Приблизительно в то же самое время с каторги бежал Григорий Гершуни, первый руководитель «Боевой организации». Он вновь вошёл в состав ЦК партии и вместе с Азефом возглавил террор[73]. От покушения на Столыпина вскоре пришлось отказаться, так как тот предпринял весьма серьёзные меры по обеспечению собственной безопасности[67].
3.15. Убийство Владимира фон дер Лауница
Новой целью террористов был избран градоначальник Санкт-Петербурга Владимир Фёдорович фон дер Лауниц, активно противодействовавший революционным организациям и поддерживавший монархистов. Первоначально покушение строилось на основе прежней тактики, но вскоре участники наблюдения за градоначальником сами заметили за собой слежку. Тем не менее подготовка свёрнута не была, и 21 декабря 1906 года эсер из Тамбова Евгений Кудрявцев убил Лауница в клинике накожных болезней, на открытии которой присутствовал градоначальник[67]. Когда Лауниц со своей свитой спускался по лестнице, Кудрявцев произвёл в него три выстрела. Градоначальник скончался на месте. Охрана Лауница набросилась на убийцу, который не прекратил стрельбу. Впоследствии при вскрытии было установлено, что Кудрявцеву было нанесено семь рубленых ранений шашкой и три огнестрельных. Тело Кудрявцева было сильно изуродовано, и сразу опознать его не смогли[4].
По воспоминаниям Савинкова, на открытии той же клиники готовилось покушение и на Столыпина, который по неизвестным причинам не приехал. Стрелять в Столыпина должен был Василий Сулятицкий. Непосредственное руководство обоими покушениями осуществлял Лев Зильберберг, который ранее организовал побег Савинкова[67]. 9 февраля 1907 года Зильберберг и Сулятицкий были арестованы. Суд приговорил их к смертной казни через повешение. Приговор был приведён в исполнение в Петропавловской крепости 16 июля 1907 года[67].
3.16. Подготовка покушения на императора
Азеф занялся подготовкой ещё в 1906 году. Основной идеей покушения было применение только появившейся в то время авиационной техники. Азеф решил раздобыть аэроплан, который должен был нанести бомбовый удар по царской резиденции — Зимнему дворцу. Этим вопросом занялся инженер Сергей Иванович Бухало, проживавший в Мюнхене. Он планировал создать воздухоплавательный аппарат скоростью около 140 вёрст в час и способностью поднимать большие грузы. На строительство аэроплана планировалось выделить 20 тысяч рублей[74]. Такой суммы в кассе «Боевой организации» не нашлось, и тогда Азеф достал деньги через Гершуни, который согласился на это, заявив:
Борис Савинков сомневался в идее Азефа, но тот отвечал на его вопросы, что он практически полностью уверен в Бухало, что он лично проверял чертежи и формулы, предварительно тщательно изучив теорию воздухоплавания. Вместе с тем Азеф признался Савинкову, что не знает, сможет ли Бухало построить летательный аппарат. Разработке этого плана помешало разоблачение Азефа как предателя. Когда в 1910 году Бухало приступил к сборке аппарата, эсеры отказались вкладывать деньги. Через некоторое время Бухало пришлось продать своё изобретение немецким промышленникам[74]. В 1913 году он написал Савинкову письмо, в котором были такие слова:
3.17. Разоблачение Азефа
О сотрудничестве руководителя «Боевой организации» Евно Азефа с полицией уже давно ходили слухи. Ещё в 1902 году эсер Крестьянинов обвинял его в предательстве. Это обвинение рассматривалось на партийном «суде чести». Писатели Пешехонов, Анненский и Гуковский, члены этого суда, высказались о невиновности Азефа. В адрес ЦК партии и местных органов неоднократно приходили анонимные письма с указанием на виновность Азефа, но руководство не обращало на них внимания в связи с его участием в самых серьёзных террористических акциях. Азефа очень уважали в партии эсеров. Доверие Азефу выражал и Гершуни, уже тяжело больной раком лёгких, который предложил руководству партии в случае сомнений лично устроить вдвоём с ним покушение на Николая II. В марте 1908 года Гершуни умер[67].
Но осенью 1907 года главный редактор журнала «Былое» Владимир Львович Бурцев, близкий к партийным кругам, заявил некоторым своим знакомым о том, что у него есть основания подозревать Азефа в сотрудничестве с полицией. ЦК партии, узнав об этом, постановил провести «суд чести». Бурцев был обвинён в распространении слухов, порочащих одного из руководителей партии, и нанесении тем самым ей ущерба. Судьями были избраны известные революционеры Герман Лопатин, Вера Фигнер и Пётр Кропоткин[67].
К тому времени (в 1907—1909 годах) «Боевая организация» переживала не лучшие времена. В неё входили всего десять человек — семеро мужчин и три женщины[8]. По воспоминаниям Савинкова, он до последнего не верил в предательство Азефа и, более того, пытался убедить членов ЦК партии в том, что суд над Бурцевым оскорбителен для «Боевой организации» и невыгоден для собственно партии. С этой целью он обращался к Чернову и Натансону, но те заявили, что не видят дискредитации «Боевой организации», так как суд не над Азефом, а над Бурцевым. Чернов заявил, что «Бурцев будет раздавлен» и что «ему придётся каяться на суде»[67].
Савинков поехал к Бурцеву и попросил его рассказать, какие есть основания подозревать Азефа в провокации. С его слов Савинков писал в воспоминаниях, что в 1906 году в редакцию журнала «Былое» явился человек, представившийся Бакаем, чиновником для особых поручений при варшавском охранном отделении, который заявил о том, что с полицией сотрудничает высокопоставленный член партии социалистов-революционеров, известный ему под псевдонимом «Раскин». Среди обвинений, которые впоследствии на суде выдвинул Бурцев, были: выдача полиции Гершуни после покушений на Сипягина и Богдановича, выдача сведений о покушении на Плеве и Сергея Александровича, выдача ряда эсеровских типографий и боевых отрядов местного значения, а также ряда членов самой «Боевой организации», в том числе и арестованных 17 марта 1905 года. Сопоставив полученные от Бакая сведения, Бурцев пришёл к выводу, что предатель — Азеф. В октябре 1908 года Бурцев встретился в поезде с бывшим начальником департамента полиции Алексеем Лопухиным. Бурцев спросил Лопухина, действительно ли Азеф работал на «охранку», и тот ответил утвердительно[67].
Суд над Бурцевым начался в октябре 1908 года в Париже. Бурцев изложил суду все свои подозрения. Его заявление поколебало Лопатина и Кропоткина, которые не были знакомы с Азефом, Фигнер же, знавшая его, не поверила Бурцеву. В суд был вызван Бакай, подтвердивший все свои показания. Азеф, приехавший в ноябре, отвечал, что Бакаю верить невозможно, так как он полицейский, а показания Лопухина невозможно проверить. Его поддержали Чернов, Натансон и Савинков. Тем не менее Азеф был встревожен обвинениями. 11 ноября он явился лично к Лопухину и буквально умолял его взять показания обратно, что вскоре стало известно суду. Когда Лопухин отказал Азефу, к нему пришёл начальник Охранного отделения Герасимов и попросил за Азефа. Лопухин отказал и ему, после чего написал письма в адрес Столыпина, министра внутренних дел Макарова и начальника департамента полиции Трусевича с требованием оградить его от подобных нападок. Проверявший эти сведения от суда Аргунов читал эти письма в подлиннике. Суд предъявил на рассмотрение также анонимные письма, поступавшие в разные годы в ЦК и содержащие обвинения против Азефа[67].
В конце декабря 1908 года, когда стала ясна вся лживость показаний Азефа, стал вопрос о том, что делать с ним дальше. В Париже состоялось совещание, на котором присутствовали Чернов, Натансон, Аргунов, Ракитников, Фигнер, Зензинов, Слётов, Савинков и ряд других высокопоставленных партийных работников. Был поставлен вопрос о возможности немедленного убийства Азефа, без приговора суда, либо ожидание приговора. Четыре человека, в том числе Савинков, Слётов и Зензинов, высказались за немедленную ликвидацию провокатора, но большинство, посчитав, что это вызовет раскол в партии, заняли противоположную позицию[67]. 5 января 1909 года Чернов, Савинков и некто, кого последний в своих воспоминаниях называет «Николаем», приехали на квартиру Азефа в Париже. Азефу дали прочесть письмо 1907 года с анонимным доносом на него, присланным в ЦК, после чего заявили, что им известно, что 11 ноября 1908 года он был у Лопухина и просил его отказаться от показаний. Азеф уверял, что тот день провёл в Берлине, в меблированных комнатах «Керчь». Азефу было предложено напрямую рассказать о его сношениях с полицией и спокойно уехать в США по примеру провокатора-народовольца Сергея Дегаева, но и тогда Азеф не рассказал правды. Ему было предложено подумать в течение 12 часов, после чего Чернов, Савинков и Николай удалились. Азеф вышел вслед за ними в 2 часа ночи вместе с женой и исчез. 7 января 1909 года он прислал в ЦК партии письмо с требованиями прекращения нападок на него, но 30 января 1909 года суд признал виновность Азефа и оправдал Бурцева. Ещё раньше, 23 декабря, ЦК признал провокаторскую деятельность Азефа на протяжении многих лет, а 20 января 1909 года выпустил листок с подробным описанием всего ущерба, нанесённого партии Азефом[67].
В феврале в Государственной Думе состоялось заседание по вопросу о деле Азефа. Премьер-министр Столыпин подтвердил, что Азеф сотрудничал с полицией в период с 1892 по 1907 год включительно. Вместе с тем Столыпин заявил, что скандал был раздут для «большей славы революции». Лопухин же был вскоре арестован за выдачу государственной тайны[75].
Разоблачение Азефа нанесло тяжёлый удар партии и «Боевой организации». Оно показало, что во главе последней в течение долгих лет стоял полицейский агент. Стало ясно, что все провалы операций являлись результатами работы Азефа[75].
4. Период руководства Бориса Савинкова
После бегства Азефа Савинков, по-прежнему уверенный в необходимости революционного террора, возглавил «Боевую организацию». Впоследствии он писал, что взял на себя ответственность за попытку её восстановления по двум причинам — ему нужно было восстановить «честь террора» после дела Азефа и быть уверенным, что организация при отсутствии провокаций может привести к успеху политического терроризма[67]. Об этом Савинков в январе 1909 года и заявил ЦК партии, который выразил ему доверие и постановил: