А полковник Висковский цепенел. Никого не послал к взбунтовавшимся, уговорить их. И никого не послал за поддержкой.
Он — коснел. Увидел капитана Машкина 1-го и позвал его в кабинет, совещаться.
Офицеры нервно разговаривали, и при писарях, расхаживали, курили. Лихой Цуриков сам бы кинулся во двор — но нельзя без приказа. Штабс-капитан Машкин 2-й уклонялся осуждать солдат: вот довели Россию, довели и солдат. Ткачура сжимал кулаки: у него на глазах всё произошло, и самого могли подбить.
А из кабинета не выходили. И тут офицеры — начали возмущаться дерзко. Некоторые прапорщики и всего-то на военной службе были по шесть месяцев, но и те понимали, что...
Тут вбежал прапорщик Люба — но в каком виде! — уже переодетый в штатское. А иначе, мол, рискованно было пройти. Ловкач! Быстро! Так это что — и нам предстоит? Чудовищно!
Но не успели его ни упрекнуть, ни расспросить — вернулся полковник.
Теперь голоса уже и не умолкали. Требовали приказаний! А полковник с опущенными руками сам у них спросил:
— Штаб Округа не командует. Что же нам делать?
Но ведь это было так ясно! Загудели энергичные гневные голоса:
— Вызвать пулемётную команду!
— Другими ротами оцепить двор!
— Но можем ли мы стрелять в своих солдат?..
— Вызвать артиллерию из Михайловского училища!
— Но, господа, — слабо возражал потерянный полковник, не обижаясь на тон советов, — Но быть может солдаты и сами одумаются и выдадут виновных?
— Да с чего ж одумаются? — закричали на него.
И он ушёл в кабинет.
Адъютант звонил в штаб войск гвардии и не мог добиться толку.
Офицеры ходили-курили, как прикованные теперь к канцелярии. Перекидывались коротко. К ним сюда пока не врывались — но что может произойти? И как же можно — не давить военного восстания?
А там — лежал Лашкевич, лицом в снег.
Ближе к половине десятого вбежал унтер:
— Учебная команда выходит на улицу с оружием!
Доложили полковнику.
Теперь ещё меньше знал он, что делать. И уже не надеялся на штаб Округа. Вышел к офицерам:
— Господа, надо признать, что события вышли из нашего управления. Мы ничем помочь не можем. Я рекомендую всем вам — разойтись по домам.
И сам — тут же пошёл садиться в автомобиль.
Вот это так! — остались обескураженные офицеры.
73
Квартира министра внутренних дел на Фонтанке близ Пантелеймоновского моста состояла из двух половин: по одну сторону зеркально-ковровой лестницы — официальная: приёмный зал с мраморными колоннами, биллиардная, кабинет и рядом с ним запасная спальня, где Протопопов сегодня и спал. По другую сторону лестницы — приватная, она соединялась с официальной и своим ходом.
Все эти месяцы, министром, Александр Дмитриевич как-то наладился поздно ложиться, не раньше трёх-четырёх ночи, — затягивался приём, а там обед у кого-нибудь, ещё визиты, ужин, а ночами сочинял проекты, — так что министерский день начинался уже, ну, в час дня. И сегодня б ещё спать, а что-то проснулся в девять.
Не все годы своей жизни Александр Дмитриевич наслаждался семейностью, неравномерно. Уже было у них с Ольгой Павловной две дочери, когда убили дядюшку Селиверстова и досталась в наследство суконная фабрика в симбирской губернии, — Протопопов надолго расстался с семьёй, поехав в Париж под предлогом изучать заграничную постановку суконной промышленности. Но управляющий за два года спустил полстоимости фабрики — и пришлось самому селиться в имении при фабрике, и строить, и реформировать. Там жили по-помещичьи, задавали пиры в саду в Ольгин день, чуть не выдали старшую дочь за предполагаемого министра — но тот министром не стал, и брак расстроился. А вот — негаданно министром стал Александр Дмитрич! (И только то неловко, что брат жены, сенатор Носович, становился обвинителем Сухомлинова, вот так всё перемешано). Ольга Павловна стала ездить по Петрограду с визитами как жена министра, покуривая из золотого портсигара и закусывая конфетками, Александр же Дмитриевич в министерском положении тем более получил ценимую им свободу.
Так вот лежать на бочку, щурясь на потолочную лепку, и перебирать. Перебирать — как возвысился, как управляет, что ещё будет делать.
Впрочем, будущее было ему отчасти и открыто проницательным предсказателем астрологом Перреном.
Это так началось: в позапрошлом году Перрен был в Петрограде, жил в Гранд-отеле. Александр Дмитрич узнал о нём через газеты, а он всегда интересовался всем миром психических явлений. Поехали погадать у него о женихе дочери — но Перрен обратил внимание на самого Протопопова и сразу предсказал ему великое будущее. Очень метко сказал: «Вы сами себя создали. И всегда следуйте своему импульсу, он верен!» И действительно, вскоре за тем Александра Дмитриевича избрали товарищем председателя Государственной Думы, а через год стал и министром, — поразительно предсказал! Минувшим летом Перрен снова приезжал в Россию, но почему-то легло на него подозрение, что он — немецкий шпион, и был выслан без права возврата. Так и не удалось больше повидаться. Но когда назначили министром, Перрен прислал письмо: «Под вашим управлением возникнет сильная новая счастливая Россия. Путь ваш не всегда будет усыпан розами, но вы преодолеете все препятствия!» Неужели же?! А что не усыпан розами, так с этим надо смириться. И ещё писал: «Ваши элементы — честность, сила и стремление к движению вперёд, вы — человек большого упорства и большой силы убеждения». Ах, как верно! Очень-очень интересовался Александр Дмитрич всеми этими предсказаниями! Послал ему телеграмму в Стокгольм: приезжайте, я получу для вас визу! И тот обещал приехать к началу февраля. Но не удалось: генеральный штаб помешал визе. В ответ Перрен ещё предсказал: «Я боюсь, что вы подвергнетесь болезни после ноября 1916. Но всякий раз, когда вам грозит опасность, — я испытываю нервность и буду действовать на расстоянии телепатическими пассами, от чего вы будете испытывать сонливость». (Вот может быть и сейчас). И предсказал ближайшие опасные для Протопопова дни: 5, 8, 14, 15, 16, 18 и 24, лучше в эти дни не выходить из дому и принимать только близких. И как раз 14 февраля при открытии Думы ожидалось массовое шествие, Протопопов думал: ну, вот! что-то случится! Но прошло вполне благополучно. И последнее 24-е тоже. (Да после ареста рабочей группы движение надолго обезглавлено). И когда благополучно прошло 24-е — Протопопов дал Перрену в Швецию телеграмму благодарственную, и сожалительную, что встретятся теперь только после войны.
Бывают, конечно, и самозваные предсказатели. Риттих три недели назад сказал Протопопову при совещании министров: «Ваш рок смотрит вам в глаза, чего опасались римляне. Берегитесь его!» Даже пробежало по спине неприятное. Но Риттих — не провидец.
Рок! Рок над собой всегда чувствовал Александр Дмитриевич. И — как он опасно долго болел: миэлит, неврастения, размягчение черепной кости, — всё лечился тибетскими травами, затем двухлетний гипнотический курс у психиатра Бехтерева. Но всё ещё не достиг устойчивости настроения, так и остались его уделом то провальные безвольные мрачные упадки, то эвфорическое взлётное состояние, когда не принимаешь огорчений к сердцу. И — каких неожиданных людей встречал в неожиданные моменты, и как это внезапно круто поворачивало его судьбу. И как роково играл в карты, ещё ротмистром. И роково разбогател от наследства. И роково, затяжчиво любил женщин и покорял назначенную.
Да в яростном столкновении Думы и Верховной власти — кто б ещё мог так удивительно возвыситься, и так балансировать на проволоке, под ропот гнева внизу, — и достичь такого могущества? Никто никогда не достигал, не соединял такого. Как некий Алкивиад. Да, Александр Протопопов действительно был роковой личностью, с роковой судьбой! И можно было поверить, что под его управлением возникнет небывалая Россия! Научиться писать «революцию» без буквы «р», сохранить монархическую власть чисто эволюционным способом! Революционная правая политика — вот как бы он определил.
Увы, за пять министерских месяцев он неоправданно мало сделал — да из-за этой дикой обстановки, дикой общественной травли, всё время в каком-то растопыренном положении, и должен отказываться от несомненных шагов. Но зато — как он ясно и умно всё видел, сколько открытых простых возможностей! Тут, наверху, просто — залежи неиспользованных возможностей, только вытаскивай из груд и применяй.
Ах, власть! Власть — это не то, что ораторство в Думе.
Но — и как выламывает власть. Как выламывает мягкий ласковый характер Александра Дмитриевича. Чего стоит этот баланс на проволоке! В ноябре: вдруг узнаёт Александр Дмитрич, что Григорович вызван тайно в Ставку получить пост премьера. А Григорович — конечно выгонит! Протопопов кидается к государыне — и та успевает остановить по телефону в последний момент! Тогда понадеялись на расположение Трепова. Но и Трепов стал гнать Протопопова — в декабре выставили и Трепова.
Вот — новогодний приём в Зимнем дворце. Кто мог ждать? В самых добрых ласковых чувствах прилавировал Протопопов через толпу гостей к широким плечам Родзянки: «Здравствуйте, Михаил Владимирович!» И ещё не успел произнести новогоднего поздравления, как тот зарычал, затрясся как грузовик: «Не подходите ко мне! Ни за что, никогда, ни при каких условиях!» Но Протопопов не обиделся, он обнял Родзянку за широченную талию: «Дорогой мой, во всём можно сговориться». А тот всё трясся и рычал, привлекая окружающих: «Не прикасайтесь ко мне! Отойдите, вы мне противны!» Только и осталось Александру Дмитриевичу пошутить упавшим голосом: «Если так, то я вас вызываю...» Но тот и шутки не понял: «Пожалуйста, только чтоб ваши секунданты были не из жандармов!»
И эти два месяца избегал Протопопов всякой встречи с ним.