Незадолго до того умер папа римский Климент XIV, что также мешало планам самозванки, её попытки связаться с кардиналом Альбани (ходившие по Риму слухи прочили именно ему победу) поначалу не имели успеха, так как он, как участник конклава, вплоть до выбора нового папы должен был оставаться взаперти в Ватиканском дворце. Наконец в январе 1775 г. Ганецкому удалось связаться с кардиналом, тот же отправил на свидание с самозванкой аббата Рокотани. Аббат ушел от нее совершенно покоренный умом и красотой собеседницы — впрочем, несколько опасаясь, что перед ним не более чем мошенница, желающая таким образом выманить побольше денег, но в этом его разуверил некий патер Лиадей, служивший когда-то офицером в русской армии. По неизвестной причине Лиадей уверял, будто видел её в Зимнем дворце, и помнил, будто её сватали за голштинского герцога. Аббат после этого оставил всякие сомнения, кардинал также выказал интерес к её намерениям.
Здоровье самозваной принцессы между тем продолжало ухудшаться, и все больше времени из-за кашля с кровью и лихорадочных припадков ей приходилось проводить в постели.
Предоставив кардиналу «духовное завещание матери» и письма князя Лимбургского, в которых он склонял её к переходу в католическую веру, «принцесса» дала понять, что желает также привлечь на свою сторону недовольного разделом Речи Посполитой короля Станислава Понятовского, помощь Густава III, претендовавшего на балтийское побережье, и, конечно же, поддержку Турции. Однако, встреча с польским представителем в Ватикане прошла безрезультатно; указав ей, что Понятовский короной своей обязан Екатерине и не пойдет против своей покровительницы, маркиз д’Античи настоятельно советовал ей оставить свои притязания. Притворно уверив его в этом, княжна продолжала, однако, тайно вербовать себе приверженцев и рассылать письма, продолжая между тем вести роскошный образ жизни, что в очередной раз привело её к банкротству и ссоре с иезуитом Ганецким, и наконец, оказавшись в отчаянном положении, попросила денег у английского посланника Гамильтона, для вящего эффекта открыв перед ним свое «инкогнито». Не желая компрометировать себя связями с самозванкой, тот переслал это письмо в Ливорно к сэру Джону Дику, консулу, а тот немедля передал бумагу Алексею Орлову, до тех пор безрезультатно пытавшемуся напасть на след самозванки.
Узнав об этом, Орлов немедленно отправил в Рим генерал-адъютанта своей эскадры Ивана Христинека с поручением втереться в доверие к «княжне Владимирской» и любым способом заманить её в Пизу, где в то время находился Орлов.
Прибыв в город, Христинек стал постоянно появляться рядом с домом, где жила «княжна», и говорить с прислугой, сочувственно отзываясь о её предприятии. Приглашенный в конце концов к авантюристке, которая из-за нездоровья вынуждена была принять его в постели, Христинек объявил, что представляет графа Орлова и пригласил её прибыть для переговоров в Пизу, где в то время находилась русская эскадра. В то же время, по приказу Орлова и Гамильтона, её посетил английский представитель в Риме Дженкинс, предложивший открыть «княжне» неограниченный кредит.
Однако, видимо, заподозрив неладное, та отказала обоим; при том, что это начальное сопротивление длилось недолго — за невыплаченные долги «княжне Елизавете» грозила тюрьма. Приняв наконец помощь Дженкинса, ей удалось выплатить кредиторам 11 тысяч золотых, и наконец, поддавшись уговорам Христинека, уверявшего, что Орлов целиком на её стороне и даже предлагает претендентке вступить в брак, «Елизавета» собралась в Пизу. Кардиналу Альбани она заявила, будто уезжает из Рима, чтобы постричься в монахини, тот же в ответ на просьбу вернуть ей письма и документы ложно уверил будто давно их сжег.
Похищение
11 февраля, заняв у Дженкинса ещё 2 тыс. золотых на дорогу, «графиня Пинненберг», отныне звавшаяся «графиней Селинской», выехала в сопровождении Христинека в Пизу, принадлежавшую в то время австрийской короне. Ее сопровождали поляки Доманский, Чарномский, горничная фон Мешеде и слуги — всего шестьдесят человек. Орлов озаботился о том, чтобы найти для помещения самозванки и её свиты роскошный дворец, в котором она действительно поселилась 15 февраля, по приезде.
Алексей Орлов поспешил представиться самозванке, причём, по воспоминаниям современников вел себя с ней как с владетельной особой, появляясь в парадной форме с орденами и строго соблюдая все правила этикета. Самозваная принцесса, однако же, отнеслась к нему вначале недоверчиво, лишь кратко пересказав свою историю, которая на сей раз заключалась в том, будто её в младенческом возрасте увезли из России некий священник и несколько помогавших ему женщин, но настигшие их враги пытались извести принцессу ядом, и она лишь чудом осталась жива. Воспитывалась она в дальнейшем будто бы в Персии, где и до настоящего времени имеет сильную поддержку, по совершеннолетию тайно побывала в России, на Волге, в Петербурге, затем через Ригу выехала в Пруссию, где в Потсдаме открыла свое инкогнито Фридриху II, затем жила в Париже, приняв для сохранения тайны имя «принцессы Владимирской».
Также она уверяла, будто в Германии свела короткое знакомство со многими владетельными князьями, в частности с князем Лимбургским, что её безоговорочно поддерживают Швеция, Пруссия и члены Барской конфедерации, почти наверняка она может рассчитывать на Австрию и в скором времени собирается в Стамбул, где в данный момент её представляет некий преданный перс, владеющий девятью иностранными языками. О Пугачёве на сей раз упомянуто не было, так как до «княжны» уже успели дойти сведения о его поимке и казни.
Алексей Орлов, донося обо всем императрице, отметил также: «Я несколько сомнения имею на одного из наших вояжиров, а легко может быть, что я и ошибаюсь, только видел многие французские письма без подписи, и рука мне знакомая быть кажется.» Орлов подозревал в сочувствии самозванке Ивана Ивановича Шувалова, но дальше подозрений дело не пошло — так как сличая почерк в этих письмах, привезенных в Россию вместе с остальными бумагами «княжны», генерал-фельдмаршал Голицын пришел к выводу, что писал их князь Лимбургский.
Самозванка была очарована Орловым, действительно, считавшимся в то время одним из самых видных русских аристократов. Вместе с ним она стала выезжать в открытом экипаже, осматривать достопримечательности города и появляться в опере. Вскоре пошел слух, будто Орлов и «графиня Селинская» состоят в любовной связи. Известно также, что Орлов предлагал ей замужество (и по собственному признанию, сдержал бы слово «лишь только достичь бы того, чтобы волю вашего величества исполнить»), она же отказалась, вплоть до того, как займет «надлежащий ей российский трон».
Однако, похитить самозванку в Пизе не было никакой возможности, так как преданная ей прислуга и городская полиция немедленно воспротивились бы подобному — тем более по городу уже стали ходить слухи, что под именем графини Селинской скрывается наследница российского престола. Также иезуиты, продолжавшие пристально следить за перемещениями своей подопечной, вызывали у Орлова нешуточные опасения. «Находясь вне отечества, в здешних местах, опасаться должен, чтобы не быть от сообщников сей злодейки застрелену или окормлену[19] — писал Орлов Екатерине уже после ареста самозванки — я всего более опасаюсь иезуитов, а с нею некоторые были и остались по разным местам.»
Потому, чтобы заманить самозванку в Ливорно и далее на борт одного из кораблей эскадры, сообщник Орлова, английский консул Дик написал ему письмо, будто бы в Ливорно происходят некие столкновения между англичанами и русскими (что никоим образом не соответствовало действительности) и для водворения мира необходимо присутствие Орлова. Тот немедленно засобирался туда, причем самозванка, успевшая привязаться к своему кавалеру, взялась его сопровождать. Орлову и Христинеку удалось уговорить её не брать с собой свиту, но ехать лишь в сопровождении горничной фон Мешеде, камердинеров Маркезини и Кальтфингера, а также двух поляков — Доманского и Чарномского.
20 февраля по приезде Орлова и самозванки консул Дик дал в их честь обед в помещении английской миссии, причем его жена сумела притвориться дружески настроенной к «княжне» и втереться к ней в доверие. Кастера, резко порицая англичанина за образ действий, несовместимый с его дипломатическим статусом, считал, что за помощь англичанину была выплачена немалая сумма, его жене подарены были бриллианты.
Так или иначе, на следующий день, 21 февраля консул Дик устроил завтрак в честь прибывших, причем во время его зашел разговор о русском флоте, стоявшем в Ливорно, и «княжна», как полагают, сама пожелала осмотреть корабли. Ее желание немедленно было «уважено», причем в первую шлюпку вместе с самозванкой сели жена консула и жена адмирала Грейга, во вторую — Орлов, Грейг, Христинек, и наконец в третью — сопровождавшая самозванку свита.
С флагманского корабля «Три иерарха» для нее было спущено кресло. Самозванку приветствовали криками «ура!» и царским салютом, на кораблях были подняты флаги. Офицеры и матросы для этого случая надели парадную форму, в каюте адмирала Грейга был накрыт стол и подан роскошный десерт, за здоровье принцессы Елизаветы подняли кубки. Ожидания толпы, собравшейся на пристани в ожидании зрелища не были обмануты, русская эскадра устроила, как и было обещано, демонстрацию военных маневров. «Княжна» поднялась на палубу, чтобы наблюдать за происходящим, и, увлеченная зрелищем, не заметила, что все окружавшее её общество вдруг куда-то исчезло, кроме бывших рядом с ней слуг и двоих поляков, зато гвардейский капитан Литвинов официально объявил об их аресте. Потерявшую сознание «княжну» отнесли в предназначенную для нее каюту.