Говоря о «закваске в Москве», В. Ключевский называл точное место: «В головах наиболее гонимого Борисом боярства с Романовыми во главе, по всей вероятности, и была высижена мысль о самозванце»176. В конце XIX в. историк мог уже писать о службе Григория Отрепьева у Романовых, но, как отмечает другой историк, во второй половине XX в., «в царствование Романовых было небезопасно или, во всяком случае, неприлично вспоминать этот факт из биографии вора и богоотступника»177. Сегодня, когда писать об этом стало совсем прилично, биограф Отрепьева рассказывает о службе Григория у Михаила Романова, а затем у его родственника князя Черкасского. Когда царь Борис послал в заточение великих бояр Федора Никитича Романова и Бориса Камбулатовича Черкасского, Отрепьев, еще носивший имя Юрий, постригся в монахи, чтобы избежать участи своих господ. И принял имя Григорий. Разгром дома Романовых и пострижение 20-летнего дворянина случилось в 1600 г. Григорий не только постригся в монахи, но и отправился служить в провинциальные монастыри, подальше от столицы. Но очень скоро он появляется в Москве: по рекомендации деда, Елизария Замятии, охранявшего порядок в центре Москвы, Григория принимают в Чудов монастырь, куда к этому времени удалился Замятия. Поздние летописцы, поражаясь способностям Григория Отрепьева, объясняли их возможными связями с нечистой силой. Р. Скрынников пишет: «Карьера Отрепьева на монашеском поприще казалась феерической. Сначала он оставался служкой у монаха Замятии, затем келейником архимандрита и дьяконом и, наконец, стал придворным патриарха». Взлет произошел всего за один год. Его причиной были незаурядные способности молодого человека: «В несколько месяцев он усваивал то, на что у других уходила вся жизнь»178.
Затем начинаются тайны. Григорий Отрепьев бежит из монастыря. Он появляется в Троице-Печерской лавре в Киеве, оказывается в Запорожской сечи. Запорожцы помогают Григорию установить связи с донскими казаками. Он бродит по югу, как если бы имел план и знал, что делает. Ничего совершенно достоверного о подготовительном периоде деятельности самозванца не известно. Ключевский и историк Смутного времени С. Платонов считали, что идея самозванца родилась в кругу Романовых, современный биограф Годунова и Отрепьева возражает «...Самозванческая интрига родилась не на подворье Романовых, а в стенах Чудова монастыря»179, среди бродячих монахов. Польский историк Александр Гиршберг, автор «Дмитрия Самозванца» и «Марины Мнишек»180 доказывает, что самозванец — «представление, рассчитанное на живую привязанность народа к исчезнувшей династии», был создан оппозицией Годунову, составленной крупнейшими московскими боярами, объединившимися с литовско-русскими магнатами, как правило, православными.
Несомненно, и русские бояре (Романовы прежде всего), и литовские магнаты имели основания быть недовольными Борисом. Выше говорилось о конфликте Бориса Годунова с бывшими союзниками Романовыми. В конце XVI в. польско-литовские князья Острожские, Вишневецкие и Збаражские передвинули границы своих владений в глубь Червонной Руси, которая входила в состав коронных польских земель, значительно увеличив свое могущество. В киевском воеводстве Вишневецким принадлежало 38 тыс. крестьянских хозяйств с населением в 230 тыс. человек. Тогдашняя Швеция, начавшая в это время войну за превращение Балтики в шведское озеро, насчитывала менее 1 млн. жителей. Острожские и Вишневецкие выдвинули претензии на земли, которые принадлежали московскому царю.
В числе «изобретателей» Лжедмитрия все исследователи называют иезуитов. И для этого также имеются основания. Папский нунций при польском дворе Клаудио Рангони присутствовал во время аудиенции, данной Сигизмундом III самозванцу, и деятельно способствовал реализации планов претендента на московский престол.
Обилие вдохновителей, «изобретателей» не разъясняет до конца источника появления «идеи», рождения плана объявить Отрепьева чудом спасшимся царевичем Дмитрием.
Документированная история Лжедмитрия начинается с 1601 г., когда он появляется при дворе князя Константина Острожского, ревностного защитника православия и активнейшего противника церковной унии. По неясным причинам князь Острожский приказал прогнать монаха-расстригу, который нашел себе убежище в Гоще, центре арианской секты. Протестанская секта ариан181, которых называли также антитринитарными (противниками Троицы) польскими братьями, играла важную роль в польской Реформации. Они признавали единого Бога, отвергали догмат Святой Троицы, признавали Христа не Богом, но боговдохновенным человеком, посредником между Богом и людьми, требовали безоговорочного соблюдения свободы совести. Пробыв некоторое время в арианской «школе свободомыслия», как выражается Н. Костомаров182, нахватавшись «верхов польского либерального воспитания», Григорий Отрепьев уходит на службу к врагу князя Острожского князю Адаму Вишневецкому.
Константин Острожский, киевский воевода, один из самых горячих защитников православия в Литве, основатель теологической академии в Остроге, сыгравшей важную роль в оживлении православной жизни, издавшей первую печатную Библию на старом церковнославянском языке, непрерывно враждовал с Адамом Вишневецким, потомком Дымитра Вишневецкого, старосты каневского и черкасского, основателя первой Запорожской сечи, недавним католиком.
Адаму Вишневецкому Григорий Отрепьев «открывает» свое царское происхождение, убеждает князя в том, что он сын Ивана Грозного. Насколько князь был убежден, неизвестно, но в письме гетману Яну Замойскому, командующему польскими войсками, князь Адам объясняет, что долго колебался, но поверил после того, как два десятка москвичей, приехавших к нему, «узнали» царевича. Вишневецкий просил оказать сыну Грозного всяческую поддержку. Замойский отвечал холодно и очень сдержанно. Москва энергично потребовала выдачи самозванца. Вишневецкий отказался. Царские войска вторглись во владения магната, сожгли несколько укрепленных городов. Вишневецкий ответил активной поддержкой самозванцу. Брат Адама Константин завез Дмитрия к своему тестю Юрию Мнишеку в Самбор. Там произошла встреча с дочерью хозяина Мариной. Дмитрий влюбляется в «гордую полячку», как назвал ее Пушкин. Странная любовная история немало способствовала популярности Лжедмитрия в глазах позднейших поэтов и драматургов. Сандомирский воевода Юрий Мнишек, входивший в круг приближенных Сигизмунда III, соблазнившись обещаниями самозванца поделиться легендарными богатствами московской короны, согласился отдать ему руку четвертой дочери Марины. Польский историк, называющий Лжедмитрия авантюристом, добавляет, что Марина, «обращавшая на себя внимание отталкивающей красотой, женщина холодная, честолюбивая, безжалостная как худший из ростовщиков»183, вполне ему подходила.
Юрий Мнишек организует в конце марта 1604 г. встречу короля и самозванца в Кракове. Во время аудиенции присутствовал папский нунций Рангони, который убедил короля оказать поддержку претенденту на московский престол, обещавшему обратить Московское государство в истинную католическую веру. Король обещал Лжедмитрию пенсию в 40 тыс. злотых и пожелал успехов. Политика помощи самозванцу встретила решительное сопротивление сейма, выражавшего интересы большинства польско-литовской шляхты. С 1600 г. Речь Посполитая была втянута королем в войну со Швецией, которая будет тянуться более 60 лет. Крупнейшие польские полководцы Ян Замойский, Станислав Жулкевский, Ян Кароль Ходкевич были против войны с Москвой. Гетман литовский Ходкевич отвечал 19 марта 1604 г. королю, известившему его о разговоре с «царевичем»: «Оказия вкусная, но дело ненадежное, дома неспокойно, а к тому же речь идет о перемирии, которое, если будет нарушено, ничего хорошего не принесет»184. Гетман имел в виду перемирие с Москвой, подписанное два года назад. Войну с Москвой в поддержку «законного наследника» царского трона начал Юрий Мнишек, поддержанный Вишневецким, иезуитами и королем.
Предварительно, однако, был подписан брачный контракт, по которому жених обещал невесте золото, драгоценности, а также Псков и Великий Новгород, будущему тестю он обещал миллион злотых, а также Смоленскую и Северскую земли (эти земли Лжедмитрий ранее обещал королю). «Царевич» принял (тайно!) католичество и обещал иезуитам всяческую помощь в обращении Руси.
Вернувшись из Кракова, Лжедмитрий собирает войско для похода на Москву. Описание состава войска неразрывно связано с отношением историка к предприятию самозванца. Современный биограф Отрепьева Р.Г. Скрынников сообщает: «Среди тех, кто намеревался запродать свое оружие московскому «царевичу», можно было встретить и ветеранов Батория, и всякий сброд — мародеров и висельников»185. Польский историк, осуждающий авантюристские планы короля и иезуитов, перечисляет: «Частные магнатские полки, различные волонтеры, казаки и мечтавшая о грабежах голь — из них состояла армия самозванца»186. Николай Костомаров видит войска «названного Дмитрия», как он называет самозванца, иначе: «Все, что было в южной Руси буйного, удалого, отозвалось дружелюбно на воззвания названного московского царевича»187.
Сергей Платонов, книга которого о Смуте сохраняет значение и сегодня, называет «команду самозванца» «сбродом», но добавляет, что «не в этом войске заключалась главная сила самозванца»188. По мнению историка, самозванцу удалось с помощью «прелестных писем» и посланников поднять народ против Бориса и за него, законного царевича. Было организовано, пишет С. Платонов, «против московского правительства восстание южных областей государства»189.
Нет никакого сомнения в остром недовольстве низов политикой Бориса, возникшими надеждами на появление «доброго царя», сына «доброго Ивана Грозного», при котором существовал Юрьев день и крестьянин чувствовал себя свободно. Неясно, однако, какое «государство» имеет в виду Сергей Платонов. Точнее, совершенно ясно, что говорит о Московском государстве. Основная часть юга Руси не входила, однако, в состав Московского государства, Украина была польской. Но именно оттуда пришла главная поддержка армии самозванца — казаки. Р.Г. Скрынников приводит точные цифры. В начале сентября 1604 г., перед походом, «армия Мнишека» насчитывала около двух с половиной тысяч человек, в числе которых более половины — тысяча четыреста двадцать — составляли казаки190. Донские казаки хотели помешать неумолимому продвижению русских войск, строивших укрепленные города все глубже и глубже в «Диком поле», приближаясь к казачьим землям. Запорожские казаки с конца XVI в. оказывают все более решительное сопротивление польским магнатам, стремящимся их закабалить. В 1591 г. польский шляхтич Кшиштоф Косинский, обиженный князем Острожским, поднимает казачье восстание и два года «ходит по Киевщине и Волыни, разоряя польские имения». Но едва погиб Косинский, напавший на владения Вишневецкого, выступил против поляков Семен Наливайко, казачий атаман, еще недавно воевавший в рядах польских войск против Косинского. Для борьбы с Наливайко, который, по словам Грушевського, «два года ходил по Украине, громя панов»191, король послал гетмана Жулкевского. С большим трудом, в 1596 г., удалось разбить казачье войско атамана Наливайко, схваченного, отосланного в Варшаву и там казненного.