Излагая суть «метода ленинизма», Сталин противопоставлял ему догматический метод «оппортунистов II Интернационала». «Оппортунисты уверяют, – писал Сталин, – что пролетариат не может и не должен брать власть, если он не является сам большинством в этой стране… Разве не ясно, – утверждал Сталин, – что практика революционной борьбы масс бьет и побивает эту обветшалую догму?»
Аналогичным образом Сталин показывал, как ленинизм и практика российской революции опровергла «вторую догму» II Интернационала о том, что пролетариат не может «удержать власть, если у него нет в наличии достаточного количества готовых культурных и административных кадров, способных наладить управление страной». Сталин утверждал, что опыт Ленина и его партии доказал огромные возможности для совершения революции в такой стране, как Россия, что неверие в потенциал России характерно для тех, кто ориентируется на устаревшие догматы западноевропейской социал-демократии, что революция в России является примером для остального мира.
Подчеркивая вклад Ленина в развитие теории пролетарской революции, Сталин приводил его высказывания, которые свидетельствовали о возможности в современных условиях перерастания буржуазно-демократической революции в пролетарскую. При этом Сталин обратил внимание на критическое отношение Ленина к теории перманентной революции, которую выдвинули Парвус и Троцкий.
В этой работе Сталин впервые изложил свою идею о построении социализма в одной стране: «Свергнуть власть буржуазии и поставить власть пролетариата в одной стране – еще не значит обеспечить полную победу социализма. Упрочив свою власть и поведя за собой крестьянство, пролетариат победившей страны может и должен построить социалистическое общество». (Вадим Кожинов, ссылаясь на Валентинова, утверждал, что автором этой идеи был Бухарин. Однако даже лучший специалист по творчеству Бухарина и его ярый апологет Стивен Коэн признавал, что, выступая против «перманентной революции», Сталин первым выдвинул эту идею». Впоследствии идея о построении социализма в одной стране была поддержана и развита Н.И. Бухариным в работе «Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз» (1925) и «О характере нашей революции и о возможности победоносного социалистического строительства в СССР» (1926). Поэтому Коэн имел определенное основание утверждать, что «именно Бухарин развил» ее в теорию и дал, таким образом, официальное обоснование «социализма в одной стране». И все же в 1920-е годы никто не сомневался в том, что Сталин был автором теории построения социализма в одной стране. Об этом косвенно свидетельствует и высказывание Троцкого о том, что «самой крупной ошибкой Сталина является его теория о возможности строительства социализма в одной стране».)
Правда, Сталин делал оговорку: «Но значит ли это, что он тем самым достигнет полной, окончательной победы социализма, т. е. значит ли это, что он может силами одной страны закрепить окончательно социализм и вполне гарантировать страну от интервенции, а значит, и от реставрации? Нет, не значит. Для этого необходима победа революции по крайней мере в нескольких странах. Поэтому развитие и поддержка революции в других странах является существенной задачей победившей революции. Поэтому революция победившей страны должна рассматривать себя не как самодовлеющую величину, а как подспорье, как средство для ускорения победы пролетариата в других странах».
Сталин утверждал, что мысль Ленина о возможности построения социализма в одной стране была выражена «в двух словах», и привел его высказывание о том, что задача победившей революции состоит в проведении «максимума осуществимого в одной стране для развития, поддержки, пробуждения революции во всех странах». Логическая натяжка была очевидна.
Хотя можно усомниться в правильности интерпретации им высказываний Ленина и его политической деятельности, не согласиться с системой его доказательств и подвергнуть критике правомерность его оценок, работа Сталина помогала членам партии, особенно новичкам, увидеть стройный порядок в учении Ленина, понять политику партии, ее цели и методы. В этой работе Сталин пытался также обосновать, что СССР занимает центральное место в современном мире. Он писал, что СССР не случайно, а в силу глубоких исторических закономерностей, стал первой страной, открывшей новую эру человеческого развития. Сталин доказывал, что революционная практика российского пролетариата позволила России стать родиной самой передовой революционной теории, пригодной для всего мира. Более того, Сталин призывал коммунистов и беспартийных стать участниками беспримерного строительства нового общественного строя социальной справедливости, не дожидаясь победы революции в других странах.
Выступление Сталина не в роли докладчика по его «специальности» (проблемы межнациональных отношений) или по оргвопросам, а в качестве интерпретатора Ленина по основополагающим принципам коммунизма не могло не вызвать раздражения у Зиновьева, Троцкого, Бухарина и других руководителей партии, считавших себя оракулами коммунистической теории. Не меньшее беспокойство вызвало у ряда лидеров и то, что Сталин поставил задачу построения социализма в одной стране. Реакцией на выступления Сталина в роли главного истолкователя Ленина явилась интрига, цель которой состояла в том, чтобы доказать неправомочность Сталина играть главную роль в партии.
18 мая 1924 года, когда в «Правде» была опубликована последняя глава работы И.В. Сталина «Об основах ленинизма», за пять дней до открытия XIII съезда, Н.К. Крупская передала в ЦК конверты со всеми работами Ленина, которые он надиктовал с 23 декабря 1922 года по 23 января 1923 года. Повторялась интрига, которую уже разыгрывали на XII съезде. Крупская уверяла, что «Письмо к съезду» Ленин просил огласить на съезде партии после своей смерти. Нотариально это никак не было подтверждено, и ей поверили на слово. Правда, было очевидно, что актуальность «Письма», в котором Ленин бил тревогу по поводу раскола партии, провоцируемого отношениями между Троцким и Сталиным, уже пропала. Раскол не состоялся. Революция в Германии также провалилась, и расчеты Ленина на Троцкого как руководителя Красной Армии, которые могли бы прийти на помощь восставшему германскому пролетариату, теперь уже были несвоевременны. Авторитет Троцкого в партии после дискуссии был сильно подорван. Поэтому все предложения и туманные намеки Ленина полуторагодичной давности уже теряли свою актуальность. Однако посмертный культ Ленина способствовал тому, что любые высказывания покойного вождя воспринимались как великие откровения, вне зависимости от того, когда они были сделаны и в каком состоянии был вождь. Никто не стал расспрашивать Крупскую, почему она не передавала эти документы раньше, а она сама об этом умалчивала. Слова «посмертная воля Ленина» производили магическое воздействие.
Как и год назад, когда Фотиева передавала статью «О национальностях», в новой интриге участвовали видные деятели партии. Не исключено, что участники «пещерного совещания» Зиновьев и Бухарин при поддержке Каменева решили преподать Сталину «урок» и «показать» ему его «место». Возможно, им хотелось напомнить Сталину, который клялся в верности Ленину и обосновывал каждое свое умозаключение с помощью ленинских цитат, о том, что тот предлагал снять его с должности генсека. В то же время, прекрасно зная о содержании «Письма к съезду», они не желали лишиться надежного генерального секретаря, выполнявшего огромный объем работы и способного решать самые трудные вопросы.
Разыгравшиеся затем события отвечали этим целям. Состоявшийся перед съездом пленум ЦК 21 мая заслушал сообщение Каменева от имени комиссии по приему бумаг Ленина. Пленум 30 голосами против 10 принял постановление: «Перенести оглашение зачитанных документов, согласно воле Владимира Ильича, на съезд, произведя оглашение по делегациям и установив, что документы эти воспроизведению не подлежат и оглашение по делегациям производится членами комиссии по приему бумаг Ильича». Одновременно было рассмотрено предложение Ленина полуторагодичной давности «обдумать способ перемещения Сталина» с поста генсека. Выступивший на пленуме Зиновьев заявил: «Товарищи, Последнюю волю, каждое слово Ильича мы, безусловно, должны считать законом… В одном вопросе, однако, мы с радостью можем сказать, Что опасение Ильича не подтвердилось. Я имею в виду вопрос, касающийся генерального секретаря. Вы все были свидетелями нашей совместной работы в последние месяцы». Пленум не стал обсуждать посмертное предложение Ленина.
Вновь к вопросу о пребывании Сталина на посту генерального секретаря вернулись после того, как на заседаниях делегаций съезда было оглашено ленинское «Письмо к съезду». (Вспоминая через 3 года эти события на заседании объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП(б) 22 июля 1926 года, Сталин говорил: «Делегации XIII съезда этот вопрос обсуждали, и я не считаю нескромностью, если сообщу, что все делегации без исключения высказались за обязательное оставление Сталина на посту генсекретаря. У меня имеются здесь эти резолюции, я могу их прочесть, если желаете».)
Сталин явно был раздосадован происшедшим и на пленуме ЦК, состоявшемся после XIII съезда, он обратился к его участникам с заявлением: «Я думаю, что до последнего времени были условия, ставящие партию в необходимость иметь меня на этом посту как человека более или менее крутого, представлявшего известное противодействие оппозиции. Сейчас оппозиция не только разбита, но и исключена из партии. А между тем у нас указание Ленина, которое, по-моему, нужно провести в жизнь. Поэтому прошу Пленум освободить меня с поста Генерального секретаря. Уверяю вас, товарищи, что партия от этого только выиграет». Через три года Сталин так рассказывал о событиях, последовавших после его заявления: «Съезд обсуждал этот вопрос. Каждая делегация обсуждала этот вопрос, и все делегации единогласно, в том числе и Троцкий, Каменев, Зиновьев обязали Сталина остаться на своем посту. Что же я мог сделать? Это не в моем характере, ни с каких постов я никогда не убегал и не имею права убегать, ибо это было бы дезертирством. Человек я… подневольный, и когда партия обязывает, я должен подчиниться. Через год после этого я вновь подал заявление в пленум об освобождении, но меня вновь обязали остаться. Чт o же я мог еще сделать?»