Характеристика философии, национальная принадлежность
Эразм принадлежит к старшему поколению германских гуманистов, поколению «рейхлиновскому», хотя и к числу младших представителей последнего (он был на 12 лет моложе Рейхлина); но по характеру своей литературной деятельности, по её сатирическому оттенку, он уже в значительной степени примыкает к гуманистам младшего, «гуттеновского» поколения. Впрочем, его нельзя отнести вполне ни к какой определённой группе гуманистов: он был «человек сам по себе», как характеризует его кто-то в «Письмах тёмных людей» (см. Гуттен).
Эразм, действительно, представляет собой особую, самостоятельную и вполне индивидуальную величину в среде германского гуманизма. Начать с того, что Эразм даже не был в строгом смысле германским гуманистом; его скорее можно назвать гуманистом европейским, международным. Германец по своей принадлежности к империи, голландец по крови и по месту рождения, Эразм менее всего был похож на голландца по своему подвижному, живому, сангвиническому темпераменту, и, может быть, именно потому так скоро отбился от своей родины, к которой никогда не обнаруживал никакого особенного влечения. Германия, с которой его связывало подданство «императору», и в которой он провёл большую часть своей скитальческой жизни, не стала для него второй родиной; немецкий патриотизм, которым было одушевлено большинство германских гуманистов, остался совершенно чужд Эразму, как и вообще всякий патриотизм. Германия была в его глазах его родиной не более, чем Франция, где он провёл несколько лучших лет своей жизни.
Сам Эразм относился вполне безразлично к своей национальности. «Меня называют батавом, — говорит он в одном из своих писем; — но лично я в этом не вполне уверен; очень может быть, что я голландец, но не надо забывать, что я родился в той части Голландии, которая гораздо ближе к Франции, чем к Германии». В другом месте он выражается о себе не менее характерным образом: «Я вовсе не хочу утверждать, что я — француз, но не нахожу нужным и отрицать этого». Можно сказать, что настоящей духовной родиной Эразма был античный мир, где он чувствовал себя, действительно, как дома.
Настоящим родным языком был для него латинский язык, которым он владел с лёгкостью античного римлянина; находили, что по-латыни он говорил гораздо лучше, чем на своём родном голландском наречии и на языках немецком и французском.
Характерно и то, что под конец жизни Эразм, после долгих скитаний по свету, избрал местом постоянной оседлости имперский город Базель, имевший, по своему географическому и политическому положению и по составу своего населения, международный, космополитический характер.
Влияние на современников
Совершенно особое место занимает Эразм в истории германского гуманизма также и по тому небывало почётному и влиятельному положению в обществе, какое — впервые в европейской истории — получил в его лице человек науки и литературы.
До Эразма история не знает ни одного подобного явления, да такого и не могло быть ранее распространения книгопечатания, давшего в руки людям мысли небывало мощное орудие влияния.
После Эразма, за всё продолжение новой истории, можно указать лишь один аналогичный факт: то совершенно исключительное положение, которое выпало на долю Вольтера в апогее его литературной славы, во второй половине XVIII в. «От Англии до Италии — говорит один современник Э., — и от Польши до Венгрии гремела его слава». Могущественнейшие государи тогдашней Европы, Генрих VIII Английский, Франциск I Французский, папы, кардиналы, прелаты, государственные люди и самые известные учёные считали за честь находиться с ним в переписке. Папская курия предлагала ему кардинальство; баварское правительство высказывало готовность назначить ему крупную пенсию за то только, чтобы он избрал Нюрнберг местом своего постоянного жительства. Во время поездок Эразма некоторые города устраивали ему торжественные встречи, как государю. Его называли «оракулом Европы», к нему обращались за советами не только люди науки — по различным научным и философским вопросам но и государственные люди, даже государи — по различным вопросам политическим. Как гуманист, Эразм всего ближе примыкает к Рейхлину: и тот, и другой являются выдающимися носителями того научного духа, духа исследования и точного знания, который составляет одну из наиболее существенных черт в характеристике гуманизма вообще.
Богослов
Эразм также впервые применил в широком масштабе научные приёмы работы в области богословия. Его критические издания Нового Завета и отцов церкви положили основание научному богословию на Западе[источник не указан 368 дней], вместо господствовавшей до тех пор схоластики. В частности, Эразм в значительной степени подготовил почву для протестантского богословия[источник не указан 368 дней], не только своими изданиями богословских текстов, но отчасти также и некоторыми из своих богословских идей (например, своим учением о свободе воли).
Таким образом, Эразм, который, в особенности в позднейшую пору своей жизни, настойчиво открещивался от всякой солидарности как с Лютером, так и с другими церковными реформаторами, оказался, наперекор своему желанию, в роли одного из родоначальников протестантской догматики[источник не указан 368 дней]. В этом пункте литературно-научная деятельность Эразма соприкасается положительным образом с реформационным движением; но она соприкасается с последним также — и, быть может, в большей ещё степени — и отрицательным образом, поскольку в своих сатирических произведениях Эразм выступает изобличителем различных отрицательных сторон современной ему церковной действительности в католическом мире.
Сатирик
Из сатирических произведений, благодаря которым научно-литературная деятельность его получила широкое общественное значение и обусловила его выдающееся место не только в истории литературы, но и во всеобщей истории, особенно выдающееся значение имеет «Похвала Глупости» (Moriæ-Encomium, sive Stultitiæ Laus). Это небольшое сочинение написано было Эразмом, — по его собственным словам, от нечего делать — во время продолжительного, при тогдашних путях сообщения, переезда его из Италии в Англию в 1509 году. Сам Эразм смотрел на это своё произведение, как на литературную безделку, — но своей литературной знаменитостью и своим местом в истории он обязан этой безделке во всяком случае не в меньшей степени, чем своим многотомным учёным трудам. Большая часть последних, сослужив в своё время службу, давным-давно опочили в книгохранилищах, под толстым слоем вековой пыли, в то время как «Похвала Глупости» продолжает до сих пор читаться, сравнительно немногими в латинском подлиннике, но, можно сказать, всеми в переводах, имеющихся в настоящую пору на всех европейских языках (в том числе и на русском), и тысячи образованных людей продолжают зачитываться этой гениальной шуткой остроумнейшего из учёных и учёнейшего из остроумных людей, каких только знает история всемирной литературы. Со времени появления печатного станка это был первый случай поистине колоссального успеха печатного произведения.
Напечатанная в первый раз в Париже в 1509 году, сатира Эразма выдержала в несколько месяцев до семи изданий; всего при его жизни она была переиздана в разных местах не менее 40 раз. Изданный в 1898 году дирекцией университетской библиотеки в Генте (Бельгия) «предварительный» и, следовательно, подлежащий дополнению список изданий сочинений Эразма насчитывает для «Похвалы Глупости» более двухсот изданий (считая в том числе и переводы).
Этот беспримерный успех объясняется многими обстоятельствами, между которыми громкое уже и тогда имя автора играло не последнюю роль; но главные его условия лежали в самом произведении, в удачном замысле и его блестящем выполнении. Эразму пришла удачная мысль — взглянуть на окружающую его современную действительность, а также на всё человечество, на весь мир с точки зрения глупости.
Эта точка зрения, исходившая из такого общечеловеческого, присущего «всем временам и народам» свойства, как глупость, дала автору возможность, затрагивая массу животрепещущих вопросов современности, в то же время придать своим наблюдениям над окружающей действительностью характер всеобщности и принципиальности, осветить частное и единичное, случайное и временное с точки зрения всеобщего, постоянного, закономерного, нарисовать сатирический портрет всего человечества. Этот общечеловеческий характер, являясь одной из привлекательных сторон произведения, для современных автору читателей, в то же время предохранил его от забвения в будущем. Благодаря именно ему, «Похвала Глупости» заняла место в ряду нестареющих произведений человеческого слова — не в силу художественной красоты формы, а вследствие присутствия того общечеловеческого элемента, который делает его понятным и интересным для всякого человека, к какому бы времени, к какой бы нации, к какому бы слою общества он ни принадлежал. Читая сатиру Э., иногда невольно забываешь, что она написана четыреста лет тому назад, до такой степени она свежа, жизненна и современна.
Господствующий тон сатиры Эразма — юмористический, а не саркастический. Смех его проникнут в основном благодушным юмором, часто тонкой иронией, почти никогда — бичующим сарказмом. В сатирике чувствуется не столько негодующий моралист с нахмуренным челом и пессимистическим взглядом на окружающее, сколько жизнерадостный гуманист, взирающий на жизнь с оптимистическим благодушием и в отрицательных её сторонах видящий преимущественно предлог для того, чтобы от души посмеяться и побалагурить.
По форме своей «Похвала Глупости» представляет собой пародию на панегирик — форму, в то время пользовавшуюся большой популярностью; оригинальным является здесь лишь то, что панегирик в данном случае произносится не от лица автора или другого постороннего оратора, а влагается в уста самой олицетворенной глупости.