И чего же доброго ждать? Что может вырасти из этого зловония?
Как великолепно оправдалась злодейская затея Архипелага!
Конец шестой части
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
СТАЛИНА НЕТ
"...и не раскаялись они в убийствах своих"
Апокалипсис, 9, 21
Глава 1
Как это теперь через плечо
Конечно, мы не теряли надежды, что будет о нас рассказано: ведь рано или поздно рассказывается правда обо всем, что было в истории. Но рисовалось, что это придет очень нескоро - после смерти большинства из нас. И при обстановке совсем изменившейся. Я сам себя считал летописцем Архипелага, все писал, писал, а тоже мало рассчитывал увидеть при жизни.
Ход истории всегда поражает нас неожиданностью, и самых прозорливых тоже. Не могли мы предвидеть, как это будет: безо всякой зримой вынуждающей причины все вздрогнет, и начнет сдвигаться, и немного, и совсем ненадолго бездны жизни как будто приопахнутся - и две-три птички правды успеют вылететь прежде, чем снова надолго захлопнутся створки.
Сколько моих предшественников не дописало, не дохранило, не доползло, не докарабкалось! - а мне это счастье выпало: в раствор железных полотен, перед тем как снова им захлопнуться - просунуть первую горсточку правды.
И как вещество, объятое антивеществом, - она взорвалась тотчас же!
Она взорвалась и повлекла за собой взрыв писем людских - но этого надо было ждать. Однако и взрыв газетных статей - через скрежет зубовный, через ненависть, через нехоть - взрыв казенных похвал, до оскомины.
Когда бывшие зэки из трубных выкликов всех сразу газет узнали, что вышла какая-то повесть о лагерях и газетчики ее наперехлеб хвалят, - решили единодушно: "опять брехня! спроворились и тут соврать". Что наши газеты с их обычной непомерностью вдруг да накинутся хвалить правду - ведь этого ж, все-таки, нельзя было вообразить! Иные не хотели и в руки брать мою повесть.
Когда же стали читать - вырвался как бы общий слитный стон, стон радости - и стон боли. Потекли письма.
Эти письма я храню. Слишком редко наши соотечественники имеют случай высказаться по общественным вопросам, а бывшие зэки - тем более. Уж сколько разуверялись, уж сколько обманывались - а тут поверили, что начинается-таки эра правды, что можно теперь смело говорить и писать!
И обманулись, конечно, в который раз... "Правда восторжествовала, но поздно!" - писали они. И даже еще поздней, потому что нисколько не восторжествовала...
Ну, да были и трезвые, кто не подписывался в конце писем ("берегу здоровье в оставшиеся дни моей жизни" ), или сразу, в самый накал газетного хвалебствия, спрашивал: "Удивляюсь, как Волковой дал тебе напечатать эту повесть? Ответь, я волнуюсь, не в БУРе ли ты?.." или "Как это еще вас обоих с Твардовским не упрятали?"
А вот так, заел у них капкан, не срабатывал. И что ж пришлось Волковым? - тоже браться за перо! тоже письма писать. Или. в газеты опровержения. Да они, оказывается, и очень грамотные есть.
Из этого второго потока писем мы узнаем, и как их зовут-то, как они сами себя называют. Мы все слово искали, лагерные хозяева да лагерщики, нет - практические работники, вот как! вот словцо золотое! "Чекисты" вроде не точно, ну они - практические работники, так они выбрали.
Пишут:
"Иван Денисович - подхалим".
(В. В. Олейник, Актюбинск)
"К Шухову не испытываешь ни сострадания, ни уважения".
(Ю. Матвеев, Москва)
"Шухов осужден правильно... А что зэ-ка зэ-ка делать на воле?"
(В. И. Силин, Свердловск)
"Этих людишек с подленькой душонкой судили слишком мягко. Темных личностей Отечественной войны... мне не жаль".
(Е. А. Игнатович, г. Кимовск)
"Шухов - "квалифицированный, изворотливый и безжалостный шакал. Законченный эгоист, живущий только ради брюха".
(В. Д. Успенский, Москва) <Этот пенсионер - не тот ли Успенский, который отца своего, священняка, убил - и сделал на том лагерную карьеру?>
"Вместо того, чтобы нарисовать картину гибели преданнейших людей в 1937 году, автор избрал 1941 год, когда в лагерь в основном попадали шкурники. <Ну да, простые беспартийные, военнопленные.> В 37-м не было Шуховых <Еще сколько!.. Побольше ваших!>, а шли на смерть угрюмо и молча с думою о том, кому это нужно?.." <Какая интеллектуальная глубина думы! Кстати, не так уж молча: с непрерывными раскаяниями и просьбами помиловать.>
(П. А. Панков, Краматорск).
О лагерных порядках:
"А зачем давать много питания тому, кто не работает? Сила у него остается неизрасходованной... С преступным миром еще слишком мягко обращаются".
(С. И. Головин, Акмолинск)
"А насчет норм питания не следует забывать, что они не на курорте. Должны искупить вину только честным трудом".
(старшина Базунов, Оймякон, 55 лет, состарился на лагерной службе)
"В лагерях меньше злоупотреблений, чем в каком-либо другом советском учреждении (!!) Утверждаю, что сейчас в лагерях стало строже".
(В. Караханов, Подмосковье)
"Эта повесть оскорбляет солдат, сержантов и офицеров МООП. Народ - творец истории, но как показан этот народ..? - в виде "попок", "остолопов", "дураков"."
(Базунов)
"Мы, исполнители, - тоже люди, мы тоже шли на геройство: не всегда подстреливали падающих и, таким образом, рисковали своей службой".
(Григ. Трофимович Железняк) <Железняк и меня самого помнит: "прибыл в кандальном этапе, выделялся склочным характером; потом был отправлен в Джезказган и сам вместе с Кузнецовым был во главе восстания"...>
"Весь день в повести насыщен отрицательным поведением заключенных без показа роли администрации... Но содержание заключенных в лагере не является причиной периода культа личности, а связано с исполнением приговора".
(А. И. Григорьев)
"Охрана не знала, кто за что сидит". <Мы? - "только выполняли приказ", "мы не знали".>
(Караханов)
"Солженицын так описывает всю работу лагеря, как будто там и партийного руководства не было. А ведь и ранее, как и сейчас, существовали партийные организации и направляли всю работу согласно совести".
(Практические работники) "только выполняли, что с них требовали положения, инструкции, приказы. Ведь эти же люди, что работали тогда, работают и сейчас (!!) <Очень важное свидетельсгво!>, может быть добавилось процентов десять, и за хорошую работу поощрялись не раз, являются на хорошем счету как работники".
"Горячее негодующее возмущение у всех сотрудников МООП... Просто удивляешься, сколько желчи в этом произведении... Он специально настраивает народ на МВД!.. И почему наши Органы разрешают издеваться над работниками МООП?.. Это нечестно!"
(Анна Филипповна Захарова, Иркутск. обл., в МВД с 1950, в партии с 1956!)
Слушайте, слушайте! Это нечестно! - вот крик души! 45 лет терзали туземцев - и это было честно. А повесть напечатали - это нечестно!
"Такой дряни еще не приходилось переваривать... И это не только мое мнение, много нас таких, имя нам легион." <Верно, что - легион, верно. Только впопыхах не проверили по Евангелию цитату. Легион-то - БЕСОВ...>
Да короче: "Повесть Солженицына должна быть немедленно изъята изо всех библиотек и читален".
(А. Кузьмин, Орел)
Так и сделано, только постепенно.
"Эту книгу надо было не печатать, а передать материал в органы КГБ".
(Аноним, <На всякий случай тоже прячется: чорт его знает, куда еще рванет ветер!..> ровесник Октября)
Да так почти и произошло, угадал ровесничек.
И еще другой Аноним, уже поэт:
Ты слышишь, Россия,
На совести нашей
Единого пятнышка нет!
Опять это "инкогнито проклятое"! Узнать бы - сам ли расстреливал, или только посылал на смерть, или обыкновенный ортодокс, - и вот тебе аноним! Аноним без пятнышка...
И, наконец, - широкий философский взгляд:
"История никогда не нуждалась в прошлом (!!), и тем более не нуждается в нем история социалистической культуры".
(А. Кузьмин)
История не нуждается в прошлом! - вот до чего договорились Благомыслы. А в чем же она нуждается? - в будущем, что ли?.. И вот они-то пишут историю!..
И что можно сейчас возразить всем им, всем им против их слитного невежества? И как им сейчас можно объяснить?..
Ведь истина всегда как бы застенчива, она замолкает от слишком наглого напора лжи.
Долгое отсутствие свободного обмена информации внутри страны приводит к пропасти непонимания между целыми группами населения, между миллионами - и миллионами.
Мы просто перестаем быть единым народом, ибо говорим действительно на разных языках.
***
А все-таки прорыв совершился! Уж как была крепка, как надежна казалась навек отстроенная стена лжи - а зазияла брешь, и прорвалась информация. Еще вчера у нас никаких лагерей не было, никакого Архипелага - а сегодня всему народу и всему миру увиделось: лагеря! да еще фашистские!
Как же быть?? Многолетние мастера выворачивания! изначальные хвалебщики! - да неужели вы это стерпите? Вы - и оробеете? Вы - и поддадитесь?..
Да конечно же нет! Мастера выворачивания первые и хлынули в эту брешь! Они как будто годами только ее и ждали, чтобы наполнить ее своими серокрылатыми телами и радостным - именно радостным! - хлопаньем крыльев закрыть от изумленных зрителей собственно Архипелаг.
Их первый крик - мгновенно найденный, инстинктивный, был: это не повторится! Слава Партии! - это не повторится!
Ах, умницы, ах, мастера заделки! Ведь если "это не повторится", так уж само собой приразумевается, что сегодня этого нет! В будущем - не будет, а сегодня конечно же не существует!
Так ловко хлопали они своими крыльями в бреши - и Архипелаг, едва появившись взорам, уже стал и миражом: его и нет, и не будет, ну может быть разве только - был... Так ведь - культ личности! (Удобный этот "культ личности"! - выпустил изо рта, и как будто что-то объяснил.) А что действительно есть, что осталось, что наполняет брешь, и что пребудет вовек - это "Слава Партии!" (Сперва как будто слава за то, что "не повторится", а потом и сразу почти уже как будто слава и за сам Архипелаг, это сливается, не разделишь: еще и журнала того не достали с повестью, но всюду слышим: "Слава Партии!" Еще не дочитали до того места, как плеткой бьют, но со всех сторон гремит: "Слава Партии!")