Между тем Булгаков и автор «Рассказов о Сталине» считали, что для них не составит труда описать детство и юность Сталина в Грузии, хотя ее природа совершенно не похожа на природу центральной России, ее народ говорит на языке, совершенно отличном от русского, а ее история в течение многих веков не имела ничего общего с историей России. Сталину было ясно, что эти авторы не считали необходимым вникать в тот духовный мир, в котором он рос в Грузии. Он узнал, что для описания местности, в которой он родился, школы и семинарии, в которых он учился, поэтов, которых он читал, Булгаков и театральные деятели МХАТа выделили всего пару недель и наметили лишь несколько бесед с некоторыми очевидцами первых лет его жизни.
Известно, что Сталин не возражал, когда на страницах книг, театральной сцене или в кино изображали его как руководителя Советской страны, так как он понимал, что описывавшие его люди достаточно хорошо понимают время и условия, в которых он работал в Москве после 1918 года. Вряд ли у Сталина были сомнения в способности различных авторов, включая Михаила Зощенко, написать рассказы о детстве Ленина. Очевидно, Сталин видел, что авторы рассказов о первых годах Ленина были людьми, которые прекрасно понимали особенности жизни провинциальных городов центральной России конца XIX века и многого другого, необходимого для описания детства и юности Володи Ульянова. Неудивительно, что рассказы о юном Ленине чем-то напоминали многие автобиографические рассказы русских писателей конца XIX века о своем детстве и своей юности. Не так уж трудно было русским авторам описать и сиротское детство юного Кирова.
Однако любые попытки рассказать о детстве и юности Сталина по образцам биографии Сергея Кирова или автобиографии Максима Горького были обречены на неудачу. Несмотря на то что к моменту рождения Сталина Грузия уже несколько десятков лет находилась в составе Российской империи, национально-культурные отличия между этим закавказским краем и большей частью России были настолько значительны, что если их не учитывать, то нельзя было понять многие существенные, обстоятельства, которые формировали сознание юного Coco Джугашвили.
Вряд ли Сталин мог поверить в способность Булгакова и сопровождавших его лиц воспроизвести жизнь Грузии конца XIX века, когда узнал, что на знакомство с «грузинским колоритом» «бригада» отвела пару недель и собиралась учитывать мнение лишь одного «режиссера-консультанта грузина». Он имел основание сомневаться в том, что помещенные на стену театральной декорации ковер с восточным орнаментом, ружье, шашки, книжная полка с томиком «Витязя в тигровой шкуре» создадут верное представление о той Грузии, в которой он рос. Вряд ли его обрадовало и сообщение о том, что его самого и его друзей юности, говоривших на безупречном грузинском языке, будут играть артисты МХАТа, которые будут говорить на русском языке с сильным грузинским акцентом. С детства он знал, что люди, говорящие на любом языке с акцентом, вызывают насмешки.
Сталин мог также прекрасно представить себе, что получится, если московские гости будут расспрашивать очевидцев его детства и юности о его жизни. Его уже расстроил опыт общения московского автора «Рассказов о детстве Сталина» с друзьями его детства. Вину за ошибки в книге он возлагал не на автора, а на тех, кто рассказывал ему о детстве Сталина. В своем письме Сталин писал: «Автора ввели в заблуждение охотники до сказок, брехуны (может быть «добросовестные» брехуны), подхалимы. Жаль автора, но факт остается фактом». Казалось бы, Сталин должен был принять решительные меры против «брехунов». Но никаких «мер» против них не последовало. Напротив, известно, что он поддерживал добрые отношения с друзьями своего детства, а в трудные годы Великой Отечественной войны направлял им денежные переводы. Нет никаких свидетельств того, что Сталин пытался повлиять на своих старых Друзей или остановить потоки их воспоминаний. В то же время Сталин опасался, что москвичи и друзья его детства будут говорить на языках разных культур. Многие вещи, чрезвычайно важные для понимания его юных лет, оказались бы неверно истолкованными приезжими в силу незнания ими грузинских реалий. Кроме того, возможность рассказать писателям и артистам о том, как они были близки к самому Сталину, могла заставить друзей его детства восторженно преувеличивать реальные события и безбожно фантазировать.
И все же из всего этого не следовало, что Сталин запрещал писать что-либо о своем детстве и юности или ставить спектакли, посвященные началу его жизненного пути. Теряясь в догадках относительно причин недовольства Сталина пьесой М. Булгакова, Евгений Громов в своей книге «Сталин: Власть и искусство» обращает внимание на то, что «никто не запрещал другую пьесу, построенную во многом на том же материале, что и булгаковская. «Из искры» Ш. Дадиани – о революционной работе молодого вождя в Закавказье, прежде всего в Батуми. Спектакли по этой пьесе шли в трех драматических театрах Тбилиси. В частности, в постановке театра имени Руставели выступил в роли главного героя М. Геловани, что и предопределило его дальнейшую актерскую судьбу как главного исполнителя роли Сталина в советском кинематографе».
Хотя эта пьеса осталась неизвестной для многих за пределами Грузии, советские люди с детства узнавали о начале жизни Сталина в первых же книжках, которые они читали. На первых страницах «Родной речи» мы, первоклассники 1944 года, читали рассказ о детстве Сталина, который следовал за рассказом о детстве Ленина. Было немало и стихов о детстве Сталина. Я помню, что одним из непременных номеров на наших школьных утренниках было выступление одного из моих одноклассников, который «с выражением» читал стихи про юного Кобу-Джугашвили. Были и другие произведения, из которых мы, дети сталинской эпохи, узнавали о юных годах Сталина. По случаю сданных мною на пятерки первых экзаменов за четвертый класс в 1948 году моя сестра подарила мне большую книгу в сто с лишним страниц Георгия Леонидзе «Сталин. Детство и отрочество». Трудно предположить, что эта книга, как и другие подобные сочинения, прошла мимо внимания Сталина, который следил за многими советскими публикациями, а уж особенно за касавшимися его лично.
Из самого факта выхода в свет книги Леонидзе, как и из постановки в Тбилиси спектаклей по пьесе Шалвы Дадиани, становится ясно, что Сталин не препятствовал детальному освещению своего детства и юности, особенно если за такую работу брались люди, для которых Грузия была родиной, а грузинский язык – родным. Очевидно, Сталин не желал, чтобы о его детстве и юности писали авторы, не знавшие Грузии, ее культуры, истории, традиций. Этим, а не желанием скрыть какие-то тайны первых лет жизни скорее всего объяснялось его противодействие появлению пьесы Булгакова во МХАТе.
Глава 2. НАСЛЕДСТВО, ПОЛУЧЕННОЕ МАЛЬЧИКОМ ИЗ ГОРИ
Разумеется, хотя бы в силу особенностей жанра эпопея Леонидзе не могла дать объективно точный портрет Сталина-ребенка. Автор старался создать впечатление, что и в детстве будущий вождь великой страны проявлял необыкновенные способности и таланты. В то же время, в отличие от многих других биографий, претендующих на научную глубину, грузинский поэт сумел ярко и убедительно показать, в какой степени окружающая среда повлияла на формирование сознания Сталина в первые годы его жизни. В своей эпопее Леонидзе невольно остановился на всех предметах, которые были названы Моэмом, когда тот перечислял, что необходимо знать для верного понимания характера человека определенной национальной культуры. Поэт описал местность, где был рожден Сталин, дом, в котором он учился ходить, игры, в которые он играл в детстве, легенды, сказки и песни, которые он узнавал от бабушки, матери и отца, пищу, которую ели в доме Джугашвили, школу, в которую ходил Coco, спорт, которым он увлекался, книги писателей и поэтов, которые он читал. О том, что многие из этих предметов, отражавших национальную специфику Грузии, требовали специальных пояснений для русского читателя, свидетельствовали семь страниц примечаний в конце книги.
Нельзя сказать, что авторы биографий Сталина (в том числе американцы, англичане, «россияне») не обращали внимания на то, что Сталин родился в Грузии, был грузином по национальности, а его родным языком был грузинский. Некоторые из них даже старались обратить особое внимание на национальное происхождение Сталина, пытаясь в этом найти объяснение его характера, его жизни и деятельности. Для того чтобы пояснить, что значит быть грузином, некоторые американские и английские авторы попытались описать «грузинский характер».
Так, в своем труде «Сталин как революционер. 1879—1929» Роберт Таккер открывал главу, посвященную первым годам жизни Сталина, длинной цитатой из книги князя В. Багратиона «Географическое описание Грузии», изданной в конце XVIII века. В ней говорилось, что грузины – «упорны в бою, любители оружия, гордые и дерзкие. Они настолько любят личную славу, что готовы пожертвовать своей родиной или своим владыкой ради личного успеха. Они гостеприимны, приветливы. Если собираются два или три грузина, они быстро найдут возможность весело провести время. Они щедры и даже расточительны по отношению к своей и чужой собственности. Они никогда не думают о накоплении богатства… Они проявляют преданность по отношению друг к другу и оказывают поддержку друзьям, они помнят добро и обязательно за добро платят добром, но будут стараться отомстить обидчику. Они быстро переходят от одного настроения к другому. Они упрямы, честолюбивы, склонны к лести и обидчивы». Видимо, предполагалось, что этот перечень противоречивых качеств, названных грузинским князем почти два столетия назад, в какой-то степени поможет читателю понять образ мыслей и жизни Сталина.