Юрий Емельянов Сталин. Путь к власти
МОЖНО ЛИ РАЗГАДАТЬ СТАЛИНА? (ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ)
Еще одна книга о Сталине? Неужели недостаточно тех, что уже написаны о нем? На это можно возразить, что вряд ли исследование этой личности, сыгравшей виднейшую роль в событиях только что закончившегося века, близко к завершению. Известно, что до сих пор многие тайны XX столетия, в том числе связанные с деятельностью Сталина, еще не разгаданы, а поэтому оценки событий прошедшего века еще нельзя признать устоявшимися и бесспорными. Следует также учесть, что до сих пор не прекращаются попытки исследовать жизнь и деятельность многих видных государственных руководителей, сыгравших не менее важную роль в мировой истории, но живших в более отдаленное от нас время, при этом в оценках их деятельности можно найти больше согласия. И все же обращение к их биографиям постоянно сопровождается изменением прежних взглядов и углублением нашего знания о них и их времени.
Правда, многие мои соотечественники убеждены в том, что о Сталине они уже знают решительно все. Но так ли это? Появилось новое поколение молодежи, для которой вся советская история – это уже давнее прошлое, плохо связанное с настоящим. А ведь сталинское время отдалено от современности всего лишь на половину столетия, но за этот очень короткий в истории период произошли радикальные изменения в общественном укладе, образе жизни, духовных ценностях, моральных установках. Тем не менее сплошь и рядом встречаются молодые люди, которые даже не знают, когда жил Сталин. На вопрос, заданный корреспондентом радио: «Кто продал Аляску американцам?» молодой человек ответил: «Сталин». А в одном областном центре на церемонии открытия бюста Сталина телерепортер услышал от некой юной особы, что Сталин, вероятно, жил в XVIII веке.
Но может быть, таким представлениям молодежи о Сталине противостоят глубокие и верные знания о нем лиц более зрелого возраста? В этом можно усомниться. Во-первых, следует учесть, что лиц, живших в сталинское время, остается все меньше, а во-вторых, их память становится все хуже. В-третьих, их «воспоминания о Сталине» зачастую являются пересказами весьма сомнительных баек, которые почти ничего общего не имеют с фактами. В то же время уверенность стареющих рассказчиков в том, что их сведения безупречны, с годами возрастает, а потому они все более безапелляционно излагают свои истории, не замечая содержащихся в них вопиющих нелепостей и ошибок. Нельзя забывать, что людей, которые лично знали Сталина, осталось очень мало. Их было немного и при жизни Сталина. Большая часть из них уже отошла в иной мир. Впрочем, и они в своих воспоминаниях не всегда и не во всем были точны.
В этом нетрудно убедиться, если обратиться к мемуарам тех немногих людей, которые работали со Сталиным в драматичные дни – 21 и 22 июня 1941 года. Казалось бы, эти дни, наполненные роковыми событиями, которые врезались в память всех советских людей, живших в то время, должны были отчетливо запомниться тем, кто стоял близко к рулю управления страной, а потому их воспоминания должны быть схожими. Однако выясняется, что каждый из мемуаристов запомнил эти события по-своему, а документальные свидетельства показывают, что все они допустили существенные ошибки.
В своей книге «Воспоминания и размышления» Г.К. Жуков писал о том, что вечером 21 июня он вместе со своим первым заместителем Н.Ф. Ватутиным и наркомом обороны С.К. Тимошенко прибыл к Сталину в Кремль, чтобы сообщить сведения, переданные перебежчиком с немецкой стороны. «И.В. Сталин был один. Он был явно озабочен. «А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт?» – спросил он. «Нет, – ответил С.К. Тимошенко. – Считаем, что перебежчик говорит правду». Тем временем в кабинет И.В. Сталина вошли члены Политбюро». Судя по дальнейшему рассказу Жукова, совещание в кабинете Сталина завершилось около полуночи, так как по возвращении из Кремля в наркомат обороны, он записал: «Давно стемнело. Заканчивался день 21 июня». Очевидно, когда Жуков прибыл в наркомат обороны, ему «примерно в 12 часов ночи 21 июня командующий Киевским округом М.П. Кирпонос… доложил по ВЧ еще об одном перебежчике. «Все говорило о том, что немецкие войска выдвигаются ближе к границе. Об этом мы доложили в 0.30 минут ночи Сталину».
После того как этот рассказ Жукова поэт и публицист Феликс Чуев зачитал Молотову, тот стал возражать: «Да неточно, неправильно». По словам Молотова, события в окружении Сталина развивались следующим образом: «21 июня вечером мы были на даче у Сталина часов до одиннадцати – двенадцати. Может быть, даже кино смотрели… Потом разошлись…» Затем «позвонил Жуков. Он не сказал, что война началась, но опасность на границе уже была. Либо бомбежка, либо получили другие тревожные сведения. Вполне возможно, что настоящей войны еще не было, но уже накал был такой, что в штабе поняли: необходимо собраться. В крайнем случае, около двух часов ночи мы собрались в Кремле, у Сталина… все члены Политбюро были вызваны».
А.И. Микоян в своей книге «Так было» излагает события ночи с 21 на 22 июня по-иному: «В субботу 21 вечером мы, члены Политбюро, были у Сталина на квартире (не в кабинете, как в версии Жукова, и не на даче, как в рассказе Молотова. – Авт.)… Неожиданно туда приехали Тимошенко, Жуков и Ватутин. Они сообщили о том, что только что получены сведения от перебежчика, что 22 июня в 4 часа утра немецкие войска перейдут нашу границу. Сталин и на этот раз усомнился в информации, сказав: «А не подбросили ли перебежчика специально, чтобы спровоцировать нас?»… Мы разошлись около трех часов ночи 22 июня…»
Беспристрастные записи в книге посетителей кремлевского кабинета Сталина, сделанные вечером 21 июня, свидетельствуют о том, что все три мемуариста неточны. Из их содержания следует, что последняя встреча руководителей и высших военачальников страны перед началом войны состоялась не на даче и не в сталинской квартире в Кремле (как утверждали Молотов и Микоян), а в его кремлевском рабочем кабинете (как писал Жуков) и продолжалась до 23 часов. В то же время вопреки воспоминаниям Жукова, Сталин был не один – в кабинете помимо него находились два члена Политбюро (Молотов и Ворошилов) и три кандидата в члены Политбюро (Берия, Маленков и Вознесенский), а также Кузнецов и Сафонов. Жуков прибыл к Сталину не с Ватутиным и Тимошенко. Ватутина вообще здесь не было, а Тимошенко находился у Сталина до Жукова, но на время выходил из кабинета, а затем вошел вместе с Жуковым. Вместе с Жуковым прибыл и Буденный. Через час прибыл туда и Мехлис. Вопреки своим мемуарам Микоян вообще не присутствовал на этом совещании, и слова Сталина о перебежчике он скорее всего взял из мемуаров Жукова.
События, связанные с началом войны, также запечатлены по-разному. Судя по мемуарам Г.К. Жукова, И.В. Сталин узнал о начале войны от него: генерал армии позвонил ему около 4 часов утра и сообщил о налетах немецкой авиации на ряд городов СССР. Жуков писал: «Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия. И.В. Сталин молчит. Я слышу лишь его дыхание. «Вы поняли меня?» – спросил я. Опять молчание. Наконец И.В. Сталин спросил: «Где нарком?» Жуков ответил: «Говорит с Киевским округом по ВЧ».
Сталин приказал: «Приезжайте в Кремль с Тимошенко. Скажите Поскребышеву, чтобы он вызвал всех членов Политбюро».
Г.К. Жуков пишет: «…в 4 часа 30 минут все вызванные члены Политбюро были в сборе. Меня и наркома пригласили в кабинет. И.В. Сталин был бледен и сидел за столом, держа в руках набитую табаком трубку. Он сказал: «Надо срочно позвонить в германское посольство». В посольстве ответили, что посол граф фон Шуленбург просит принять его для срочного сообщения. Принять посла было поручено В.М. Молотову. Тем временем первый заместитель начальника Генерального штаба генерал Н.Ф.Ватутин передал, что сухопутные войска немцев после сильного артиллерийского огня на ряде участков северо-западного и западного направлений перешли в наступление. Через некоторое время в кабинет быстро вошел В.М. Молотов: «Германское правительство объявило нам войну». И.В. Сталин опустился на стул и глубоко задумался. Наступила длительная, тягостная пауза».
Молотов же говорил Чуеву, что во время ночного заседания Политбюро «между двумя и тремя ночи позвонили от Шуленбурга в мой секретариат, а из моего секретариата – Поскребышеву, что немецкий посол Шуленбург хочет видеть наркома иностранных дел Молотова. Ну и тогда я пошел из кабинета Сталина наверх к себе, мы были в одном доме на одном этаже, но на разных участках… Члены Политбюро оставались у Сталина, а я пошел к себе принимать Шуленбурга – это минуты две-три пройти… Шуленбурга я принимал в полтретьего или в три ночи, думаю, не позже трех часов. Германский посол вручил ноту одновременно с нападением. У них все было согласовано, и, видно, у посла было указание: явиться в такой-то час, ему было известно, когда начнется. Этого мы, конечно, знать не могли… Жуков с Тимошенко прибыли не позже трех часов. А то, что Жуков это относит ко времени после четырех, он запаздывает сознательно, чтобы подогнать время к своим часам». Получается, что первым Сталину о начале войны сообщил Молотов сразу же после приема им Шуленбурга.
Однако из беседы адмирала Советского Союза Н.Г. Кузнецова с академиком РАН Г.А. Куманевым создается впечатление, что адмирал первым сообщил Сталину о начале войны. Получив сообщение о том, что в 3 часа 07 минут немецкие самолеты бомбили военно-морскую базу в Севастополе, Н.Г. Кузнецов, по его словам, «немедленно взялся за телефонную трубку и доложил Сталину о том, что началась война. Через несколько минут мне позвонил Г.М. Маленков и спросил: «Вы представляете, что Вы доложили Сталину?» – «Да, представляю. Я доложил, что началась война».
В своих воспоминаниях Микоян не сообщал, как и от кого он узнал о начале войны. Он утверждает, что ночное заседание Политбюро закончилось около 3 часов ночи. После этого он вернулся домой и «уже через час меня разбудили: «Война!» Сразу члены Политбюро вновь собрались у Сталина, зачитали информацию о том, что бомбили Севастополь и другие города».