Сталин лично принял активное участие в развернувшейся стихийно внутрипартийной полемике. Он решил показать, что не боится дискуссии. Более того, выступая 2 декабря на расширенном собрании Краснопресненского районного комитета РКП(б), он заявил, что «дискуссия – признак силы партии… признак подъема ее активности». Он говорил о том, что в ходе дискуссии были справедливо поставлены вопросы о различных недочетах внутрипартийной жизни. При этом Сталин явно учитывал размах критических выступлений в ходе партийных собраний и уязвимость позиций тех, кто пытался доказать безошибочность позиции партийного руководства.
Сталин понимал, что в условиях мира и нэпа лозунги демократизации партийной жизни, предложенные троцкистами, найдут активную поддержку в партии. В декабре 1923 года он заявил, что одна из причин «недочетов» состоит в «пережитках военного периода», в «милитаризованности» партии. Он поддержал требования демократизации партийной жизни, на которых настаивали многие участники дискуссии, особенно в молодежных аудиториях (более широкое участие в обсуждении общепартийных вопросов, возможность перевыборов партийных руководителей, облегчение приема в партию и т. д.). Он призывал: «Необходимо поднять активность партийных масс, ставя перед ними на обсуждение все интересующие их вопросы… обеспечивая возможность свободной критики всех и всяких предложений партийных инстанций». Он говорил о необходимости создания института «постоянно действующих совещаний ответственных работников всех отраслей работы – хозяйственников, партийцев, военных,…чтобы на совещании ставились вопросы, какие оно найдет необходимым поставить». Он предлагал «вовлечь наши производственные ячейки в круг вопросов, связанных с ходом дел в предприятиях и трестах». Для этого он рекомендовал проведение хозяйственных конференций с участием беспартийных.
И все же «демократизация» партийной жизни для Сталина означала не только свободу широких дискуссий по различным вопросам, а прежде всего привлечение представителей широких народных масс к управлению. Поэтому Сталин призывал «отрешиться от излишнего формализма, который проявляют иногда наши организации на местах при приеме в члены партии товарищей из рабочих». Он настаивал на том, что партия «может и должна смягчить условия приема в партию новых членов из рядов рабочего класса».
Сталин заявлял: «Необходимо провести на деле выборность всех партийных организаций и должностных лиц». Правда, он замечал, что в ходе дискуссии была допущена «крайность» – предложение не учитывать при выборах продолжительность партийного стажа. Сталин призывал учитывать партийный стаж, чтобы строго ограждать партию «от веяний нэпа», затруднять доступ в партию непролетарским элементам.
Одновременно он старался разоблачить лживость претензий вождей оппозиции на роль защитников демократии и показать их истинное лицо – сторонников жестких командных методов управления. В своей статье «О дискуссии, о Рафаиле, о статьях Преображенского и Сапронова и о письме Троцкого», опубликованной 15 декабря в «Правде», Сталин писал: «В рядах оппозиции имеются такие, как Белобородое, «демократизм» которого до сих пор остался в памяти у ростовских рабочих; Розенгольц, от «демократизма» которого не поздоровилось нашим водникам и железнодорожникам; Пятаков, от «демократизма» которого не кричал, а выл весь Донбасс; Альский, «демократизм» которого всем известен; Бык, от «демократизма» которого до сих пор воет Хорезм».
Позже Сталин с не меньшим сарказмом говорил о том, что «Троцкий, этот патриарх бюрократов, без демократии жить не может». «Нам было несколько смешно, – заявлял Сталин, – слышать речи о демократии из уст Троцкого, того самого Троцкого, который на X съезде партии требовал перетряхивания профсоюзов сверху. Но мы знали, что между Троцким периода X съезда и Троцким наших дней нет разницы большой, ибо как тогда, так и теперь он стоит за перетряхивание ленинских кадров. Разница лишь в том, что на X съезде он перетряхивал ленинские кадры сверху в области профсоюзов, а теперь он перетряхивает те же ленинские кадры в области партии. Демократия нужна, как конек, как стратегический маневр. В этом вся музыка».
Лозунги троцкистов о «демократизации» служили им лишь прикрытием для захвата власти силовыми методами и установления военной диктатуры. В конце декабря 1923 года начальник Политуправления Красной Армии В.А. Антонов-Овсеенко дал указание провести конференции коммунистических ячеек высших военных учебных заведений и направил в армейские организации циркуляр № 200, в котором предписывал изменить систему партийно-политических органов Красной Армии на основе положений «Нового курса» Троцкого. Политбюро потребовало отозвать этот документ, но Антонов-Овсеенко ответил 27 декабря письмом с угрозами в адрес партийного руководства. 28 и 29 декабря Троцкий опубликовал в «Правде» материалы с пропагандой своей интерпретации «Нового курса», а Антонов-Овсеенко заявлял в эти дни, что бойцы Красной Армии «как один» выступят за Троцкого. От этих заявлений веяло угрозой военного переворота.
Зиновьев, как всегда, впал в панику, а потому предложил немедленно арестовать Троцкого. Хотя это предложение было отвергнуто, руководители партии приняли действенные меры для отстранения от власти наиболее энергичных сторонников Троцкого. По решению оргбюро ЦК циркуляр политуправления был отменен, Антонов-Овсеенко был снят с занимаемой должности, а на его место 12 января был назначен А.С. Бубнов, который к этому времени порвал с «платформой 46». За день до этого в отставку был отправлен верный сторонник Троцкого и его заместитель по Реввоенсовету с октября 1918 года Э.М. Склянский.
В начале января 1924 года дискуссия в партийных организациях завершилась. Резолюции в поддержку ЦК получили одобрение 98,7% членов партии, а резолюции в поддержку троцкистов – 1,3%. XIII партконференция (16—18 января 1924 года) констатировала поражение Троцкого и его сторонников. Сам Троцкий не явился на конференцию: он находился в Сухуми, где, как утверждалось, проходил лечение после простуды. С докладом «Об очередных задачах партийного строительства» выступил Сталин.
Он не испытывал иллюзий относительно полного политического разгрома Троцкого и троцкизма. В своем докладе Сталин признал, что даже без активного участия Троцкого в полемике многие парторганизации выражали солидарность с ним. Его популярность была по-прежнему велика. Кроме того, как это часто бывает в ходе массовой и шумной кампании осуждения, направленной против одного человека, люди были готовы защищать «травимого» из чувства солидарности с одиночкой, особенно если он окружен ореолом былой славы и «борца за правду». Сталин упомянул, что ряд парторганизаций добавляли к резолюциям одобрения политбюро «некий хвостик, скажем, такой: да, все у вас хорошо, но не обижайте Троцкого». Отвечая на эти «хвостики», Сталин заявил: «Я не поднимаю здесь вопроса о том, кто кого обижает. Я думаю, что если хорошенько разобраться, то может оказаться, что известное изречение о Тит Титыче довольно близко подходит к Троцкому: «Кто тебя, Тит Титыч, обидит? Ты сам всякого обидишь».
По словам Микояна, участвовавшего в работе конференции, Сталин «говорил спокойно, аргументированно… Сталин не заострял вопроса, избегал резкостей, применяя мягкие выражения». В то же время Сталин постарался проанализировать дискуссию, по своему обыкновению, выделив ее «три периода» и «шесть ошибок» Троцкого. Несмотря на сдержанность в оценках действий оппозиции, Сталин был категоричен в своем главном выводе: «терпеть группировок и фракций мы не можем, партия должна быть единой, монолитной». Он решительно отвергал основные тезисы оппозиционной платформы: «Нельзя противопоставлять партию аппарату, нельзя болтать об опасности перерождения кадров, ибо эти кадры революционны, нельзя искать щелей между этими кадрами и молодежью, которая идет нога в ногу с этими кадрами и пойдет в будущем нога в ногу».
Неожиданно для оппозиции Сталин огласил содержание пункта до тех пор засекреченной резолюции X съезда партии «О единстве партии». Согласно этому пункту ЦК имел право «применять в случае (-ях) нарушения дисциплины или возрождения или допущения фракционности все меры партийных взысканий, вплоть до исключения из партии, а по отношению к членам ЦК – перевод их в кандидаты и даже, как крайнюю меру, исключение из партии». Как отмечал Микоян, «сторонники оппозиции отрицали приемлемость этого пункта в настоящих условиях и целесообразность его упоминания вообще, тем более что он «секретный». Поэтому доклад Сталина вызвал энергичную критику со стороны троцкистов. Радек заявил, например, что докладчик «вытянул из кармана резолюцию, которую X съезд партии считал тайной резолюцией», и что «ни ЦК, ни Политбюро не решали, чтобы Сталин это сделал. Только съезд партии может решать, что документ, объявленный съездом партии тайным, становится для партии явным».
По словам Микояна, «в заключительном слове Сталин внешне так же спокойно, как и во все время доклада, но остро поставил все вопросы разногласий с оппозицией. Но на этот раз он дал уже более подробный анализ хода дискуссии». Сталин постарался показать демагогичность выступлений оппозиционеров, которые, делая громогласные заявления о кризисах в хозяйстве и партии, ничего не предпринимали для их предотвращения и преодоления. По поводу кризиса сбыта и связанных с ним социальных волнений Сталин говорил: «Где была тогда оппозиция? Если не ошибаюсь, Преображенский был тогда в Крыму, Сапронов – в Кисловодске, Троцкий заканчивал в Кисловодске свои статьи об искусстве и собирался в Москву. Еще до их приезда ЦК поставил этот вопрос у себя на заседании. Они, придя на готовое, ни единым словом не вмешивались, ни единого возражения не выставили против плана ЦК… Я утверждаю, что ни на пленуме в сентябре, ни на совещании секретарей нынешние члены оппозиции не дали ни единого слова намека о «жестком хозяйственном кризисе» или о «кризисе в партии» и о «демократии».