Еще в первые века существования христианства возникла дуалистическая ересь – манихейство (по имени основателя секты Манеса). Манихеи и преемники их ереси с VII в. – павликиане отождествили добро с духом, а зло с материей. В учении павликиан можно найти два равносильных начала: Бог и сатана, из которых первый был творцом мира невидимого, духовного и вечного, а второго – мира видимого, вещественного и тленного. Иегова Ветхого Завета – это Сатана, а пророки и патриархи – его темные слуги, и поэтому надо отвергнуть все книги Ветхого Завета. Новый Завет является истинным Священным Писанием, но Христос не был человеком; это был призрак, фантом. Сын Бога, Он только, по-видимому, родился от Девы Марии, но в действительности сошел с неба, чтобы разрушить культ Сатаны. Переселение души обеспечивает награду добрым и наказание злым. Таковы основные положения учения павликиан, которыми тождественны основные положения учения катаров – дуалистов XI– XIII вв.[21]
Катаризм был верованием чисто антисацердотальным. Он отрицал весь церковный строй как нечто бесполезное; в глазах его римская церковь была синагогой Сатаны, спасение в которой немыслимо. Исходя из этого, он отрицал таинства, обедни, предстательство Девы Марии и святых, чистилище, мощи, иконы, кресты, святую воду, индульгенции и вообще все то, что, по словам священников, обеспечивало верным вечное спасение. Равным образом, катары осуждали десятинный налог и приношения, которые делали для духовенства прибыльным делом присвоенную ими себе заботу о спасении душ. Считая себя церковью Христовой, катары полагали, что они имеют право взять и разрешить, данное Иисусом Христом его ученикам; духовное крещение смывало все грехи, но молитва не имела никакой силы, если грешник продолжал грешить[22].
Богослужение катары проводили на латыни, но Священное писание переводили на простонародный язык, что сыграло свою роль в популяризации этой секты. Катары называли себя просто «катары» (по-гречески «чистые»). Имя «патарены», по-видимому, появилось впервые в Милане в середине XIв, во время гражданских войн, возникших вследствие желания пап ввести целибат среди женатого духовенства Милана. В романских наречьях «pates» значит «старое белье»; тряпичники назывались в Ломбардии «патары»; квартал в Милане, населенный ими, назывался «Патария». Во время смуты XIв. паписты поддерживали тайные сношения с населением квартала Патария, и поэтому их противники прозвали их патпринами, имя, которое они присвоили сами себе[23].
Поначалу иерархия духовных чинов у катаров отсутствовала. Но по мере роста их общин возникла насущная необходимость в упорядоченной системе богослужения. Как и у вальденсов, духовенство катаров представляло собой особую касту совершенных, людей полностью ушедших от соблазнов мира.
У катаров были следующие церковные чины (в порядке убывания): епископ, FiliusMajor, FiliusMinor, дьякон. Верование катаров предполагало предельный аскетизм: запрет на употребление пищи животного происхождения, запрет на любые физические контакты между представителями различных полов и прочие из этого же ряда. Таинства были недействительными, если совершались руками, оскверненными грехом.
Гнев церкви против этой секты был оправдан, так как, распространись это верование по всей Европе, то через каких-нибудь нескольких десятков лет вся территория превратилась бы в пустыню.
Церковь не могла положиться в столь "благочестивом" деле на светскую власть, которая была лишком занята своими собственными делами. С целью преследования ереси был учрежден институт инквизиции[24].
1.4. Альбигойцы
Ересь, которая впоследствии была названа альбигойской (по названию городка Альби в Лангедоке – одном из ее сильнейших форпостов), начала просачиваться в Европу из Восточной империи в начале XI века. О происхождении этой секты существует множество противоречивых гипотез: некоторые историки утверждают, что она является продолжением манихейства в языческой империи, другие придерживаются того мнения, что это дуалистическая секта, явно отличающаяся от манихейства. Нам важно отметить, что дуализм был важной чертой философии альбигойцев и что почти все современные писатели рассматривали ее именно как продолжение манихейства[25].
Прочное существование ереси на юге Франции больше всего беспокоило римскую курию. Римская церковь опасалась потерять южные провинции Франции, хотя альбигойцы никогда силой не распространяли свою веру; но Церковь не могла разделять с кем-либо свое господство над душами людей и поэтому преследовала инаковерующих[26].
Альбигойцы не верят в то, что наш Бог мог обретать человеческую внешность во время своей мирской жизни. С другой стороны, они считают, что, будучи ниже самого Бога, он был попросту высочайшим из ангелов. Отрицая его божественность, они также отрицали его человечность. Вслед за этим они делали вывод о том, что люди не могли не только убить его, но и ранить. А потому никакого распятия и воскресения быть не могло. Вся история страстей Господних и распятия — вымысел.
С их точки зрения, Непорочная Богородица обладает таким же божественным телом, как и сам Христос. Они утверждают, что она только с виду была женщиной, а на самом деле не имела определенного пола.
Теологические учения секты, как и большинство видов ереси, в основном были негативными. К Католической церкви альбигойцы относились с ненавистью и искренним презрением. Они заявляли, что Папы Римские были преемниками Константина, а не святого Петра, который и в Риме никогда в жизни не бывал. Церковь была Алой Женщиной из Апокалипсиса, «захмелевшей от крови святых и от страданий Иисуса». Святые Дары — детские игрушки. Пресуществление — безумное богохульство, потому что Церковь посмела утверждать, будто Христос мог существовать в виде хлеба и вина — созданиях злого духа. Католики осмеливаются заявлять, что получают тело Христа в виде Святых Даров, словно Христос может попасть человеку в желудок. Новые еретики особенно отрицательно относились ко всем формам символизма, к почитанию мощей и креста. Признавая (исключительно для того, чтобы поспорить), что было все-таки какое-то распятие, при котором материальное тело Христа переносило пытки, точнее, нет, было убито, они настаивают на том, что крест следует рассматривать исключительно как деревянное изделие, на котором Христа заставили перенести некоторые страдания. Поэтому крест нельзя превозносить, а надо презирать и оскорблять его. «Я бы с радостью, — сказал один из их писателей, — изрубил крест топором и бросил бы его в костер, чтобы вода в котелке поскорее закипела»[27].
Следуя дуалистическим принципам, они также утверждали, что деторождение — это дело рук дьявола. Беременная женщина считалась одержимой дьяволом, и если она вдруг умирала, то была обречена на вечное проклятие. Брак был грехом худшим, чем блуд, потому что супруги не знают стыда. Поэтому приветствовалось все, что могло привести к прерыванию естественного процесса деторождения; даже инцест и извращения считались предпочтительнее брака, потому что при них не совершалось самого большого греха — деторождения. Таким образом, никто не мог получить «consolamentum», не разорвав предварительно брачных отношений. А для «идеальных», получающих «consolamentum», считалось греховным даже притрагиваться к женщине. «Если до вас дотрагивается женщина, — говорил один из их оракулов — вы должны три дня поститься на хлебе и воде, а если вы прикоснулись к женщине, то вам следует держать тот же пост целых девять дней»[28].
Альбигойцы объявили себя истинной Церковью Христовой, вне которой не спасется никто. Папа Римский у них был Антихристом, а Католическая церковь — Вавилонской блудницей. И, наконец, была у них еще одна церемония, именуемая «endura». Будучи своего рода пародией на соборование «consolamentum» также являлось процедурой, необходимой для посвящения в «идеальные». Вы получали его на смертном одре, что, таким образом, гарантировало вам вечное блаженство, которое могло сильно отличаться от вашей прежней жизни. Так что любой больной, получивший «consolamentum» и ненароком почувствовавший себя лучше, рисковал быть навеки проклят. При таких обстоятельствах «идеальные» заставляли родных не давать больному пищи или даже забирали его в свой дом, чтобы в мире уморить там голодом. Все это, разумеется, делалось для спасения души больных, потому что альбигойцы опасались того, что, выздоровев, бывший больной почти наверняка откажется от строгого аскетизма, которого должны придерживаться «идеальные», к числу которых он был автоматически причислен благодаря «consolamentum». Причем это не было делом необычным. Дело дошло до того, что «endura» погубила в Лангедоке больше людей, чем инквизиция. Один из «идеальных» по имени Раймон Бело, дав больной девочке «consolamentum», приказал, чтобы ей ни при каких обстоятельствах не давали ни кусочка еды. Бело часто захаживал в дом больной, чтобы убедиться в том, что его распоряжение строго выполняется; девочка умерла через несколько дней. Многие добровольно соглашались на «endura». Женщина по имени Монталива до смерти морила себя голодом целых шесть недель; одна жительница Тулузы после нескольких неудачных попыток покончить с собой посредством яда или кровопускания, добилась наконец своего, наглотавшись битого стекла; некий Гийом Сабатье отправился на тот свет после добровольного семинедельного поста[29].