Уговорился с адъютантом Капнистом, что тот будет в довмине наблюдать и звонить, если что. И поехали с Машей прямо с вокзала домой, на Сергиевскую, и сделал, как хотел: разделся и лёг в постель.
Маша была в заботе, и даже подчёркнуто, с твёрдостью: что вот он не обошёлся без неё в трудный момент.
Да, не обошёлся. Этот сердечный приступ обуздал его и наполнил смирением. Не только не было энергии продолжать с женой мелкую борьбу и доказывать свою правоту — но каким-то глохлым равнодушным слоем обложило всякие его залёты в будущее, всякие картины себя, ещё не старого, отдельно от тяжёлой жены. Нет уж, видно, как шло — так шло.
На столике лежала пригласительная карточка от Лидии, сестры Вяземского, — на литургию и панихиду 9-го дня в Лавру. На день, когда он уезжал в Ригу.
Ещё одно напоминание о вечности. Но живых — ведёт жизнь.
Однако покоя в постели Гучков не нашёл. Мысли, возбуждённые поездкой, не улегались, а дыбились, тревожно распирали. Бесповоротное снятие Литвинова с 1-й армии, уже решённое, — не ждало, надо было осуществлять. А по ходатайству своих молодых приближённых советчиков решил сразу снимать и Горбатовского с 10-й армии.
И — сколько ещё придётся их снять, двигаясь дальше к югу?
А ещё же — и Рузского снимать.
Брусилов — тот будет сотрудничать.
А Сахаров — куда годится?
Гучков постарался вернуть мысли в приятную сторону. Скорее заполнять эту ведомость генеральских аттестаций.
И приятно подумать, что за эти дни мог уже приготовить Апушкин, молодой военный беллетрист, генерал, назначенный перед отъездом Гучкова начальником управлений военно-судного и военного прокурора. Создать совершенно новые правовые начала в армии — это была гигантская и заманчивая работа. Военно-полевые суды надо решительно отменять, они сгустили в себе символ реакции, не вяжутся с образом свободы. И Гучкову, когда-то поддержавшему с судами Столыпина, — особенно неприлично. Не простят. По крайней мере, отменить вне театра военных действий. А лучше — повсюду.
Но на этих мечтах Гучкову не удавалось удержаться, а в голову, освобождённую от мельканий поездки, опять вплывало нерешённое само, на чём он тут его оставил. И всё было трудное.
Казанский Военный округ. Гучков распорядился тогда освободить генерала Сандецкого из-под ареста — но казанский Совет солдатских депутатов вновь посадил его, да на простую солдатскую гауптвахту и под усиленный караул. Теперь ехали из Казани или уже приехали уполномоченные Совета убеждать военного министра, что так надо, а он должен убедить их отпустить генерала. Не сегодня, так значит завтра предстоит эта беседа.
А ещё же — оставались без атаманов, отстранённых, — забайкальское и терское казачьи войска, — теперь же и туда простиралась компетенция Гучкова. Пока Гучков ездил или лежал — а войска были без атаманов. Ну в Терское, оказывается, поехал Караулов, может выберут его.
А занявшись казаками — нельзя было не задуматься о приказе: освободить их от наказаний, налагаемых атаманами. Всеобщие свободы надо непременно и поскорей распространять также и на казаков — чтоб отобрать их из мира насилия в мир свободы.
А эти, вгорячах навыбранные из солдат в офицеры? ведь их теперь так просто не разжалуешь.
А во флоте? Натворилось невообразимое: после убийства Непенина адмирал Максимов по сути не был назначен ни Гучковым и никем, а избранный матросами в минуты бунта, так и остался, нагло. Не был назначен — но и сместить его теперь Гучков не смел: при нынешней обстановке в Балтийском море вполне могло стать, что, как лёд сойдёт, Максимов приведёт эскадру и просто возьмёт Петроград в матросскую власть. Уж лучше не трогать.
И продолжал же висеть над Петроградом и над всей Россией так и не решённый вопрос об отдании чести. Совет депутатов честь отменил, министр промолчал, поливановская комиссия разрабатывала, — а каждую минуту на улицах сотен городов встречались военнослужащие и — отдавали честь? не отдавали? как же?..
Тем временем звонил из довмина граф Капнист.
Один раз: что всё — ничего, но разные люди очень ждут. У полковника Туган-Барановского важный новый проект, обсудить. Полковник Туманов вернулся из Ставки — доложить обстановку. (Да, это Гучкову надо слышать: полковник должен был посмотреть на Алексеева глазами Гучкова. Об Алексееве-то важнее всего было Гучкову иметь суждение, принять решение.) Потом: эти два дня тут ожидал барон Врангель, начальник Уссурийской конной дивизии, у него письмо от генерала Крымова, но — лично министру, отказался передать в другие руки.
— Так это очень важно! Я готов принять письмо. Шлите его ко мне!
— Сейчас как раз его нет: рано утром был — ушёл.
Вот, и Крымова проездил...
Потом: привезли из Москвы арестованного Мрозовского. Пока, в ожидании министра, поместили его в Мариинском дворце, под отдельной охраной.
Ну пусть пока. Сразу не сообразишь, на всех времени не найдёшь.
Ещё: привезли арестованного командующего Иркутским военным округом. Ну, завтра.
Пока всё. Не прислать ли газет за время вашей поездки? Есть кое-что отмеченное. Ну, пришлите.
Как нужен был бы один покойный день! Не было.
Привезли газеты. Читал лёжа.
Прочёл своё воззвание об угрозе Петрограду. Набатно звучало.
Своё воззвание вместе с Алексеевым.
Несколько правительственных воззваний.
Своё воззвание против шпионов. Совершенно необходимое: военная контрразведка чувствует себя разгромленной, все и везде подозревают полицейский сыск, не стало возможности работать. А Финляндия, после снятия пограничной жандармской охраны, наводнена немецкими шпионами.
И сюда же затёсана была большевицкая «Правда». Неужели и эту гадость должен был министр читать? Да, большая отметка красным карандашом.
Прочёл, обожжённый обидой. Звали — не верить военному министру, развязно и даже бессмысленно нападали на его приказы. И даже — на приказ о немецких шпионах. Ну, это уже чёрт знает что! Как же иначе вести военное министерство во время войны?
И не отвечать же «Правде»!..
Но Гучков сильно расстроился. Где были эти большевицкие газетчики, когда Гучков громил великих князей, громил Распутина, а его травили с верхов? Где они были, когда Гучков писал громовые открытые письма и составлял тайный заговор?
И так писала «Правда»: «в армии всех старых начальников должны сменить революционеры». С каким безумием это пишется? Сменить — да, но почему революционеры?
Да что! В газетах и лучше было! За эти дни был напечатан неизвестно кем составленный, не прошедший военного министерства, какой-то шальной проект создания особой «Петроградской армии»: «Увековечить ту огромную роль, которую сыграли войска петроградского гарнизона в уничтожении старого режима... Из всего петроградского гарнизона составится отдельная армия в несколько корпусов с постоянным квартированием в Петрограде. Всем частям будут присвоены навсегда отличительные названия, свидетельствующие о роли, которую они сыграли в историческом моменте. Нынешние запасные батальоны будут развёрнуты в полки...»
— Вот эта недоученная рвань? — Гучков расхохотался через мрак. — Ах вот что! И как же они будут вести военные действия? Какой же это стратег придумал?..
И всё это — минуя военного министра?
Да, воистину ещё не было такого военного министра в России! Чтоб о подобном проекте узнавал из газет...
Да... Бразды надо забирать потвёрже.
Опять позвонил Капнист: генерал Крымов сам прибыл в Петроград!! Телефонирует и спрашивает: когда военный министр может его принять?
Вот отлично! Это — конквистадор!
— Скажите генералу: через час, если он может. Я буду в довмине.
Старый соратник. Единомышленник. Сила! Он и поможет сейчас наладить.
И у самого откуда бодрость! — быстро одевался. Крымов — это замечательно! Это — первый и важнейший сейчас в армии человек.
По-настоящему, надо теперь Крымова — одним смелым махом назначить на Верховного! Только так и делаются великие дела. В Алексеева — Гучков не верил. Он боялся его уступчивости в любом неконтролируемом направлении. И ощущал в нём противодействие своим реформам. Но и — снять Алексеева сейчас невозможно, слишком много изменений в короткий срок, всё зашатается. Поэтому идея: пусть Алексеев пока исполняет должность Верховного, а назначить к нему начальником штаба — Крымова.
Крымов был из тех генералов, которым всё не попадается, не попадается дела по плечу.
ДОКУМЕНТЫ — 26
Ставка, 13 марта
ГЕНЕРАЛ АЛЕКСЕЕВ — ГЕНЕРАЛУ ЖАНЕНУ,
французская военная миссия при Ставке
Считаю своим нравственным долгом во избежание тяжелых последствий от недомолвок высказать с откровенностью... Переживаемое Россией внутренне-политическое сотрясение... Запасные части внутренних округов пришли в моральное расстройство и не могут дать укомплектований раньше июня-июля.
... посмотреть прямо в глаза событиям и сказать с необходимой откровенностью, что можно рассчитывать на наше широкое участие в операциях только в июне-июле.
ДОКУМЕНТЫ — 27
Псков, 13 марта
ГЕНЕРАЛ РУЗСКИЙ — ГЕНЕРАЛУ АЛЕКСЕЕВУ
... Состояние Балтийского флота внушает опасение, поэтому правый фланг Северного фронта и подступы к Петрограду являются необеспеченными... Это заставляет меня просить вас усилить войска Северного фронта, передав сюда до четырех корпусов...
585
Сколько лет ни поживал Крымов в Петербурге, с перерывами, — то юнкером Павловского училища, четверть века назад, то учась в Академии Генштаба, то служа в Главном штабе, — никогда не мог он к нему привыкнуть, не мог полюбить. Куда б ни переводился служить — в Сибирский корпус, на японскую войну, в Даурское урочище в Забайкальи, в кубанскую казачью дивизию, — везде чувствовал себя при месте, и сердце раскрывалось. А подъезжал опять к Петербургу — заклятыми болотистыми низменностями, дрянными фабричёнками, настроенным домовым хламом, где лучше было удавиться, чем жить, — и всякий раз та же смертная тоска подступала.