(кит. 批林批孔运动, пиньинь pī Lín pī Kǒng yùndòng) — политическая кампания, развёрнутая Компартией Китая с 1973 по 1974 году.
В конце шестидесятых годов Линь Бяо считался преемником Мао Цзэдуна и пользовался наибольшим авторитетом в его окружении, в семидесятые годы началась массированная атака на Линь Бяо со стороны других партийных лидеров. Линь Бяо погиб в авиакатастрофе в 1971 при невыясненных обстоятельствах, по утверждениям его оппонентов, он пытался бежать в СССР. Кампания была развёрнута уже после смерти Линь Бяо, целью кампании была также дискредитация премьер-министра Китая Чжоу Эньлая.
Историк Ян Юнго и другие «учёные» стали проводить аналогию между деятельностью Линь Бяо и других партийных лидеров с конфуцианской политикой и традицией, при этом лидеры партии обвинялись в исповедовании конфуцианской философии. Линь Бяо обвинялся в том, что он хочет вернуть обратно рабовладельческий строй эпохи Западного Чжоу и моральные принципы того времени, потенциально принижая тем самым значение Культурной революции.
Эта кампания проводилась уже на поздней стадии культурной революции, уже после её официального окончания.
После разоблачения Банды Четырёх и волны реабилитаций Линь Бяо так и не был реабилитирован, а обстоятельства его гибели не были раскрыты.
Ход событий
В 1971 году со всех занимаемых постов был смещён преемник Мао Цзэдуна — Линь Бяо, Первый вице-премьер Государственного Совета Китайской Народной Республики, второй после Председателя человек в КНР. Причины резкого поворота в политической судьбе Линь Бяо не выяснены до настоящего времени. Некоторые российские и американские специалисты, анализируя имеющиеся в их распоряжении материалы, приходят к выводу, что Линь Бяо и его сторонники, обвинённые в подготовке государственного переворота и попытке свержения Мао Цзэдуна, стали жертвами политических интриг в КПК[1]. Впрочем, как бы там ни было, смерть этого политического деятеля не вызвала широкого общественного резонанса, пока правящая группировка КПК не стала использовать её в политических целях. Особого накала события вокруг гибели Линь Бяо приобрели после того, как выяснилось, что бывший «преемник Мао Цзэдуна», в годы «культурной революции» заявлявший, что каждый боец должен вместе с оружием владеть цитатником Мао Цзэдуна, на деле оказался не столь последовательным сторонником идей Председателя. Так, во время обыска на его квартире, были обнаружены многочисленные вырезки и выписки из классических конфуцианских текстов, которыми Линь Бяо якобы обменивался со своими единомышленниками.
Сторонники Мао Цзэдуна не могли не использовать столь весомую улику для «уличения» в реакционности не только Линь Бяо, но и самого Учителя Кона. Тем более, что для борьбы с культурным наследием последнего имелась весомая причина. Мао Цзэдуну давно было необходимо искоренить из сознания народа те конфуцианские представления, которые были несовместимы с его идеалом правителя и кадрового коммунистического работника. Его давно тревожила традиционная прочность семейных связей, определяющая роль семьи, старшего поколения во многих вопросах. Почтительность к родителям, уважение старших по возрасту всегда была одной из отличительных черт китайской нации, в чём была немалая роль Конфуция, одним из основных постулатов учения которого была идея сяо — «сыновьей почтительности». В условиях маоистского режима, стремившегося подчинить личность и порвать традиционные семейные связи, национальные стереотипы стали мешать воспитанию нового поколения. И если ранее донос на родителей был объявлен похвальным деянием, то теперь полной трансформации подлежали все «лишние» моральные устои китайского общества.
Общегосударственный «поход» против Конфуция был задуман в несколько этапов: на первом должны были поработать специалисты — философы и историки; на втором — соответственно подготовленные теоретики «из народа», на третьем намечалось подключить широкие массы, которые должны были завершить тщательно спланированную операцию[2].
Начало первому этапу положило выступления философа Ян Юнго с его резкой критикой Конфуция и его «почитателя» Линь Бяо со страниц «Жэньминь жибао»[3].
Однако организаторам кампании казалось, что для большего эффекта с критикой Конфуция должен выступить специалист в изучении конфуцианства, сторонник идей Конфуция, обладающий признанием мирового масштаба. Выбор пал на профессора Фэн Юланя (кит.)русск., который был известен своими трудами о конфуцианстве не только в конфуцианском культурном регионе, но и во всём мире. Уговорить старого профессора отказаться от своих привычных оценок было под силу лишь оппоненту, обладающему не только верховной властью, но и таким же авторитетом. После нескольких ночных бесед с Мао Цзэдуном Фэн Юлань публично, на страницах «Жэньминь жибао», пересмотрел свои взгляды. Покаяния учёного имели ошеломительный резонанс: в Японии выступление Фэна сравнили со взрывом атомной бомбы[4].
С самого начала компании активное участие в критике Конфуция и восхвалении легистов принял отражавший взгляды выдвиженцев «культурной революции» новый журнал «Сюэси юй пипань» («Учёба и критика»), ставший выходить с октября 1973 г. в Шанхае[5].
Кроме того, активную роль в разжигании кампании играл «Вестник Пекинского университета», а также выступавшие под псевдонимом авторы Пекинского университета, Университета Цинхуа и других образовательных учреждений.
Чуть позже, в начале 1974 г., в активную «полемическую» работу включился и «Журнал литературы, философии и истории» (文史哲), авторы которого с яростной критикой обрушивались на «буржуазного карьериста, заговорщика, двурушника, изменника и предателя Линь Бяо»[6] и его духовного учителя Конфуция, который в своё время «проявил показательную реакционность, выступив за сохранение разлагающегося рабовладельческого строя»[7].
В конце 1973 — начале 1974 г. начинается второй этап кампании, когда в качестве основных критиков Конфуция выступали широкие народные массы. В высших учебных заведениях были организованы специальные курсы, готовившие программы критики отдельных положений Конфуция, использованных Линь Бяо. Десятки тысяч рабочих и крестьян проходили обучение на этих курсах, пополняя ряды «теоретиков-марксистов». Вовлечение низших слоёв стимулировалось откровенным заигрыванием с широкими массами: в китайской печати всё чаще стали цитировать изречение Мао, что «низшие и малые — самые умные. Высшие и почитаемые — самые глупые»[8]. Были выпущены десятки брошюр, критикующие те изречения Конфуция, которые использовались Линь Бяо. Миллионными тиражами с ценой в один фэнь распространялись лубочные издания, представляющие собой упрошенный критический комментарий к изречениям Конфуция. Об уровне «народной критики» можно судить по статье «Что за человек этот Конфуций», написанной студентами Пекинского и Циньхуанского университетов (так называемой «группой большого разоблачения») и помещенной в журнале «Хунци» под рубрикой «Критика Линь Бяо, критика Конфуция. Против ревизионизма, воспрепятствовать ревизионизму». Статья гласила: «Старикан Кун, этот тип, во-первых, не понимал революционной теории, во-вторых: он не умел заниматься производственным трудом, был начисто лишён каких-либо талантов и являл собой большой мешок, наполненный трухой… Его знания производства равнялись нулю… Трудовой люд взирал на старикана Куна как на крысу, перебегающую улицу, которую все гонят и бьют»[9].
Для форсирования кампании в начале 1974 г. прозвучал призыв к созыву так называемых мобилизационных митингов по всей стране. Однако эта инициатива была встречена на местах довольно прохладно. Тем не менее, в январе 1974 г. в течение нескольких дней по Шанхаю следовали колонны автомашин и пешей молодёжи, провозглашавшие лозунги: «Огонь против всех, не бояться никого!». Вновь появились дацзыбао на стенах городов, некоторые из них были перепечатаны в «Жэньминь жибао»[10].
Согласно развернувшейся пропаганде, все крестьянские восстания — от Чэнь Шэна и У Гуана до восстания тайпинов и ихэтуаней — были направлены на достижение единой цели — сокрушить Конфуция. Журнал «Хунци», признавая, что рабы и крестьяне в силу своей классовой ограниченности не могли полностью распознать реакционную сущность «паразита Конфуция», утверждал, что эту историческую задачу смог выполнить пролетариат, который нанёс смертельный удар по конфуцианству[11].
Во время кампании критике подвергалась теория гуманизма, добродетельного правления и конфуцианское учение о том, что «человек по природе добр». В противовес этому настойчиво пропагандировалась мысль о прогрессивном значении насилия, об изначально злой природе человека. Воспевание насилия должно было нанести удар по тем, кто возмущался грубыми, жестокими методами, которые применялись во время «культурной революции». Сторонники Цзян Цин и её соратников были всерьёз озабочены тем, что после X съезда КПК, когда обозначились тенденции к нормализации и стабилизации в стране, стали всё громче раздаваться голоса, осуждающие грубые насильственные методы, жестокость и бесчеловечность, с какими проводилась «культурная революция». Они продолжали гонения на неугодных партийных, государственных и хозяйственных работников, вся вина которых иногда состояла лишь в том, что те позволяли себе усомниться в мудрости тех кампаний, ошибочность которых доказывала сама жизнь.
Проповедуя философию борьбы и восхваляя роль насилия, пропаганда с особой злостью обрушилась на конфуцианские принципы милосердия и гуманности, которые якобы разделял Линь Бяо. Объявляя их контрреволюционными и фашистскими, китайская печать клеймила как реакционное изречение древнекитайского философа Мэн-цзы о том, что «каждый человек по своей природе добр».
Китайская печать без конца твердила о том, что тот, кто не признает философию борьбы, тот идеалист и метафизик, и более того, играет на руку внешним и внутренним врагам. Борьба, уверяла «Жэньминь жибао», носит абсолютный характер. Конфуций и Линь Бяо, которые якобы отрицали это положение, «нарушали основную закономерность развития общества».