Как было крикнуть им через стены, на километр, и на два, и на три: "Братья! Мы хотим только справедливости! Нас убивали невинно, нас держали хуже собак! Вот наши требования..."?
Мысль Технического отдела, не имея возможности современную науку обогнать, попятилась, напротив, к науке прошлых веков. Из папиросной бумаги (на хоздворе чего только не было, мы писали о нем, <Часть III, глава 22.> много лет он заменял джезказганским офицерам и столичное ателье и все виды мастерских ширпотреба) склеен был по примеру братьев Монгольфье огромный воздушный шар. К нему была привязана пачка листовок, а под него подвязана жаровня с тлеющими углями, дающая ток теплого воздуха во внутренний купол шара, снизу открытый. К огромному удовольствию собравшейся арестантской толпы (арестанты уж если радуются, то как дети), это чудное воздухоплавательное устройство поднялось и полетело. Но увы! - ветер был быстрей, чем оно набирало высоту, и при перелете через забор жаровня зацепилась за проволоку, лишенный горячего тока шар опал и сгорел вместе с листовками.
После этой неудачи стали надувать шары дымом. Эти шары при попутном ветре неплохо летели, показывая поселку крупные надписи:
- Спасите женщин и стариков от избиения!
- Мы требуем приезда члена Президиума ЦК!
Охрана стала расстреливать эти шары.
Тут пришли в Техотдел зэки-чеченцы и предложили делать змеев (они на змеев мастера). Этих змеев стали удачно клеить и далеко выбрасывать над поселком. На корпусе змея было ударное приспособление. Когда змей занимал удобную позицию, оно рассыпало привязанную тут же пачку листовок. Запускающие сидели на крыше барака и смотрели, что будет дальше. Если листовки падали близко от лагеря, то собирать их бежали пешие надзиратели, если далеко, то мчались мотоциклисты и конники. Во всех случаях старались не дать свободным гражданам прочесть независимую правду. (Листовки кончались просьбою к каждому нашедшему кенгирцу - доставить ее в ЦК.)
По змеям тоже стреляли, но они не были так уязвимы к пробоинам, как шары. Нашел скоро противник, что ему дешевле, чем гонять толпу надзирателей, запускать контрзмеев, ловить и перепутывать.
Война воздушных змеев во второй половине ХХ века! - и все против слова правды...
(Может быть, читателю будет удобно для привязки кенгирских событий по времени вспомнить, что происходило в дни кенгирского мятежа на воле? Женевская конференция заседала об Индо-Китае. Была вручена сталинская премия мира Пьеру Коту. Другой передовой француз писатель Сартр приехал в Москву, для того, чтобы приобщиться к нашей передовой жизни. Громко и пышно праздновалось 300-летие воссоединения Украины и России. <Кенгирские украинцы объявили тот день траурным.> 31 мая был важный парад на Красной площади. УССР и РСФСР награждены орденами Ленина. 6 июня открыт в Москве памятник Юрию Долгорукому. С 8 июня шел съезд профсоюзов (но о Кенгире там ничего не говорили). 10-го выпущен заем. 20-го был день воздушного флота и красивый парад в Тушине. Еще эти месяцы 1954 года отмечены были сильным наступлением на литературном, как говорится, фронте: Сурков, Кочетов и Ермилов выступали с очень твердыми одергивающими статьями. Кочетов спросил даже: какие это времена? И никто не ответил ему: времена лагерных восстаний! Много неправильных пьес и книг ругали в это время. А в Гватемале достойный отпор получили империалистические Соединенные Штаты.)
В поселке были ссыльные чечены, но вряд ли тех змеев клеили они. Чеченов не упрекнешь, чтоб они когда-нибудь служили угнетению. Смысл кенгирского мятежа они поняли прекрасно и однажды подвезли к зоне автомашину печеного хлеба. Разумеется, войска отогнали их.
(Тоже вот и чечены. Тяжелы они для окружающих жителей, говорю по Казахстану, грубы, дерзки, русских откровенно не любят. Но стоило кенгирцам проявить независимость, мужество - и расположение чеченов тотчас было завоевано! Когда кажется нам, что нас мало уважают, - надо проверить, так ли мы живем.)
Тем временем готовил Техотдел и пресловутое "секретное" оружие. Это вот что такое было: алюминиевые угольники для коровопоилок, оставшиеся от прежнего производства, заполнялись спичечной серой с примесью карбида кальция (все ящики со спичками отнесли за дверь "100 000 вольт"). Когда сера поджигалась и угольники бросались, они с шипением разрывались на части.
Но не злополучным этим остроумцам и не полевому штабу в баньке предстояло выбрать час, место и форму удара. Как-то, по прошествии недель двух от начала, в одну из темных, ничем не освещенных ночей раздались глухие удары в лагерную стену во многих местах. Однако в этот раз не беглецы и не бунтари долбили ее - разрушали стену сами войска конвоя! В лагере был переполох, метались с пиками и саблями, не могли понять, что делается, ожидали атаки, но войска в атаку не пошли.
К утру оказалось, что в разных местах зоны, кроме существующих и забаррикадированных ворот, внешний противник проделал с десяток проломов. (По ту сторону проломов, чтоб зэки теперь не хлынули в них, расположились посты с пулеметами. Это конечно была подготовка к наступлению через проломы, и в лагерном муравейнике закипела оборонная работа. Штаб восставших решил: разбирать внутренние стены, разбирать саманные пристройки и ставить свою вторую обводную стену, особенно укрепленную саманными навалами против проломов - для защиты от пулеметов.
Так все переменилось! - конвой разрушал зону, а лагерники ее восстанавливали, и воры с чистой совестью делали тоже, не нарушая своего закона.
Теперь пришлось установить дополнительные посты охранения против проломов; назначить каждому взводу тот пролом, куда он строго должен бежать ночью по сигналу тревоги и занимать оборону. Удары в вагонный буфер и те же заливчатые свисты были условлены как сигналы тревоги.
Зэки не в шутку готовились выходить с пиками против пулеметов. Кто и не был готов - подичась, привыкал.
Лихо до дна, а там дорога одна.
И раз была дневная атака. В один из проломов против балкона Управления Степлага, на котором толпились чины, крытые погонами строевыми широкими и прокурорскими узкими, с кинокамерами и фотоаппаратами в руках, - в пролом были двинуты автоматчики. Они не спешили. Они лишь настолько двинулись в пролом, чтобы подан был сигнал тревоги и прибежали бы к пролому назначенные взводы, и потрясая пиками и держа в руках камни и саманы, заняли бы баррикаду - и тогда с балкона (исключая автоматчиков из поля съемки) зажужжали кинокамеры и защелкали аппараты. И режимные офиицеры, прокуроры и политработники, и кто там еще был, все члены партии, конечно, - смеялись дикому зрелищу этих воодушевленных первобытных с пиками. Сытые, бесстыжие, высокопоставленные, они глумились с балкона над своими голодными обманутыми согражданами, и им было очень смешно. <Эти фотографии ведь где-то подклеены в карательных отчетах. И может быть не достанет у кого-то расторопности уничтожить их перед лицом будущего...>
А еще к проломам подкрадывались надзиратели и вполне как на диких животных или на снежного человека пытались набросить петли с крючьями и затащить к себе языка.
Но больше они рассчитывали теперь на перебежчиков, на дрогнувших. Гремело радио: опомнитесь! переходите за зону в проломы! в этих местах - не стреляем! перешедших - не будем судить за бунт!
По лагерному радио отозвалась Комиссия так: кто хочет спасаться - валите хоть через главную вахту, не задерживаем никого!
Так и сделал... член самой Комиссии бывший майор Макеев, подойдя к главной вахте как бы по делам. (Как бы не потому, что его бы задержали, или было чем выстрелить в спину, - а почти невозможно быть предателем на глазах улюлюкающих товарищей! <Еще и спустя десяток лет это так стыдно, что в своих мемуарах, вероятно и затеянных для оправдания, он пишет, будто случайно выглянул за вахту, а там - на него накинулись и руки связали...> Три недели он притворялся - и только теперь мог дать выход своей жажде поражения и своей злости на восставших за то, что они хотят той свободы, которой он, Макеев, не хочет. Теперь отрабатывая грехи перед хозяевами, он по радио призывал к сдаче и поносил всех, кто предлагал держаться дальше. Вот фразы из его собственного письменного изложения той радиоречи: "Кто-то решил, что свободы можно добиться с помощью сабель и пик... Хотят подставить под пули тех, кто не берет железок... Нам обещают пересмотр дел. Генералы терпеливо ведут с нами переговоры, а Слученков рассматривает это как их слабость. Комиссия - ширма для бандитского разгула... Ведите переговоры, достойные политических заключенных, а не (!!) готовьтесь к бессмысленной обороне".
Долго зияли проломы - дольше, чем стена была во время мятежа сплошная. И за все эти недели убежало за зону человек лишь около дюжины.
Почему? Неужели верили в победу? Нет. Неужели не угнетены были предстоящим наказанием? Угнетены. Неужели людям не хотелось спастись для своих семей? Хотелось! И терзались, и эту возможность обдумывали втайне может быть тысячи. А бывших малолеток вызывали и на самом законном основании. Но поднята была на этом клочке земли общественная температура так, что если не переплавлены, то оплавлены были по-новому души, и слишком низкие законы, по которым "жизнь дается однажды", и бытие определяет сознание, и шкура гнет человека в трусость - не действовали в это короткое время на этом ограниченном месте. Законы бытия и разума диктовали людям сдаться вместе или бежать порознь, а они не сдавались и не бежали! Они поднялись на ту духовную ступень, откуда говорится палачам: