Текст письма убедительно свидетельствует, что Татищев и в 1723 г., после выхода законодательных актов об обучении детей церковнослужителей в школах духовного ведомства, продолжал рассматривать более ранний указ Берг-коллегии как действующий. Более того, и Духовный регламент он трактовал как доказательство своей правоты, считая, что дети духовенства должны учиться: «А ежели вы мните, что без указа от Синода учинить не смеете, и в том вас ясно обличает Духовный устав о учинении училищ, подписанный Синодом и выше. Однако ж, хотя б того и не было, но ты, где хочешь не токмо неповеленное, но и весьма от Синода запрещенное делаете без опасения, исполняя свою корысть» [Там же].
В записной книге входящих и исходящих дел Исетских заводов (будущего Екатеринбургского завода) за 8 июля 1723 г. зарегистрирована копия письма Татищева протопопу, «при том же от протопопа с ведении копия» [ГАСО, ф. 24, оп. 12, д. 1636а, л. 38 об.], т. е. протопоп ответил Татищеву, а Татищев уведомил об этом начальника заводов Геннина — отправил ему копии своего письма и ответа протопопа. В. И. Геннин занял правильную позицию, посоветовав Татищеву жаловаться архиерею.
Перед отъездом из Кунгура 29 сентября 1723 г. Татищев отправил письмо епископу Вятскому и Великопермскому [см. об этом: Василий Никитич Татищев…, 67–69]. Накануне он узнал от Геннина, что следствие закончено, он оправдан и допущен Петром I к делам [см.: Геннин, 1995, 113]. Изменение положения Татищева сказалось на содержании письма: оно написано в довольно резких тонах и полно сарказма. Татищев жаловался на кунгурского инквизитора И. Веселкова, который, вопреки повелению Синода, не уничтожил старообрядческую часовню в городе, «верх сломал, однако ж иконы не вынесены, и по вся недели ходил сам во оную для сребролюбия своего молебствовать…». Из письма становится ясно, как мотивировал кунгурский протопоп неотдачу части детей в горно-заводскую школу: «ответ, которой и малым рабятам в смех, бутто они имели в 1720-м году вашего преосв[ященства] указ о высылке детей их на Вятку, и оные за распутием не послали, а ныне посылают. И по тому видно: явная отговорка и нехотение – бутто в три годы не имели они добраго пути к езде!».
Заметим, Татищев возмущался нежеланием духовенства учить детей не только в горно-заводских, но и в духовных школах и уже не требовал отдачи детей именно в кунгурскую школу: «…доношу, дабы вы соблаговолили к пресечению таких противностей свой труд приложить, а об отдаче церковных служителей детей их в школу прислать к кому надлежит указ, понеже о сочинении школ правительствующий Синод, веледушно прилежа, указами во все епархии и для изъяснения от оных предлежащих польз печатными книгами объявили, которое вашему преосв[ященству] не без известно».
По сути, Татищев указывал духовному чину на то, что его предписания, как и предписания самого Синода, в Кунгурском уезде не исполняются, и поскольку сам епископ подтвердительных указов на места об обучении детей после 1720 г., видимо, не рассылал, то Татищев ему невольно о выполнении долга напомнил. Не получилось у него с привлечением детей церковничьих в кунгурскую школу, так пусть епископ побеспокоится и заберет их в школу архиерейскую на Вятку – так, на наш взгляд, рассуждал Татищев.
Заметим, новый начальник заводов В. И. Геннин, в отличие от Татищева, во время поездки на Егошихинский завод и в Кунгур в ноябре–декабре 1723 г. не интересовался деятельностью кунгурской школы: ни одной записи об этом нет в его дневальной книге, лишь указ о смене учителя в связи с производственной необходимостью [см.: ГАСО, ф. 24, оп. 1, д. 19, л. 100–107].
По-видимому, глава Вятской епархии на письмо Татищева отреагировал: 10 ноября 1723 г. в книге входящих и исходящих дел Исетских заводов записано: «Доношение с Кунгура от протопопа Иоанна Антониева, чтоб из школы кунгурской поповских и церковных причетниковых детей, которые обучаются в школе, прислать на Кунгур в святительской двор для отсылки в Хлынов в архиерейской приказ» [Там же, оп. 12, д. 1636а, л. 132 об.]. Письмо Татищева сработало: духовные власти решили забрать в архиерейскую школу не только остававшихся вне учения детей из домов их отцов, но и обучавшихся в горно-заводской школе. Они начали борьбу за возврат детей из духовного сословия под свое крыло, тем более что и действующее законодательство было на их стороне.
Но горное ведомство не собиралось расставаться с обученными за счет уральских заводов церковно-служительскими детьми. На доношении протопопа де Геннин сделал помету: «по сему доношению писать в Берг-коллегию и послать копию, повелят ли их [детей] отдать, а в Кунгур капитану Татищеву взять с собою ведомость». Татищев, уезжая в столицу, должен был задержаться по делам в Кунгуре, проконтролировать ход строительства Егошихинского завода, ему, видимо, поручалось также сверить с ведомостью наличный состав учеников, продолжавших обучаться в кунгурской школе. Поскольку с Татищевым отправлялась в Берг-коллегию и копия с доношения протопопа, ясно, что решение вопроса об обучаемых в кунгурской школе церковничьих детях отдавалось на усмотрение центрального органа управления горно-заводской промышленностью.
В Берг-коллегии хорошо понимали, что права духовного ведомства на своих людей закреплены рядом законодательных норм и им нельзя противоречить. Вероятно, поэтому при рассмотрении доношения Геннина от 18 ноября 1723 г., состоящего из ряда пунктов, по вопросу об обучении церковничьих детей в горно-заводских школах члены коллегии никакого решения не приняли [см.: РГАДА, ф. 271, оп. 1, д. 751, л. 182]. Правда, в ноябре 1726 г. в обер-бергамте заслушивался указ Берг-коллегии, разрешавший принимать к горным делам для обучения «охотою» вольных людей из дворцовых крестьян, купечества и церковничьих детей [см.: ГАСО, ф. 24, оп. 1, д. 194, л. 402 об.].
В феврале 1724 г., рассматривая штаты уральских заводов, Берг-коллегия предложила слить кунгурскую школу с Екатеринбургской арифметической, установить общее число учащихся на жалованье в школах до 100 человек [см.: РГАДА, ф. 271, оп. 1, д. 758, л. 17 об., 21 об.]. В июне 1725 г. это предписание коллегии о слиянии школ было претворено в жизнь. Согласно присланному доношению капитана Берглина и реестру учеников кунгурской школы, в ней числилось 14 человек, причем пятеро новеньких, в списках 1723 г. не фигурировавших, социальное происхождение которых осталось неизвестным [см.: ГАСО, ф. 24, оп. 1, д. 52, л. 448–449 об.]. Можно лишь предположить, что они попали в школу в результате усилий Татищева в ноябре 1723 г.
С учителем шихтмейстером Одинцовым прибыло в Екатеринбург только четверо: сын комиссара Д. Попов, сын пономаря Г. Токарев и двое новеньких И. Соколов и И. Богомолов. Сын попа М. Мизинов находился «у письма» на Егошихинском заводе, и его разрешили оставить там, если он окончит курс наук, если нет – прислать в Екатеринбургскую школу. Его прислали после составления рапортов и счетов «прошлых лет» [Там же, оп. 12, д. 193, л. 58]. Трое (сын подьячего Кадешникова и двое новеньких) были оставлены до вызова начальства, пятеро (дети попов, пономаря и новенький) числились больными.
В августе 1725 г. явилось трое болевших, младший сын попа П. Веселков, пономаря – Ф. Розмахнин и новенький – И. Яковлев. Сын попа И. Бочкарев прибыл по выздоровлении лишь в октябре 1725 г. Обер-бергамт потребовал прислать еще двух детей попов – беглого Ф. Демакова и болевшего И. Веселкова [см.: Там же, ф. 38, оп. 1, д. 4, л. 140, 169; ф. 24, оп. 1, д. 52, л. 453]. Таким образом, можно считать, что горно-заводские власти и в середине 20-х гг. XVIII в. не отказались от использования детей духовенства, прошедших курс обучения в горно-заводских школах, в интересах своего ведомства, продолжали учить их в Екатеринбургской школе.
Дети духовенства с 1721 г. по инициативе Татищева начали привлекаться наряду с детьми мастеровых и в первые словесные школы, открытые при Уктусском и Алапаевском заводах, в Уктусскую арифметическую. Это была территория, непосредственно подведомственная горному начальству со всем ее населением. Служителей культа в церквах заводских поселков, в селениях приписных к заводам слобод Татищев рассматривал как составную часть горнозаводского населения и считал возможным использовать их в интересах своего ведомства, в том числе привлекать для обучения в горно-заводские школы.
На протяжении 1721 г. Татищев вынес ряд предписаний, касавшихся как сбора церковничьих детей в школы вместе с детьми подьячих и мастеровых, так и обучения детей в школах на дьячков. Поскольку Генеральным регламентом предписывалось все дела в учреждениях вести коллегиально, большинство решений Татищев выносил вместе с членом начальства И. Блиером, но, безусловно, инициатором их был он сам. В июне 1721 г. во время посещения Алапаевского завода был вынесен приговор: «Алапаевских заводов и приписных слободах церковничьих, подьяческих, детей боярских и мастеров детей их велите обучать читать и писать дьячком церковным, которым за труд на заводе давать по наказу, а в слободах впредь определено будет. Ежели же оныя дьячки или отцы детей своих обучать не похотят, то оные взяты будут на Уктусские заводы для обучения, а преслушники наказаны будут» [РГАДА, ф. 271, оп. 1, д. 618; ГАСО, ф. 24, оп. 1, д. 5, л. 91].
Во время поездки на Алапаевский завод Татищев лично послал указ в Мурзинскую слободу о высылке детей подьяческих, церковничьих, пищиков, детей боярских от 5 до 15 лет на смотр на Алапаевский завод [см.: ГАСО, ф. 24, оп. 1, д. 4а, л. 256 об.]. Видимо, он сам просматривал росписи детей Алапаевского завода, а также Арамашевской, Мурзинской, Уткинской, Невьянской слобод.
Татищев не преминул обратить внимание светских властей на попытки духовенства уклониться от отдачи своих детей для обучения. В июне 1721 г. под впечатлением от своей поездки Татищев пожаловался сибирскому губернатору Алексею Черкасскому: невьянский поп, узнав о сборе детей церковничьих и подьяческих для обучения грамоте и арифметике, сына пономаря, уже назначенного в солдаты, но за малолетством оставленного, который едва часослов читал, женил на своей дочери и поставил в дьяконы без известия прихожан. Так же поступил и поп на Алапаевском заводе, 16-летнего сына женил и в дьяконы поставил, «где диякона не бывало и за малостию прихода быть не у чего». Не имея прав вмешиваться в решения епархиальных властей о поставлении в дьяконы, Татищев попытался вовлечь в противодействие таким решениям губернские власти: «И хотя сие архиере[й]ское посвещение как по правам духовным, так и по уложенью опровергается, однако ж я ничего в этом делать не имею, но прошу вашего на то указа, что об оных повелите» [Там же, д. 6, л. 231–231 об.].