В 1784 году, еще при жизни И. Г.Шварца московские розенкрейцеры учредили еще один масонский центр - ложу теоретического градуса, или степени, как своего рода подготовительный класс или переходную ступень к масонству высших розенкрейцерских степеней.
Бурный рост розенкрейцерского сообщества продолжался, однако, недолго и уже в 1786 году вследствие недовольства императрицы руководство ордена вынуждено было временно приостановить работы лож.
Своей задачей розенкрейцеры, как и всякое масонское сообщество, ставили моральное, нравственное совершенствование личности, работу над своей собственной душой, понимаемую ими как непрерывная борьба человека со своими страстями, или, иначе говоря, с самим собой. Цель братства, показывал Н. И. Новиков в ходе следствия, состояла в «познании Бога через познание натуры и себя самого по стопам христианского нравоучения»[57].
Практическая деятельность братьев в этом направлении сводилась к постоянным наблюдениям как за самим собой, так и за своими коллегами или, вернее, их нравственностью, а также постам, молитвам и покаяниям. Но это, так сказать, основа розенкрейцерской работы, характерная и для других направлений в масонстве. Что же касается специфической розенкрейцерской надстройки над ней, то она сводилась к усиленному изучению ими тайного знания, то есть алхимии, магии и каббалы.
Московские розенкрейцеры, констатировал Н.М.Карамзин, были «ни что иное, как христианские мистики: толковали природу и человека, искали таинственного смысла в Новом и Ветхом завете, хвалились древними преданиями, унижали школьную мудрость и прочее; но требовали истинных христианских добродетелей от своих учеников, не вмешивались в политику и ставили в закон верность своему государю. Их общество под именем масонства распространилось не только в двух столицах, но и в губерниях; открывались ложи, выходили книги масонские, мистические, наполненные загадками»[58].
Что касается иллюминатства, то о его распространении можно судить лишь в ходе допросов по делу «кружка Новикова». В литературе, посвященной исторической катастрофе екатерининского масонства, принято отмечать, что этот след, привлекавший основное внимание следствия, был ложным. Прямых свидетельств в пользу распространения «ордена иллюминатов» или каких-нибудь других тайных обществ, ставивших себе целью радикальное переустройство общества на основе радикального варианта доктрин просветителей, найдено не было[59].
2.1. Проблема «Москва-Петербург».
Важной вехой в формировании философского пространства XVIII века явилось основание Санкт-Петербурга и последующий перенос столицы. В Петербурге спустя полвека после его основания формируется нехарактерная для России традиция – западно-европейская. Мысленно, для большинства дворян существовали два полюса, различные по культуре, быту, этике и нравственным запросам.
Москва несомненно была центром сохранения самобытности и восточной традиции, Петербург же, напротив – город без мифологии, истории, своеобразного культа, город служащих и тесного соприкосновения с Европой. Как утверждает Ю.М. Лотман, «отсутствие истории вызвало бурный рост мифологии. Миф восполнял семиотическую пустоту, и ситуация искусственного города оказывалась исключительно мифогенной» [60].
Специалисты-психологи проявляют большой интерес к городской жизни Москвы и Петербурга к формированию в них «психогеометрического ландшафта». С XVIII века Москва олицетворяет «русскую культурную самобытность, «сердце России», ее женское начало, Эрос. Ей противостоит оксидентальный ум Петербурга, материализованный век Просвещения, этакий русский Логос». [61]
В дальнейшем эта проблема двух полюсов была подробно разработана в споре западников и славянофилов в «вопросе об отношению России к Западу»[62].
Но нас интересует вторая половина XVIII века, которую условно можно разбить на петербургский, а с начала 70-х – московский. Деление не случайно и в его основе положена деятельность Н. Новикова, масона розенкрейцерской степени и видного просветителя.
В 60-х годах XVIII века внимание двора и самой Екатерины 2 было приковано к укреплению своего положения. Екатерина сумела склонить на свою сторону часть старых придворных, других заставила не быть враждебными. Положение Екатерины, довольно шаткое вначале, с течением времени укреплялось прочнее. Оппозиция государственной власти исчезла и у императрицы появилась возможность заниматься литературой и науками, а также законотворчеством. Наступала некая стабильность и нравы понемногу смягчались. По примеру государыни петербургские вельможи постепенно сближались, находя общие интересы и взгляды. Широко распространилось учение энциклопедистов в обществе «молодом, незрелом, жаждавшем мысленной деятельности»[63]. Другие западноевропейские тенденции начали проникать в столицу просвещенной государыни. Мощная волна Французского Просвещения оставила отпечаток во всех сферах жизни дворян и перевернула не только их быт, но и сознание.
Произошли изменения в сфере понятий религиозных и нравственных. Молодые дворяне, «освобожденные от узды строгой и докучливой, сдерживавшей в семейном быту»[64], были заинтересованы в новых для них идеях. Хотя часть исследователей объясняет эту заинтересованность «неудовлетворенностью обывательской пошлостью»[65].
В области литературы видное место занимали периодические издания. Сама журналистика появляется и получает распространение (с 1769-1774 в Петебурге выходит 16 журналов[66]). Среди наиболее читаемых журналов были: «Петербургские ведомости», «Трудолюбивая пчела» и ряд других изданий. Несомненным плюсом периодической литературы было то, что на ее страницах разворачивались полемика на всевозможные вопросы, и при абсолютизме это было реальной возможностью безнаказанно высказывать свои мысли.
Так под протекторатом императрицы шло умственное развитие общества. Сама Екатерина, видевшая в Просвещении немалую силу, активно включилась в этот процесс, пока это не стало противоречить ее самодержавной власти. Она пишет свой знаменитый «Наказ» и поощряется сатирические журналы Новикова и других.
Журналы не оставались без тем для размышлений. Таким образом, проходит первый – петербургский период складывания философского социума. Он характеризуется сознанием недостатков своей родины, любви к ней, энергии и энтузиазма на новые свершения в деле просвещения, желание осуществить их типографскими, издательскими и литературными трудами.
Но характеристика данного периода лишь с точки зрения распространения периодики будет не полной. Элита дворянства стремилась к тайным знаниям, идеальному государству, поэтому изотерические учения, пришедшие в северную столицу вместе с французской модой нашли благодатную почву.
Так в 1756 году в Петербургской ложе были представители знатных фамилий дворян – Голицины, Апраксины, Мещерские, Трубецкие, Бутурлины и т.д. В их числе были будущие историки М.М. Щербатов, И.Н. Болтин, основатели русского театра А.П. Сумароков, Меллисино, а граф Р.Л. Воронцов был великим мастером ложи. Познания и деятельность масонов была невелика за исключением благотворительности, но начинается процесс включения в духовно-образовательную систему, которую предлагало масонское учение. К слову сказать, мыслящая дворянская элита до 70-х годов находилась на перепутье: с одной стороны, с запада целым потоком шли постулаты философов-материалистов, с другой стороны православная религия, на которой воспитывались деды и прадеды. В таких условиях масонство являлось универсальным средством удовлетворения духовных потребностей, хотя в силу русского менталитета сложные масонские ритуалы превратились в «ужины» и «игрища». Каждая новая ложа, предназначение которой было усовершенствование нравственности и развитие самопознания, после нескольких формальностей имела один результат. В целом петербургское общество было готово к восприятию масонского учения, но общий уровень образования среди дворянской элиты был низким.
Нужно отметить, что русский дворянин самого Вольтера как правило не читал, а всего лишь следовал примеру государыни или новой моде. «Новые идеи служили доказательством утонченного образования в высших кругах светского общества. Какой-нибудь князь Х или граф У сообщал в кружке гостей самую последнюю новость, привезенную с только что полученной почтой, или лично услышанную за границей. Бога, оказалось, просто нет, а попы и монахи – простые шарлатаны. Эти самоновейшие открытия «философов» разносились сливками петербургского общества с таким же усердием, с каким они привыкли разносить городские сплетни и слухи» - писал П.Н. Милюков[67].
Экзальтированность петербуржцев подтверждается увлечением фокусами графа Калиостро, приехавшего в Петербург как полковника испанской службы и знатного европейского иллюмината.[68]
Кроме того, начавшиеся гонения на масонов со стороны императрицы, вначале представленные в виде пьес «Обманщик», «Обольщенный», «Шаман сибирский», и брошюрой «Тайны противонелепого общества», должны были вызвать в преданной государыне чиновничьей среде соответственную реакцию[69].