Активизация антисоветской деятельности в 1929 г. привела к созданию опорных баз белых военных формирований вдоль советско-китайской границы, в том числе и в Трехречье. Их приграничных районов белые отряды совершали рейды вглубь СССР, нападения на советские деревни, постоянные обстрелы с китайской территории [342]. Поэтому в конце августа-сентябре 1929 г. Красная Армия совершила несколько рейдов в Трехречье для подавления очагов вооруженной борьбы белых с территории Китая. По данным эмигрантской печати около 150 человек было убито [343].
Но далеко не все казаки Трехречья поддерживали идею борьбы с Советской властью. Об этом свидетельствует и высказывание председателя Казачьего союза в Шанхае Г.К. Бологова о том, что казачество "мало верит, чтобы частичное участие белых могло помочь делу: нас стараются со всех сторон втянуть в политику, но будучи воинами и казаками - мы от таковой отказываемся" [344]. Более того, немного позже в 1932 г. те казаки Трехречья, которые имели несчастье оказаться родственниками красных партизан или красноармейцев, оставшихся на советском берегу Аргуни, были "подчистую вырезаны, целыми семьями" белыми отрядами И.А. Пешкова и И. Аксенова [345].
О существовании среди казаков Трехречья двух прямо противоположных мнений о необходимости борьбы против СССР знали и китайские власти. Когда руководители эмигрантских организаций Харбина попоросили китайские власти помочь в создании вооруженных отрядов в Трехречье, администрация ОРВП отказалась, сославшись на то, что "при начале конфликта с СССР у казаков Трехречья преобладало мнение о невмешательстве в случае войны СССР с Китаем", более того, китайские власти также опасались поддержки казаками в Хайларе и Трехречье советских войск [346].
Тем не менее, карательная акция была осуществлена отрядами красноармейцев. В связи с этими трагическими событиями в Трехречье эмигрантская пресса помещала возмущенные статьи с призывами к правительствам всех великих держав "ознакомиться с ужасным положением Трехречья" [347]. В советской же прессе тех лет вообще нет никаких сообщений по этому поводу.
В этой ситуации интерес вызывает реакция западноевропейского зарубежья России. Прежде всего, необходимо отметить множество упреков и даже прямых обвинений в адрес руководства дальневосточной русской колонии по поводу действий эмиграции в период конфликта. Так, А.Ф. Керенский в "Днях" поместил ряд статей, в которых обвинял Хорвата и его окружение в том, что прожив в Маньчжурии и Пекине целые десятилетия, "они не имели права не знать состояния военной и дипломатической мощи Китая". Он подчеркивал, что русские белые не должны были поддерживать китайцев ни в захвате КВЖД, ни в военном столкновении с СССР. Более того, "белые вожди" сделали из жителей Трехречья "жертв для чекистов". Керенский считал, что нужно вынести урок из трагедии в Трехречье: "Навсегда отказаться от расчета на иностранные штыки и все силы отдать на внутреннюю, русскую борьбу за освобождение" [348].
Хорват - как один из признанных лидеров белой эмиграции на Дальнем Востоке - получал упреки и другого рода. Его обвиняли в повторении старых ошибок времен Колчака и Деникина, организации одних только кавалерийских рейдов на территорию СССР в духе атамана Мамонтова. По мнению активного деятеля западноевропейской эмиграции Владиславлева "эти рейды... подлили только масла в огонь, оживили старую ненависть к "барам-белогвардейцам" и вместо победоносного прохода на Иркутск и далее, который всколыхнул бы всю Россию, получилось - Трехречье..." [349] В ответ бывший Управляющий КВЖД слабо оправдывался: белые "партизанские отряды" были небольшими по численности и плохо вооружены, более того, они "должны были свернуться и бездействовать, где-либо укрываясь (на территории СССР. - Н. А.), или же, спрятав оружие, перебраться на китайскую территорию" [350].
Таким образом, вина за трагедию в Трехречье и срыв возможности широкого антисоветского движения многими видными деятелями европейской эмиграции возлагалась на лидеров дальневосточной колонии. Последние, в свою очередь, обвиняли во всем китайские власти: за чрезмерные надежды китайцев на помощь западных стран, США и Японии; за отказ помочь в вооружении белых военных отрядов и т. п.
Трагедия в Трехречье имела и долговременные последствия - проблему беженцев, которую весьма умело обыгрывали эмигрантские издания. Так, число беженцев из Трехречья, прибывших в Харбин, по данным еженедельника "Рубеж" составило в ноябре 1929 г. 27 тыс.человек ! (это при населении в 1927 г. в 2 400 человек). Эти сведения опровергаются материалами эмигрантских архивов. Созданный в октябре 1929 г. "Комитет по оказанию помощи пострадавшим в Трехречье" (Якэшинский) зарегистрировал 66 семейств, прибывших из пострадавших селений, из них наиболее остро нуждающихся - 166 человек [351].
Поднятая в печати шумиха по поводу беженцев преследовала несколько целей, в том числе, привлечение внимания западных держав и США к положению белых русских в Маньчжурии. Надо отметить, что эта цель была во многом достигнута. Так, американский вице-консул в Харбине г. Лиллиестром, лично посетил Трехречье и послал подробный доклад в Вашингтон. По его инициативе был создан Американский комитет помощи пострадавшим, в который вошли также старший секретарь Христианского союза молодых людей Коркоран и миссионер Леонард [352].
Интерес к белым русским в Маньчжурии в эти дни проявляло и японское правительство, правда, далеко не с благотворительными целями. Об этом красноречиво свидетельствует история так называемых "денег Подтягина", одним из главных действующих лиц которой был бывший военный атташе посольства России в Японии генерал-майор Подтягин. Деньги - часть русского золотого государственного фонда, попавшего Колчаку в 1918 г. В 1919 г. Семенов захватил два вагона этого золота и депонировал его в государственном банке в Чите. Часть этих сумм была отправлена в Японию, обменена на японские деньги (1 400 тыс. иен) и депонирована в "Иокогама спеши банк" на имя Подтягина. Затем атаман Семенов несколько лет вел судебный процесс, пытаясь их получить. Однако японский суд отказал атаману, мотивируя свое решение тем, что Семенов сам в июле 1919 г. присвоил эти суммы, являвшиеся частью российского золотого запаса [353]. После заключения "Конвенции об основных принципах взаимоотношений между СССР и Японией" от 20 марта 1925 г. советское правительство стало требовать передачи этих денег в свое распоряжение, рассматривая их как собственность СССР [354]. Но японское руководство явно не собиралось их отдавать. Несмотря на неоднократные обещания урегулировать этот вопрос и не допустить получения этих денег Семеновым [355], японские власти все же позволили Подтягину 10 октября 1929 г., в самый разгар советско-китайского конфликта, получить все деньги (около 18 млн франков по тогдашнему курсу) в Токийском отделении банка. Особенно показателен тот факт, что через 2 часа после выдачи денег банк получил приказ суда о наложении секвестра на этот депозит, сам же приказ был отдан судом по ходатайству полпреда СССР в Японии А.А. Трояновского [356].
Таким образом, ситуация с "деньгами Подтягина" говорит о многом: о поддержке японскими властями антисоветской деятельности белой эмиграции еще в 1920-е гг., о теснейших отношениях атамана Семенова с Токио, о желании японцев материально поддержать белые отряды в самый напряженный момент советско-китайского конфликта. Поэтому обиды Д.Л. Хорвата на иностранцев - за отказ в помощи русским белым, не совсем основательны: японцы помощь оказывали.
В целом, участие белых на стороне Китая в конфликте 1929 г. было трагической ошибкой, приведшей к бессмысленным жертвам. Это понимали и многие эмигранты. Письмо А. Шилкова из Харбина в редакцию газеты "Дни" полно горьких размышлений о судьбе "отрядов из смелых и рвущихся в Россию людей, которые там и гибли, или рассыпались при столкновении с красными" [357]. Ситуация советско-китайского конфликта на КВЖД - борьба с оружием в руках русских людей друг против друга - еще одна из трагических страниц гражданского противостояния "красных" и "белых" в России.
Аблова Н.Е. История КВЖД и российской эмиграции в Китае (первая половина ХХ в.). - Мн.: БГУ, 1999. - 316 с. ISBN 945-445-242-5. Ó Н.Е. Аблова, 1999
Российская эмиграция в международных отношениях на Дальнем Востоке: 1925-1932Мелихов Г.В