Сталин любил музыку и западноевропейских композиторов, особенно «Аиду» Верди. Его интерес к культуре других стран за пределами России свидетельствовал не о его желании «принять сторону победителя», а о том, что он сумел преодолеть национальную ограниченность, которая могла бы ему помешать увидеть ценность культур других народов. Это обстоятельство благоприятствовало не только принятию им интернационалистического учения Маркса – Энгельса, но и его последующим глубоким исследованиям природы национального вопроса с позиций интернационалиста. Видимо, на каком-то жизненном этапе его убежденность в торжестве принципов интернационализма заставила его изучать искусственный язык международного общения – эсперанто.
Однако усилия по изучению эсперанто оказались безуспешными, и, несмотря на феноменальную память, он так и не выучил этот язык. Неудачами кончились и его неоднократные попытки самостоятельно выучить немецкий и английский языки. Несмотря на то что Сталин много общался с представителями различных народов Кавказа, особенно в Баку, он не овладел их языками. Это может показаться невероятным, если учитывать и мнемонические способности Сталина, и его умение быстро осваивать самые разные знания. Однако всякому успешно изучившему тот или иной иностранный язык, как и всякому преподавателю иностранного языка, известно, что чужой язык нельзя выучить, полагаясь лишь на механическое заучивание слов и грамматических правил. Иностранный язык осваивается успешно лишь на практике (во время занятий, чтения иностранной литературы или прессы, общения с иностранцами). Изучению иностранного языка способствует также осознание его необходимости для ученика. Наконец, для того чтобы выучить иностранный язык, надо пытаться говорить или думать как иностранец.
Возможно, неудачи Сталина в изучении иностранных языков были связаны с тем, что он не старался соединять учебу по самоучителям с практикой и не чувствовал острой необходимости в этих знаниях. Наконец, судя по всему, Сталин даже в ходе учебы не пытался представить себя человеком, для которого родным языком был изучавшийся им немецкий или английский. (При изучении эсперанто последнее было в принципе невозможно.) Видимо, Сталин органически не мог войти в роль представителя другого народа, поскольку освоение им в детстве родной речи, устной и письменной, было связано с сильной эмоциональной привязанностью к родине, которую он не мог искусственно вообразить, изучая языки разных народов России или других стран мира.
Однако было одно исключение. Сталин блестяще изучил русский язык, прекрасно чувствовал русскую речь. Правда, оспаривая это, Рой Медведев утверждал, что на русском языке Сталин «свободно говорить так и не мог до конца жизни», и заявлял, что он «говорил по-русски лишь тихим голосом, медленно и с сильным грузинским акцентом». Из этого замечания можно заключить, что свободно русским языком владеют лишь те, кто кричит и тараторит, как развязные торговцы, на базаре. Хотя грузинский акцент Сталина был заметен в его речи (об этом, в частности, писал Г.К. Жуков), есть основания полагать, что записи его голоса не дают верного впечатления о произношении Сталина.
Родственница Сталина М.А. Сванидзе, которая часто общалась со Сталиным, не узнала его голос, когда впервые услыхала его выступление по радио. Она записала в дневнике: «Как странно, я не узнавала его голоса – через микрофон тембр был другой, а главное акцент был на 100% сильнее, чем в жизни. Он очень чисто говорит по-русски, и обороты речи у него хорошего народного русского языка, а через микрофон он говорит в точности как в жизни говорит Шалва Элиава». (Видный участник революционного движения Ш.З. Элиава до середины 1930-х годов занимал различные правительственные посты.)
В совершенстве владея грузинским языком, Сталин постарался достигнуть такого же совершенства и в изучении русского языка. По наблюдениям Г. К. Жукова, Сталин «русский язык знал отлично и любил употреблять образные литературные сравнения, примеры, метафоры». Сталин не только блестяще овладел русским языком, но стал знатоком русской культуры, особенно литературы и музыки.
Очевидно, что в приобщении к русской культуре и русской речи у Сталина не было психологического барьера несовместимости, мешавшего ему осваивать другие языки. Хотя Сталин, как и многие грузинские патриоты, не забыл ни одно из оскорбительных высказываний в адрес культуры своей страны, даже если они были сделаны не самыми крупными деятелями России, не забыл унизительные запреты на использование грузинского языка, можно утверждать, что распространенное среди революционеров представление о России как «тюрьме народов» было по меньшей мере сильно преувеличенным. Несмотря на сохранявшиеся запреты на профессиональную деятельность и место жительства людей иных религиозных конфессий и политику «русификации», в России не было непреодолимых барьеров для представителей иных национальностей, особенно для исповедовавших православие. В русском же национальном характере никогда не господствовали установки расовой или национальной нетерпимости. Эти обстоятельства всегда благоприятствовали интеграции представителей большинства народов в жизнь российского общества. Давние и глубокие исторические связи между двумя православными народами создали прочную основу для добровольного вхождения Грузии в состав России, а затем способствовали развитию дружбы между грузинским и русским народами.
Эта дружба проявлялась, в частности, в том, что грузинский князь Багратион стал героем русского народа, а русские поэты воспевали красоту природы Грузии, благородство ее людей. Сближению России и Грузии способствовала и тяга ее лучших представителей к народным истокам своих культур, а поэтому в культуре России Сталин мог ощутить те же древние традиции, в которых он был воспитан с детства. Было очевидно, что, вопреки неизбежным обидам и непониманиям, у двух народов гораздо больше оснований для дружбы, чем для взаимной неприязни. Еще задолго до революции и создания СССР Сталин не видел непреодолимых барьеров, отделявших Грузию от России. Уже в первой своей статье в газете «Брдзола», написанной в 1901 году, он назвал Кавказ «уголком России», а Грузию – частью этого «уголка». В восприятии Сталина Грузия была частью огромной страны, на которую он распространил свои представления о родном крае, сформировавшиеся у него с детства. Очевидно, что такое восприятие места Грузии в составе России перевешивало для Сталина значимость воспоминаний о статьях Каткова и Соллогуба и высказываний его школьного учителя Лаврова.
Благодаря этому в своем изучении русского языка, своем знакомстве с Россией, ее людьми, ее образом жизни он опирался на те же способы приобщения к ее культуре, которые сделали его грузином. В основе его приобщения к русской речи, русской литературе, русской музыке лежал не холодный расчет получить выгоды от интеграции в мир «победителей Грузии», а такая же любовь, которую он испытывал к родной речи и родной культуре.
Сталин с очевидным удовольствием использовал в своих выступлениях русские пословицы и поговорки, которые явно любил, так же, как с детства полюбил грузинские народные выражения. («Молодец против овец, а против молодца – сам овца», «Если бы да кабы, то во рту росли грибы», «Рыбак рыбака видит издалека», «Знают, где раки зимуют», «Дай дураку помолиться, он себе лоб расшибет», «Захотели поделить пироги и пышки, а пришлось им поделить синяки и шишки».) Было очевидно, что ему стала близка мудрость русского народа, воплощенная в народной речи.
Любовь к грузинской народной песне стала основой для развившейся у него привязанности и к певческой традиции русского народа. В.М. Молотов вспоминал, что у Сталина было много пластинок, которые он любил прослушивать: «грузинские песни… русские народные песни очень любил… Ему нравились песни хора Пятницкого». Это подтверждала и его дочь, которая отмечала, что наряду с коллекцией пластинок с записями грузинских народных песен, у Сталина были собраны многочисленные пластинки с записями русских и украинских песен.
Приобщаясь к культурной традиции русского народа, Сталин опирался на те культурные основы, которые были заложены в его сознании еще в раннем грузинском детстве. Он искал и находил общее в судьбах народов Грузии и России, в их традициях. Сталин, как и многие его соотечественники, вряд ли забывал о том, что наиболее драматичные события в истории Грузии были вызваны тем, что она находится вблизи важного перекрестка древних мировых путей, на древней евро-азиатской магистрали между Европой и Азией. Видимо, это представление о месте Грузии позволяло ему легче увидеть, что громадная Россия также находилась на цивилизационном перепутье. В своей работе «Марксизм и национальный вопрос» Сталин писал: «Россия находится между Европой и Азией, между Австрией и Китаем». Хотя это замечание справедливо и к тому же касается не только географической стороны вопроса, но оно, вероятно, свидетельствует о привычке смотреть на мир глазами наблюдателя из Грузии, расположенной между Россией, Турцией и Персией, между Европой и Азией. Учитывая протяженные границы России, отделявшие ее от десятка стран мира, и ее тогдашние размеры (а она занимала большую часть Европы и большую часть Азии), вряд ли такое определение можно считать правильным.
В то же время такое положение России делало ее уязвимой для внешних нападений с разных сторон. Таким было географическое положение Грузии, обрекавшее ее на вечные столкновения с захватчиками. Представления о грузинской истории помогали Сталину увидеть и в прошлом России непрерывную череду вторжений иноземцев, пытавшихся ее покорить. Вопреки выводу Таккера, Сталин видел в России не хронического победителя, а страну, которая, как и Грузия, не раз терпела поражения от иностранных захватчиков. В 1931 году Сталин говорил: «История старой России состояла, между прочим, в том, что ее непрерывно били за отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беки. Били шведские феодалы. Били польско-литовские паны. Били англо-французские капиталисты. Били японские бароны». Это замечание также справедливо, но следует учесть, что, в отличие от Грузии, Россия не только вела упорную самооборону, но в конечном счете разбивала агрессоров, расширяя свои владения.