«Житие» Аввакума, первая автобиография, написанная русским и по-русски, книга борца, не знающего пощады врагам, до смерти защищающего свои взгляды, отважно бросающего вызов власти, духовной и светской, начинает новую русскую литературу. Типично русским парадоксом было то, что начало новой русской литературе дала книга, неистово защищающая старое, старую веру, старые идеи, проповедующая борьбу с «иностранщиной», с заграницей.
Важным результатом раскола была потеря церковью политической роли, которую она играла много веков. Она еще сохраняет некоторые привилегии: имущественные, право суда, благодаря нерешительности, колебаниям царя Алексея. Решительный Петр I завершит полное подчинение церкви государству. Причиной ослабления церкви было усиление государственной власти, которое в свою очередь было функцией слабости церкви. Николай Костомаров, рассказав о мятеже Соловецкого монастыря, отказавшегося служить по исправленным книгам и в течение нескольких лет отбивавшего атаки царских войск, посланных силой оружия заставить молиться «правильно», заключает: «Смело можно сказать, что половина Великой Руси отпала тогда от церкви». К расколу, пишет историк, «примыкало все, что было в русском народе недовольного властями и светскими, и духовными»58. Павел Милюков говорит то же, но несколько иначе: «За церковью (он имеет в виду официальную. — М.Г.) пошли немногие, переросшие старую веру, и все равнодушные к религии»59. Отпадание горячо верующих означало внутреннее ослабление религиозного рвения среди тех, кто оставался в «ограде церкви».
Социальный анализ сторонников старины раскрывает содержание понятия «половина Великой Руси», употребленного Костомаровым. Против новшества Никона прежде всего восстало рядовое духовенство. Затем к «раскольникам» примкнули посадские люди, городские жители, изнемогавшие под тяжестью налогов, имевшие в Никоне жестокого противника, страдавшие от конкуренции с иностранными купцами, пользовавшимися в Московском государстве рядом привилегий. Посадское население, значительно более энергичное, предприимчивое, по сравнению с крестьянством, более зажиточное, составляло собой внушительную социальную силу. Она была тем значительнее, что к нему примыкало стрелецкое войско, смыкавшееся частью с посадскими людьми, частью с крестьянством. Позднее к старообрядцам примкнуло крестьянство, окончательно закрепощенное и жившее в крайней нужде. Наконец, против официальной церкви выступила и часть боярства. Осколки знатных боярских родов, помнившие страшные удары, нанесенные им государством, начиная с Ивана Грозного, присоединились к мятежникам.
Удар, нанесенный расколом идее Третьего Рима, не разрушил ее, но трансформировал. Пророчество Филофея, ставшее идеологическим обоснованием тесного союза между государством и церковью, было благотворно для обоих, способствовало их возвеличению. Государство извлекло из союза с церковью все возможности, какие давало сотрудничество, а когда партнер ослаб, отвело ему служебную функцию. В начале следующего века Московское государство станет официально Российской империей. Москва уступит место новой столице Третьего Рима — Санкт-Петербургу.
Преобразование доктрины будет завершено: в определении «православная Россия» главным станет — Россия, т.е. государство.
В 1993 г. русский писатель объявит: «Россия — вот наша вера!.. Бог хочет, чтобы Россия возродилась, это мозг и сердце планеты»60.
Войны, по происхождению своему оборонительные, сами собой, незаметно, помимо воли московских политиков превратились в наступательные...
В. Ключевский
Не только русская история знает феномен превращения войн оборонительных в наступательные: успех в обороне редко не побуждает переходить в наступление. В. Ключевский констатирует, что превращение произошло «помимо воли» Москвы, но добавляет, что эти войны «были прямым продолжением объединительной политики прежней династии, борьбой за такие части Русской земли, которыми Московское государство еще не владело»61. Популярнейший русский историк XIX в. отлично выразил главное в традиционном отношении к важнейшему эпизоду в истории Российской империи — включению в состав Московского государства — государства Малороссии.
«Помимо воли московских политиков» — характеризует выжидание царя Алексея, долго не решавшегося принять неслыханно богатый подарок — Малороссию. «Прямое продолжение объединительной политики» характеризует непрерывность стратегической линии от Ивана IV Рюриковича, заложившего первый камень империи, завоевав Казань, до Алексея Романова, принявшего то, что никогда не было частью Москвы, но много столетий назад было частью Русской земли, территорией древней Киевской Руси. Для В. Ключевского не было никаких сомнений: произошло «объединение». Не было в этом сомнений для всех других русских историков (независимо от их политических взглядов) и советских исследователей прошлого. Согласны были с этой точкой зрения и западные историки. Анатоль Леруа-Болье писал в конце XIX в., что «по отношению к Западу малоросс такой же русский, как и великоросс», что мечты о независимости Украины находят такой же примерно отклик, какой во Франции в 1870—1871 гг. имели проекты Южной лиги. Наконец, пишет французский ученый, «украинофилизм и малорусские поэты не более опасны для России, чем для единства Франции возрождение провансальской литературы62. В 1992 г. Лев Гумилев, имея в виду переход Малороссии «под высокую руку московского царя» в 1654 г., пишет: «Выбор, сделанный на основе естественного мироощущения народа, оказался правильным»63. Если историк имел в виду «вечную дружбу» русского и украинского народов, — он ошибся, ибо не успела высохнуть типографская краска в его книге, как Украина вышла из СССР, объявила себя суверенным государством. Независимая Украина называет себя продолжательницей истории Киевской Руси, Малороссии Богдана Хмельницкого, украинского государства, недолго существовавшего после революции 1917 г.
«Малороссийский вопрос», как некоторые историки называют события второй половины XVII в., был, прежде всего, внутренним польским вопросом, прежде чем он стал московской проблемой. Границы Украины следует искать в середине XVII в. на картах Речи Посполитой. Слово Украина обозначало окраинные земли на юго-восток от Варшавы и Кракова, лежавшие по обоим берегам Днепра, граничившие с Москвой, татарским Крымом, Оттоманской империей, владевшей дунайскими княжествами, с Венгрией, тоже вассалом султана.
После нашествия Батыя Южная Русь стала частью Литовского княжества. После Люблинской унии, подписанной в 1569 г. Польшей и Литвой, создавшими объединенное государство Речь Посполитую, земли перешли в польские руки. В Литве около 9/10 крестьян были свободными землевладельцами, в Польше свободного крестьянского населения не было. Получая от правительства плодородные южно-русские земли, польские магнаты приносили с собой крепостное право. Как правило, владения были огромными латифундиями, дававшими огромные доходы благодаря беспощадной эксплуатации крепостных крестьян. Особенностью положения на Украине была арендная система эксплуатации. Польские магнаты отдавали свои земли в аренду евреям, которые взимали все налоги, замещая владельца и пользуясь всеми его правами. Весь гнев концентрировался на арендаторе.
Тяжелое положение украинского крестьянства было, возможно, менее трудным, чем положение русских крестьян, эксплуатируемых русскими православными помещиками. Отличие положения на Украине и в Московском государстве состояло в существовании казачества. Создание в половине XVI в. Запорожской сечи, вольной казачьей республики, поставило польское правительство перед неразрешимой задачей. Свободное крестьянство, которое польские магнаты нашли в южных степях, было превращено в крепостных. Казаки в государственные рамки не вмещались, но уничтожить их было невозможно. К тому же Речь Посполитая в случае нужды звала казаков на помощь в борьбе с татарами, турками, шведами, Москвой. В 1646 г. 2400 казаков отправились с согласия польского короля во Францию и участвовали во взятии Дюнкерка у испанцев.
Казаки были нужны, но своевольны и опасны. Главным их промыслом, «казачьим хлебом», как они выражались, были набеги на татарские и турецкие земли. Великолепные кавалеристы, они были также непревзойденными мастерами вождения легких лодок — чаек. За шесть недель казаки изготовляли лодку из дерева, обшитую липовой корой и обмазанную дегтем, которая поднимала от 40 до 60 человек. Два руля, спереди и сзади, от 10 до 16 весел давали чайке скорость и подвижность, с которыми не могли сравниться турецкие корабли. Кавалерийские рейды на суше, морские экспедиции к берегам Анатолии раздражали и пугали турок, жаловавшихся польскому королю. Стефан Баторий нашел способ, как сделать казачество безвредным, сохраняя его пользу. Был введен реестр. Польское правительство приняло на службу строго ограниченное число казаков (сначала — 500, в разгар войны Баторий согласился увеличить реестр до 6 тысяч), которым платили жалование. Они делились на полки, каждый из которых управлялся выборным полковником, все войско выбирало гетмана, есаула (его помощника), генерального писаря и судью.
Кроме реестровых казаков существовали сечевые — вольные, подчинявшиеся только своему гетману, впрочем, лишь во время войны.
Казачья свобода, по мере усиления тяжести крепостного гнета, все больше привлекала крестьян окраинных польских земель. Все хотели быть казаками. Конфликт обострялся — одно за другим вспыхивают восстания, жестоко подавляемые Варшавой. Социальный и национальный конфликты были резко обострены конфликтом религиозным. Брестская уния 1596 г. дала сигнал к наступлению на православную церковь: отбирали храмы, была ликвидирована церковная иерархия, преследовались верующие. Казаки выступили в защиту веры. Это не было следствием их религиозности. В Запорожье не было ни одной церкви, туда не допускались священники. Во время набегов казаки с одинаковой легкостью грабили православные и католические храмы. Защита православия стала знаменем, ибо освящала их борьбу. В 1620 г. предводитель запорожских казаков Петр Сагайдачный, ходивший в Смутное время с поляками против Москвы, убедил проезжавшего через Киев иерусалимского патриарха рукоположить киевского митрополита и посвятить епископов.