Под «гласностью» Горбачев понимал раскрытие недостатков и пороков, мешающих реализации «потенциала социализма», предание огласке и критике фактов, свидетельствующих о противоречиях между официально принятой в СССР идеологией социализма и реальностью. Чернобыльская катастрофа поставила вопрос о недостатках подобного толкования «гласности», так как она сделала возможным то, что только 28 апреля1986 г. советское руководство признало факт катастрофы, при этом еще долго стремясь занизить его масштабы. Подлинный масштаб произошедшего скрывался как от мировой общественности, так и от своих граждан.
По мере того, как советское общество узнавало правду о произошедшем, усиливались настроения в пользу того, чтобы (в духе «гласности»!) предоставить СМИ большую свободу. На волне этих настроений газеты, журналы, телевидение решились сказать не только о Чернобыле, но и о других экологических и социальных проблемах СССР (высыхание Аральского моря, наркомания и т. д.). Следующим шагом стало признание «двухслойности» советской культуры и легализация андеграунда (рок, альтернативное кино и т. п.). Поскольку эти вторжения прессы в прежде запретные темы не встречал запрета со стороны властей, более того — поощрялись ею, был сделан следующий, принципиально важный шаг — начат критический анализ прошедших десятилетий советской власти.
Движущей силой процесса «гласности» стали «шестидесятники» — те, кто сформировался под влиянием XX съезда и всех его последствий, но чьи надежды были преданы Хрущевым. Поначалу на первый план вышла тема Сталина и сталинщины. Теперь она рассматривалась гораздо более полно и беспощадно, чем во II половине 50-х гг. Разоблачения сталинского режима сопровождались выявлением и реабилитацией все новых и новых десятков тысяч жертв. Стихийный процесс «снизу» за восстановление всей правды о недавнем прошлом нашел поддержку «сверху» — в ЦК КПСС была создана комиссия по реабилитации во главе с новым секретарем по идеологии Александром Н. Яковлевым. Важным и принципиальным стало то, что реабилитации подлежали и те, кого в 50-х гг. клеймили как «уклонистов» и «оппозиционеров». Вскоре стало совершенно очевидно, что «деформации» имели место не только в сталинский период, но и при Хрущев, Брежневе и т. д. Единственной идейной опорой сторонников «чистого социализма» стал Ленин. Именно в его работах Горбачев и его единомышленники пытались найти идеологическое обоснование своих действий. Однако процесс «гласности» уже приобрел собственную инерцию и начал выходить за пределы «демократического социализма». В этом огромную роль сыграли такие литературные и публицистические журналы, как «Новый мир», «Дружба народов», «Огонек». Их возглавили новые руководители, имена которых — Сергей Залыгин, Григорий Бакланов, Виталий Коротич — вскоре оказались на слуху у всей страны. Тиражи «толстых» журналов выросли в 3 — 4 раза и соперничали с тиражами многих газет. В течение примерно двух лет журналы познакомили читателей практически со всеми запрещенными прежде писателями, в том числе и с наиболее резкими антисоветскими произведениями вроде «Собачьего сердца» М. Булгакова, «Котлована» А. Платонова и, прежде всего, «Архипелага ГУЛАГ» А. Солженицына. Получают известность и новые работы — «Зубр» Д. Гранина, «Дети Арбата» А. Рыбакова, «Ночевала тучка золотая» А. Приставкина.
Прекращаются политические гонения, начинают получать свободу диссиденты. Первым из них, еще 16 декабря 1986 г. по личному приглашению Горбачева вернулся в Москву из ГорькогоА. Сахаров. Гласность привела к стремительной политизации и идейному размежеванию общества. Хотя абсолютное большинство населения в 1987 г. поддерживало политику Горбачева, тем не менее обнаруживается и оппозиция. С протестом против политики горбачевского руководства в области культуры (проникновение западной культуры, рок и т. д.) выступили три видных писателя — Ю. Бондарев, В. Распутин и В. Белов (открытое письмо в «Правде» в ноябре 1987 г.). Центрами оппозиции подобного рода стали журналы «Наш современник» и «Молодая гвардия».
В марте 1988 г. всю страну потрясает статья учительницы химии одной из школ под Ленинградом Нины Андреевой «Не могу поступиться принципами!», вышедшая на первой полосе газеты «Советская Россия». Есть сведения, что письмо безвестной учительницы попало на первую полосу центральной газеты (официального органа ЦК КПСС!) в связи с острой борьбой по вопросу о гласности и, более того, о дальнейшем курсе реформ между консерваторами и реформаторами в окружении Горбачева. В частности, считается, что «добро» на публикацию письма (в качестве «гласа народа») дал бывший сподвижник Горбачева, ушедший в жесткую оппозицию Егор К. Лигачев. После публикации статьи, призывавшей покончить с очернением славного прошлого советского государства, общество напряженно ожидало официальной реакции, которая (в виде редакционной статьи в «Правде», написанной, как считается, А. Н. Яковлевым) появилась лишь через 2 недели и подтверждала незыблемость избранного курса.
Гласность стала самой успешной и жизнеспособной из реформ Горбачева и, вместе с тем, именно она, начиная с 1988 г., объективно начала подрывать идеологические основы того строя, который собирался реформировать Михаил Сергеевич. Выбор в пользу сохранения гласности в этих условиях фактически означал неминуемое грядущее поражение коммунистической идеологии и самой КПСС.
Провал концепции «ускорения» 1985—1986 гг. показал необходимость корректировки реформ. По сути дела, перед Горбачевым было два пути: ориентироваться на китайский опыт (предполагавший достаточно решительные преобразования в экономике при незыблемости коммунистической идеологии и политической системы) или на чехословацкий «социализм с человеческим лицом» образца 1968 г. (согласно которому либерализация в политике и экономике должна проходить как минимум одновременно, а то и с приоритетом в пользу политики). Принять китайский опыт по ряду причин (прежде всего — глубокие идеологические разногласия с КПК) было невозможно, поэтому выбор был сделан в пользу концепции «демократического социализма».
Новая идеология и стратегия реформ были впервые озвучены Горбачевым на пленуме ЦК в январе 1987 г. Им была объявлено, что реформы 1985—1986 гг. закончились неудачей, так как «деформации социализма», начавшиеся в 30-е гг., оказались гораздо значительнее, чем это представлялось в начале перестройки. Для преодоления «деформаций» необходимы более глубокие преобразования. Возникает идея возврата к «чистому», «ленинскому» социализму. Лозунг — «Назад, к Ленину!». Все это сильно напоминало времена Хрущева, однако, в отличие от Хрущева, Горбачев обвинял в «деформациях» не конкретных лиц, а систему в целом. Следовательно, для успеха перестройки должны быть разрушены основы той системы, что сложилась в сталинские годы и оставалась неизменной в дальнейшем. Фактически, под предлогом возврата к Ленину предполагалось создать нечто принципиально новое, в духе «социализма с человеческим лицом». Ключом к пониманию новой модели социализма стало слово «демократизация». Под этим понималось более активное участие граждан во всех сферах жизни государства и общества. Уже в январе 1987 г. Горбачев выдвинул беспрецедентную с 1917 г. идею об обязательной альтернативности на выборах депутатов и иных государственных лиц всех уровней власти (однако на выборах 21 июня в местные Советы альтернативные кандидаты были выдвинуты только в 4 % округов).
В экономической сфере заговорили о новом НЭПе (в духе «возвращения к идеям Ленина»), что предполагало перевод предприятий на хозрасчет и внедрение частной собственности. Идея «рыночного социализма» была воплощена в «Законе о государственном предприятии (объединении)» который был принят в июне 1987 г. и вступил в силу с 1 января 1988 г. Закон, ставший, в определенной степени, развитием идей «косыгинской реформы», наделял предприятия высокой степенью экономической самостоятельности. Роль центральных планирующих органов сводилась к подготовке контрольных цифр хозяйственного развития и определения государственного заказа, долю которого предполагалось постоянно снижать (на 1988 г. она планиовалась в среднем на уровне 85 %). Продукция, произведенная сверх госзаказа, могла реализовываться по свободной цене на любых выгодных для предприятия рынках (в том числе, для некоторых предприятий, и на внешнем). Кроме того, предприятия могли сами определять численность работающих, размер заработной платы и определять хозяйственных партнеров. За трудовыми коллективами закреплялось право выбора администрации. Так возникла модель, в чем-то схожая с «социализмом самоуправления» в Югославии.
В 1988 г. закон должен был быть распространен на 50 % предприятий, а в следующем году — на все остальные. Однако уже вскоре стало ясно, что он пробуксовывает. Этому было несколько причин. Во-первых, в стране отсутствовала рыночная инфраструктура (посреднические организации, биржи и т. п.), которая бы позволила директорам предприятий отправиться в «свободное плавание». В ее отсутствие они предпочитали получать по максимуму госзаказ, который служил гарантией централизованного снабжения сырьем и сбыта продукции. Во-вторых, ни администрация, ни рабочие были психологически не готовы к таким аспектам рыночной экономики, как банкротство (по статистике ок. 30 % предприятий в стране были хронически убыточны, а еще 25 % — малоприбыльны) или безработица. Сказался и близорукий «коллективный эгоизм» трудовых коллективов, которые воспользовались предоставленными им правами для повышения зарплаты, сокращения дешевого и расширения дорогого ассортимента товаров. Вследствие этого дефицит доступных народу товаров еще более усилился.