
В эпоху феодализма господство частного интереса в решающей для феодального государства области — землевладении — обеспечивалось, по мнению В. В. Ровного, институтом иммунитета, а частные интересы в иных сферах часто попирались открытым публичным вмешательством. Несмотря на это, указанный автор подчеркивает, что именно данной эпохе обязано своим рождением купеческое право — особая разновидность ч. п., и, считая обоснованным мнение Г. Ф. Шершеневича, который отмечает, что феодальная формация «по своим политическим, экономическим и психическим условиям в целом представляет эпоху высшего расцвета ч. п. за счет публичного» [9], утверждает, что превзойти этот подъем было бы под силу лишь анархической государственности [10].
Несмотря на подъем изучения римского права в XI—XIII вв., первоначальная разработка торгового права в указанный период, как пишет Г. Дж. Берман, была по большей части, хотя и не целиком, предоставлена самим купцам, которые организовывали международные ярмарки и рынки, создавали торговые суды и учреждали торговые представительства в новых городах, выраставших по всей Западной Европе. Данный период был для торгового права временем решающих перемен: именно тогда сформировались основные понятия и институты будущего lex mercatoria, а что еще важнее, по мнению указанного автора, «именно тогда торговое право на Западе впервые стало рассматриваться как интегрированная … система, корпус, организм права… Новая юриспруденция конца XI—XII в. создала каркас для институционализации и систематизации коммерческих отношений в соответствии с новыми представлениями о порядке и справедливости. Без таких новых юридических инструментов, как оборотные векселя, товарищества с ограниченной ответственностью, без реформы устаревших торговых обычаев, без торговых судов и торгового законодательства, стремление общества и экономики к переменам не нашло бы выхода. Таким образом, коммерческая революция помогла создать коммерческое право, но и коммерческое право помогло создать коммерческую революцию. На самом деле, — пишет Г. Дж. Берман, — произошла революционная трансформация не только торговли, но и всего общества. В этой тотальной трансформации и лежали корни коммерческого права» [11].
По мере увеличения объема глоссированных фрагментов Свода Юстиниана возникает потребность в интеграции результатов исследовательской работы, удовлетворение которой выражается в появлении особых научных произведений, посвященных целым институтам римского права. «Венцом» такой компиляторской деятельности О. С. Иоффе называет глоссу Аккурсия, изданную в XIII в. и представлявшую собой «сборник глосс или сводную глоссу на законодательство Юстиниана в целом» [Иоффе О. С. Цивилистическая доктрина феодализма // Избранные труды по гражданскому праву: Из истории цивилистической мысли. Гражданское правоотношение. Критика теории «хозяйственного права». М., 2000. С. 45]. Это произведение, как отмечает И. А. Покровский, получило большое значение в теории и на практике и впоследствии применялось судами «почти как закон» [12]. Начиная с конца XIII в. дальнейшая разработка римского права производится на основе оставленных глоссаторами материалов (в первую очередь, глоссы Аккурсия), которые и стали предметом изучения юристов следующей по времени средневековой правовой школы — школы комментаторов (или постглоссаторов).
Постглоссаторы стремились на основе синтеза отдельных норм вывести определенные общие понятия, с тем чтобы обеспечить возможность в дальнейшем на основе их анализа дедуктивно выводить понятия частные. «Пытаясь представить всю совокупность правовых норм также в виде единого логического целого, дедуктивно выводимого из универсальных принципов, комментаторы этим самым, — по мнению И. А. Покровского, — в значительной степени положили основание нашей нынешней юриспруденции как науке… Сведение юридических норм к известным общим принципам сопровождалось у юристов этой эпохи представлением об универсальном, абсолютном значении этих общих принципов, и, таким образом, в их учениях, — пишет русский цивилист, — возрождалась вера в отошедшее при глоссаторах на второй план естественное право» [13].