Чтобы хоть как-то прокормиться, Мэри (под именем Ханны Бейкер) устроилась барменшей в заведение некоей миссис Кларк, привлекая всеобщее внимание невероятными баснями, которые она рассказывает любому, готовому её слушать.
11 февраля 1816 г. на свет появился мальчик, который был крещён под именем Джона Уиллкокса (но сама Мэри всегда называла сына Джон Эдвард Френсис Бейкер). Место его рождения осталось тайной, наняв возницу, заинтересовавшегося странным поведеним пассажирки, и посему пожелавшему проследить за ней, Мэри, однако же, сумела улизнуть, и вернулась к работодательнице уже с ребёнком в руках. Снова ей пришлось на какое-то время отправиться в работный дом, так как прокормить ребёнка она была не в состоянии. В конце концов, она решила отказаться от сына и отдала его в приют, где в ответ на вопросы персонала рассказывала, (исследователи сходятся о том, что в этот раз, она видимо, говорила правду) что зовут её Мэри Уиллкокс, она никогда не была замужем и родила ребёнка от своего любовника, рабочего-строителя по имени Бейкер, родом из Эксетера. Они жили вместе в течение девяти месяцев, потом Бейкер ушёл на заработки в Лондон, и больше она его не видела.
Позже, устроившись на очередную работу — служанкой в семье Статлингов, Мэри аккуратно каждый понедельник, посещала сына в приюте, но в 1817 г. ребёнок умер.[3]
Миссис Статлинг позже вспоминала, что Мэри выполняла свою работу добросовестно, однако же — в который раз — повторила, что «девушка эта необузданная и странная». Мэри пугала детей рассказами о цыганах, уверяла, что сама родом из Индии, а ребёнка родила в Филадельфии, в Соединенных Штатах. Здесь же она отличились еще более эксцентричной выходкой - невзлюбив одного из слуг, она подожгла одну за другой две постели (включая собственную), решив, что его обвинят в поджоге и рассчитают, однако, не справившись с огнем, вынуждена была позвать на помощь и признаться в содеянном. В конечном итоге, её выгнали вон.
Решившись окончательно отплыть в США, Мэри, в ожидании корабля, который доставил бы её по назначению, поселилась в Бристоле у некоей миссис Нил, деля комнату с еврейской девушкой по имени Элеонора. Корабль действительно нашелся, но капитан запросил за проезд 5 фунтов - сумму для нее слишком большую, однако, Мэри была полна решимости добыть эти деньги в качестве милостыни.
Возможно, она посетила Францию (однако, это известно исключительно с ее слов), потому что переменив ещё несколько случайных работ, отправилась в Глостершир, по пути выдавая себя за француженку, и выпрашивала деньги, смешивая в кучу английские слова со словами из языка собственного сочинения. Как полагал её первый биограф, Мэттью Гатч, живому воображению Мэри подобный маскарад подсказала случайная встреча — на глостерширской дороге ей попались на глаза несколько уроженок Нормандии, державшие здесь мастерскую по выделке кружев. Обратив внимание на пышные кружевные мантильи молодых француженок, а также приняв во внимание вызываемый ими всеобщий интерес, Мэри немедленно соорудила из шали подобие тюрбана и постаралась «придать себе как можно более иностранный вид». Иногда полагается, что вольно или невольно, обратив внимание на ее несколько экзотическую внешность, Элеонора подсказала ей мысль выдать себя за иностранку. В дальнейшем некий попутчик, приняв Мэри за француженку, угостил в ближайшей пивной мясом и пивом, при том, что добросердечные посетители наперебой принялись её угощать и ссужать деньгами, — и наконец Мэри поняла, что нашла свою золотую жилу. «Она поняла, что в качестве иностранки сумеет добиться того, в чём англичанка получила бы немедленный и категорический отказ», — отмечает в своей книге Мэттью Гатч.[3]
Правда, маскарад оказался хорош только на короткое время, вскоре она встретилась лицом к лицу с настоящим французом, но Мэри выкрутилась и в этот раз, заявив, что её поняли неправильно, и на самом деле она — испанка. Именно в это время она встретила сына колесника, который позже и опознает самозваную принцессу.
Но «испанский» маскарад проваливается снова, она встречается с кем-то, утверждающим, что отлично знает этот язык. Мэри вспоминала, что от полной безнадёжности заговорила с ним — и, к своему изумлению, получила заявления, что её язык действительно испанский, и она только что сказала: «Отец и мать идут за мной, но немного отстали». Более того, речистый хвастун заявил, что Мэри родом с «Мадридского холма» и по испанской привычке желает сесть верхом на корову. Это было важным уроком. Раз и навсегда самозванка научилась пользоваться чужой самоуверенностью, а заодно поняла, что лучше ей стать принцессой из никому не ведомой, экзотической страны.[3]
Сын колесника в это время ей порядком надоел. Мэри ухитрилась «потеряться» в толпе, и далее отправилась в Алмондсбери, где появилась уже как Принцесса Карабу.
11. Дальнейшая жизнь
Открытие могло перерасти в скандал, газеты с удовольствием вышучивали легковерие и невежество бристольцев. Мистер и миссис Уоралл сочли за лучшее отправить её в Филадельфию, и 28 июня 1817 года она села на корабль, уходящий в Америку. Вместе с ней в Филадельфию плыли две пуританские дамы, родом из Моравии, которым миссис Уоралл вручила достаточно большую сумму денег с просьбой поддержать Карабу в первое время, если ее поведение окажется достаточно благонравным. Но, по отрывочным сведениям, доходившим из-за океана, Мэри Бейкер какое-то время ещё пыталась играть свою роль, — но через два месяца связь с семьёй Уораллов окончательно прервалась.[7]
Какое-то время ходили упорные слухи, что во время путешествия в Америку, корабль бурей был отброшен к острову Св. Елены, где «принцесса Карабу» побывала в гостях у Наполеона,[8] причем низложенный император был настолько очарован ею, что якобы немедленно сделал ей предложение, категорично, впрочем отвергнутое. Как выяснилось позже, эта история была обязана ушлому журналисту, попытавшемуся подобным образом разыграть публику, но как все связанное с принцессой Карабу, «утка» была с готовностью подхвачена и во многих документах того времени выдавалась за реально произошедшее событие.[5]
В 1821 г. (по другим сведениям — в 1824) она вернулась в Англию, где пыталась на сей раз зарабатывать публичными выступлениями в роли принцессы в Лондоне на Нью-Бонд-стрит, позднее — в Бристоле и Бате, требуя с каждого зрителя по 1 шиллингу, но за время её отсутствия интерес уже успел остыть, и попытка успеха не имела.[1] По имеющимся сведениям, посетила Францию и Испанию, где опять пыталась изображать принцессу, но вскоре вернулась и вышла замуж во второй раз. В сентябре 1828 года Мэри Берджесс (таково теперь было её имя) окончательно поселилась в Бедминстере и годом позднее родила дочь. [9]
В 1839 году её имя вновь мелькает в документах — Мэри Берджесс занимается поставкой медицинских пиявок в Бристольскую больницу.[10]
| Последнее, что мне довелось о ней слышать, - отметил городской библиотекарь Джордж Прайс - Было то, что она вышла замуж, и окончательно осела в этом городе, где провела остаток жизни окончательно остепенившись, сделавшись поставщицей пиявок в Бристольскую больницу, причем сама же и ставила их по желанию пациента. |
В это время, если верить сохранившейся заметке в местном издании «Notes and quieries» за 20 мая 1864 г. она всячески избегала вспоминать о своей неудавшейся авантюре и сердилась на соседского ребенка, из шалости звавшего ее «Карабу».
Она умерла 4 января 1865 года в возрасте 74 (или 75) лет, предположительно, от сердечного приступа, и была похоронена в безымянной могиле на кладбище Хеброн Роуд в Бристоле.
Краткий некролог, появившийся в номере лондонской «Таймс» от 13 января того же года, сообщал, что.[11]
| Она стала вести достаточно простую и скромную жизнь, вышла замуж. Бывшая принцесса не так давно скончалась в Бристоле, оставив после себя дочь. |
26 марта 2006 г. при большом стечении народа, на доме номер 11 по Принсесс-стрит, Бристоль, где она провела последние 11 лет жизни, была открыта и сохраняется доныне памятная табличка.[7] На церемонии открытия также присутствовали воспитанники начальной школы Сен-Мери-Редклифф, одетые в костюмы начала XIX века, а также внучатая племянница виновницы торжества Кристина Медли, специально прибывшая ради этого из Девоншира.[2]
12. Феномен на фоне эпохи
XVIII—XIX века — время нескольких т. н. «экзотических самозванцев», эксплуатирующих предромантический и романтический интерес к далёким странам и народностям.[5] Стоит отметить, что чем дальше отодвигались границы известного европейцам мира и глубже оказывались знания об отдалённых странах, тем далее отодвигалась и «родина» очередного самозванца. Первой в этой череде, по всей видимости, стоит назвать Мэри Карлтон (1642—1673), авантюристку и мошенницу, выдавшую себя за немецкую принцессу, с единственной целью, как можно выгоднее выйти замуж. Мошенница была схвачена, уличена в многомужестве и повешена 22 января 1673 г. на Тайберне.[12]
Неизвестная, появившаяся в Париже в 1690 г. попыталась выдать себя за китайскую принцессу, но этот обман был разоблачен почти немедля, так как для экспертизы был вызван иезуит Ле Комт, долгое время живший в Китае, и потому прекрасно знакомый как с языком, так и с обычаями этой страны.
| Мне хватило одного взгляда, чтобы поставить в этом деле окончательную точку. - вспоминал позднее Ле Комт - Черты ее лица, манера держать себя, ступни, (свободные от повязок), весь ее вид уже не оставляли сомнений. |
Впрочем, иезуит, решив все-таки довести исследование до конца, задал ей несколько вопросов на китайском языке, получив в ответ порцию тарабарщины, столь невероятной, что окончательно утвердился во мнении — у незнакомки не было времени или желания тщательно подготовиться к роли и серьезно продумать структуру «своего» языка. Врученный ей лист бумаги, покрытый иероглифами она держала вверх ногами, делая вид, что читает. И наконец, предложенная ею же романтическая и совершенно невероятная история путешествия в Европу не выдерживала никакой критики. Впрочем, к удивлению иезуита, даже прилюдно уличенная во лжи незнакомка упорно стояла на своем, из чего Ле Комт сделал вывод, «что китайская авантюра была не первой в ее списке».[13]