Однако на практике возникают трудности при применении данного требования закона.
Так, по делу в отношении Бойцова, Евдокимова и Ржевского в нарушение УПК и разъяснения Пленума Верховного Суда РФ председательствующим судьей были поставлены перед присяжными заседателями вопросы, требующие юридической оценки. В вопросном листе основные вопросы, предполагающие ответы о доказанности вины подсудимых в лишении жизни Васильева, были сформулированы таким образом, что требовали от присяжных заседателей оценки о наличии умысла на лишение жизни потерпевшего, что в соответствии со ст. 334 УПК РФ относится к компетенции профессионального судьи. О том, что присяжные разрешали юридический вопрос, свидетельствует их вердикт и ссылка на него в приговоре суда: "Вердиктом коллегии присяжных заседателей признано недоказанным наличие у подсудимых умысла на лишение жизни потерпевшего". Следовательно, постановка перед коллегией присяжных заседателей вопросов, не входящих в их компетенцию, повлияла на правильность применения уголовного закона при оценке действий осужденных и на их наказание. В связи с допущенными по делу нарушениями уголовно-процессуального закона приговор был отменен и дело направлено на новое судебное рассмотрение. [43]
Норма УПК о недопустимости постановки перед присяжными заседателями вопросов, требующих юридический оценки, представляется, была введена законодателем в целях предотвращения решения присяжными заседателями «вопросов права», хотя этого, по нашему мнению, невозможно достичь. Вопрос о судимости и особо опасном рецидиве не ставится потому, что эти сведения полагается держать от присяжных в тайне. Закон запрещает при оглашении государственным обвинителем резолютивной части обвинительного заключения упоминать о фактах привлечения подсудимого в прошлом к уголовной ответственности (п. 8 ст. 335 УПК РФ). Это вызвано необходимостью обеспечить непредвзятое отношение представителей народа к оценке доказательств виновности подсудимого. Но возможно ли скрыть указанные факты в тех случаях, когда они выступают в качестве признака состава преступления?
На практике требование четкого отграничения вопросов факта от вопросов права практически неосуществимо. Ведь каждый из поставленных перед присяжными заседателями вопросов является одновременно и вопросом факта, и вопросом права:
1)доказано ли, что деяние имело место;
2)доказано ли, что это деяние совершил подсудимый;
3)виновен ли подсудимый в совершении этого деяния? (п.1 ст. 339 УПК РФ)
Однако при такой формулировке возникает мысль о том, что понимается под словосочетанием «соответствующее деяние» и подразумевается ли в данной формулировке конкретное преступление, предусмотренное законом? Кроме того, как решить, «имело ли оно место» и совершил ли его подсудимый, если не путем сопоставления содеянного с признаками конкретного состава преступления?
Именно поэтому, думается, присяжному заседателю в соответствии со ст. 333 УПК предоставлено право «просить председательствующего разъяснить нормы закона, относящиеся к уголовному делу, содержание оглашенных в суде документов и другие неясные для них вопросы и понятия». Кроме того, председательствующий в напутственном слове присяжным « сообщает содержание уголовного закона, предусматривающего ответственность за совершение деяния, в котором обвиняется подсудимый» (ст. 340 УПК РФ).
Вопрос о виновности, по нашему мнению, является сугубо правовым и сложным, требующим пояснения. Если исходить из понятия виновности, данного в ст. 24 УК РФ43, то под этим следует понимать, совершил ли подсудимый умышленно или неосторожно предусмотренное законом конкретное деяние, принимая во внимание необходимость разграничения признаков объективной стороны от субъективной. Поэтому, следует полагать, что вопрос о виновности является частью вопроса о совершении подсудимым преступного деяния.
Уже первый вопрос, на который должны ответить присяжные, предполагает вычленение из фактических обстоятельств дела тех признаков, которые имеют значение для квалификации содеянного. Ставя вопросы применительно к отдельным признакам преступления, судья обязан помнить, что ответ должен быть либо положительным, либо отрицательным. Поэтому иногда приходится строить целую цепочку вопросов.
Пункт 8 ст. 339 УПК РФ гласит, что вопросы должны ставиться в понятных присяжным заседателям формулировках. Это означает, что юридические познания представителей обвинения, защиты и суда должны быть облечены в столь доступную для рядового гражданина форму, которая могла бы обеспечить адекватное восприятие и осмысление присяжными заседателями всего того, что происходит в судебном заседании и относится к деянию, в совершении которого обвиняется подсудимый. Однако нередко тексты вопросов присяжным заседателям слишком объемны и сложны для восприятия обывателями, таковыми, например, являются вопросы присяжным по обвинению Сутягина и Ульмана.[44] Будучи при этом одним предложением, вопрос может быть воспринят только с приложением значительных умственных усилий в связи с перегруженностью обстоятельствами дела. Возможно, это необходимо с юридической точки зрения, но рядовому носителю русского языка, каковым является присяжный заседатель, трудно понять суть рассматриваемого дела, выделить для себя главное, понять вопрос, на который ему предстоит ответить. Кроме того, нередко вопросы присяжным заседателям в целом сформулированы с нарушением как языковых норм, так и логических отношений между компонентами содержания, следовательно, не могут удовлетворять требованию точности и понятности для читающего. Ответить адекватно на столь неудовлетворительно сформулированный вопрос может не каждый из присяжных заседателей, различающихся по психологическим установкам и уровню языковой компетенции, к тому же вопросы не редко объединяет в себе несколько фактов, и у кого-то из присяжных могли быть в отношении них разные ответы.
Так, например, согласно Заключению лингвистической экспертизы вопросного листа по обвинению С.В. Лобаса, проведенной д.ф.н., профессором, заведующим лабораторией юрислингвистики Н.Д. Голевым и к.ф.н., доцентом А.В. Морозовым, формулировка вопросов могла воспрепятствовать пониманию присяжными заседателями точного смысла совершенных подсудимым действий (т.е. факта, судьями которого они призваны быть, согласно Комментарию к УПК РФ) и одновременно на эмоциональном уровне сформировать у них впечатление о его виновности.
Кроме того, нередко информация, содержащаяся в тексте вопросов присяжным, мало соотносится по смыслу с какими-либо текстами, изученными в ходе судебного разбирательства. На данный факт также указывают многие эксперты, к которым обращались за помощью лица, дела которых были рассмотрены с участием присяжных заседателей.[45]
Доказанность обстоятельств, свидетельствующих о наличии в действиях подсудимого вины в качестве элемента состава преступления, не предрешает для присяжных вывода о виновности указанного лица. Здесь в практике суда присяжных имеются интересные факты: были вынесены вердикты, в которых присяжные на вопрос о виновности отвечали отрицательно, признавая вместе с тем доказанными все фактические обстоятельства совершенного преступления, в том числе и обстоятельства, характеризующие наличие конкретной вины лица. При этом сами подсудимые могли признать свою вину.
Например, получил известность приговор суда присяжных по делу Краскиной, вынесенный Ивановским областным судом. Присяжные, признав доказанными фактические обстоятельства преступления, т.е. то, что Краскина заранее приготовленным ножом нанесла один удар Смирнову в шею, от чего последовала его смерть, на вопрос о виновности Краскиной ответили: «Невиновна». В журнале «Российская юстиция» были опубликованы и приговор суда, постановленный на основании оправдательного вердикта присяжных заседателей, и определение Кассационной палаты, не усмотревшей оснований для отмены данного приговора, поскольку он постановлен без нарушений закона.[46] В Ростовском областном суде присяжными были вынесены два аналогичных вердикта: по делу Панчишкина и Филиппова и по делу Текунова.[47] Верховный суд РФ, пересматривая такие приговоры по кассационным протестам, занял позицию, в соответствии с которой присяжные имеют право ответить отрицательно на вопрос о виновности и тогда, когда они утвердительно ответили на вопросы, касающиеся доказанности всех обстоятельств совершенного деяния.
В целях предотвращения противоречивости ответов присяжных заседателей нами предлагается следующая формулировка поставленных перед ними вопросов:
1) доказано ли, что рассматриваемое в судебном заседании деяние имело место;
2)доказано ли то, что подсудимый совершил инкриминируемое ему деяние;
3)если да, то подлежит ли подсудимый наказанию и заслуживает ли снисхождения?
Опыт работы судов присяжных показал, что правильная постановка вопросов перед присяжными заседателями – один из сложнейших для судей моментов процесса. Вопросы должны формулироваться так, чтобы из ответов присяжных на них следовал однозначный вывод о квалификации деяния, исключающий возможность ошибочного применения закона. Основанием для постановки вопросов служат не только обвинительное заключение, но и материалы судебного следствия и прения сторон. От постановки вопросов во многом зависит правильность применения уголовного закона в суде с участием присяжных заседателей. На данное обстоятельство также указывали и дореволюционные юристы.[48]