Точка зрения А.Гитлера о поощрении в России всякой формы разъединения и раскола получила законченную форму во время посещения 8 мая 1942 г. А.Розенбергом ставки фюрера. Исполняя указания А.Розенберга, рейхскомиссары в июле 1942 г. издали распоряжения, в которых провозглашалось право верующих организовывать религиозные объединения, но в то же время подчеркивалось, что они являются автономными, чем ограничивалась административная власть епископов. Этим объединениям запрещалось заниматься политикой, основное внимание уделялось порядку их регистрации. Так, в распоряжении рейхскомиссара «Остланда» Х.Лозе от 19 июля указывалось: «1. Религиозные организации на занятых землях должны представить генеральному (районному) комиссару следующее: а) название религиозного общества, б) вероисповедание руководства, в) список членов президиума общества, г) список имущества местных религиозных обществ... 2. а) утвердить новое общество может только рейхскомиссар района по заявлению верующих. 3. а) необходимо признание президиума районному комиссару, подтверждающее утверждение о том, что общество не носит политический характер. б) генеральный комиссар может высказать свое сомнение о характере общества. 4. а) религиозные организации на местах могут выполнять только религиозные задачи. 5. а) при нарушении распоряжения накладывается денежный штраф. б) рейхскомиссар может распустить общество, как не выполняющее свою задачу»1.
Чтобы не допустить возрождения сильной и единой Русской Церкви были поддержаны некоторые православные иерархи на Украине, в Прибалтике и Белоруссии, которые выступили против Московской Патриархии и объявили о своем намерении образовать автокефальные (независимые) церковные организации. Особенно активно эта политика проводилась рейхскомиссаром «Украины» Э.Кохом. В «Остланде» она осуществлялась менее последовательно. Х.Лозе относился в Прибалтике терпимо к хорошо организованной Русской Церкви и ее миссионерской деятельности на Северо-Западе России, но не разрешал церковно-административного объединения Прибалтийского экзархата с Белоруссией, где всеми мерами, хотя и без особого успеха, содействовал развитию церковного сепаратизма. Полностью реализовать на практике принципы, указанные в майском 1942 г. письме А.Розенберга оказалось невозможно. Сам министр восточных территорий понимал это и предусматривал, например, возможность избрания украинского Патриарха, что означало бы объединение многих епархий. Правда, ему фактически удалось не допустить в оккупированные районы католических миссионеров и священников Русской Православной Церкви Заграницей. Хотя и здесь существуют архивные документы, свидетельствующие, что осенью 1942 г. разрабатывались планы проведения Поместного Собора в Ростове-на-Дону или Ставрополе с избранием Патриархом митрополита Берлинского Серафима (Лядэ) — немца по национальности, находившегося в юрисдикции Зарубежной Русской Церкви. По этому вопросу даже велась переписка с некоторыми ставропольскими священнослужителями.
Большое внимание со стороны оккупационных властей уделялось использованию религиозной темы в своей идеологической работе. В прессе всячески подчеркивалось, что новый режим несет религиозную свободу. Настойчиво «рекомендовалось» в проповедях и во время церковных церемоний выражать верноподданнические чувства к А.Гитлеру и третьему рейху. Духовенство заставляли участвовать в «праздновании» годовщины начала войны и тому подобных дат. Активно распространялась соответствующая литература, к примеру такая листовка-молитва:
«Адольф Гитлер, ты наш вождь, имя твое наводит трепет на врагов, да приидет третья империя твоя. И да осуществится воля твоя на земле...»1
Причем фашисты порой пытались изменить не только характер проповедей, но и сам процесс богослужения. Знаменателен неоднократно повторявшийся случай, когда бурный протест верующих вызывали незначительные, на взгляд немецких администраторов, перемены церковного порядка - введение нового (григорианского) стиля.
С 1943 г. в германских официальных документах уже ясно чувствовалось сомнение в правильности ряда аспектов выбранного курса церковной политики. Расчеты на поддержку «нового порядка» со стороны угнетаемых в СССР религиозных организаций являлись одним из изначальных стереотипов идеологии оккупации. Поэтому идеологи рейха неоднократно выражали удивление, какое значительное место заняла Русская Церковь в патриотическом движении в Советском Союзе. В бюллетене Полиции безопасности от 7 мая 1943 г. «Донесения из оккупированных восточных областей» указывалось: «Советская пропаганда сумела ловко использовать религиозные чувства населения в своих целях. Церкви и массы все в большей степени получают поощрения. Как стало известно из Москвы, наплыв жителей в церкви в пасхальные дни был значительным. Этот факт пропагандистски весьма сильно используется и находит распространение прежде всего у союзников»2.
Действия гитлеровцев перед отступлением из оккупированных областей - массовое сжигание и разграбление храмов, вплоть до снятия колоколов, депортация и убийства священнослужителей окончательно разоблачили их как врагов Православия. Свидетельств намеренного разрушения ими церквей очень много. Например, в рапорте благочинного Ленинградской епархии протоиерея Н.Ломакина от 1 сентября 1943 г. говорилось о трагедии, случившейся в Старом Петергофе: «Свои обстрелы и разрушения храмов фашисты обставили так, что вместе с храмами погибли молившиеся в них (преимущественно старики, женщины и дети), искавшие под сводами храмов убежища и спасения от обстрелов и бомбежек. Под сводами Троицкой церкви и в самой церкви собралось свыше 2000 человек, из них не менее 100 детей. В подвале Лазаревской церкви и на кладбище (в склепах) укрывалось до 2000 человек. В убежище Серафимовской церкви было до 1000 человек. Эти цифры примерно определяют число жертв, погибших под развалинами храмов»1. Только в Ленинградской области фашисты уничтожили 44 храма, в Московской — около 50 и т.д.
Как уже отмечалось, религиозная ситуация на различных оккупированных территориях не была одинаковой. Определенным своеобразием отличалось положение в Прибалтике и на Северо-Западе России. Там сохранился и даже вырос территориально экзархат Московской Патриархии во главе с митрополитом Сергием (Воскресенским). Владыка Сергий не эвакуировался при приближении германских войск, а остался в Риге. Существуют самые различные версии, объясняющие этот поступок. В.И. Алексеев полагает, что экзарх вследствие своих антикоммунистических убеждений накануне вступления немцев в город спрятался в подвале собора и не был найден там секретарем — приставленным к нему «агентом НКВД», позднее расстрелянным за эту неудачу. По гораздо более аргументированному мнению канадского историка Д.В. Поспеловского, митр. Сергий стремился подготовить почву Местоблюстителю и Московскому Церковному Управлению на случай, если немцы победят или, по крайней мере, захватят Москву, чтобы сохранить эту администрацию и епископат в новых условиях, а также предотвратить юрисдикционный хаос1. Нельзя полностью «сбрасывать со счетов» и свидетельство Э.И. Лисавцева о том, что экзарх специально был оставлен органами НКВД в Риге, но почти сразу же на долгий период утратил связь с советским подпольем. Историк О.Ю. Васильева почти солидарна с ним: «Двойственность позиции Сергия, усилившаяся в 1943-1944 гг., его приверженность патриархии может предполагать определенные соглашения между экзархом и Советским правительством»2.
18 июня 1942 г. в канцелярии заведующего общим отделом Министерства восточных территорий Лейббрандта состоялось совещание, на котором руководитель отдела заявил, что полное разделение верующих по национальному признаку в Прибалтике не предусматривается. Православные Церкви в Эстонии, Латвии и Литве, являясь русскими культурными учреждениями, должны оставаться именно русскими и как чуждые концепции жизненного пространства в дальнейшем будут перемещены в «рейхскомиссариат Москва». В Белоруссии же наоборот следует предохранять Православную Церковь от русского влияния. Таким образом, в случае победы Германии все православные верующие Прибалтики, в том числе эстонцы, латыши, литовцы оказались бы выселены на восток. На совещании также было решено не препятствовать распространению сферы влияния экзархата на русские районы, занятые группой армии «Север».
Расчеты фашистов использовать в своих целях религиозный фактор на Северо-Западе России не оправдались. Священники-патриоты были неизмеримо популярнее у верующих, их защищали, а прислужники оккупантов зачастую оказывались вынуждены, как например Амосов, покидать храмы изгнанные прихожанами. Примеры патриотической деятельности священнослужителей очень многочисленны. Так, в селе Ящерово Гатчинского района фашистами были расстреляны за антигерманскую агитацию оба священника местной церкви В.Романов и о. Алексий. В характеристике Ленинградского митрополита от 2 июня 1944 г. на священника Ф.А. Пузанова, награжденного медалью, говорилось: «Во время оккупации св. Пузанов имел связи с партизанами, давал им хлеб, снабжал одеждою, давал им сведения о положении дел, о действиях немцев и т.д.». Или в ходатайстве 24 жителей Красного Села от 31 января 1945 г. об открытии в их городе церкви отмечалось, что в 1941-1944 гг. в этом храме при немцах ежедневно о. Иоанн совершал «по уставу положенное Богослужение, молясь за страну родную, за наших бойцов в Красной Армии и, вполне понятно, за свою Советскую власть трудящихся. Молитвы за всех нас были усердны о даровании скорой победы нашей Красной Армии и свободы от напавших на нас злодейски гитлеровцев» и т.д. В Пасхальном 1944 г. послании Ленинградский митрополит подчеркивал: «С радостью услышал я о преданности вере, о верности Родине многих пастырей за все время пребывания в фашистской неволе... Также отрадно было узнать о том, что многие священники и миряне бестрепетно всеми имевшимися у них способами боролись против засилья оккупантов: помогали партизанам, укрывали их от врагов...»1.