Вступив в переписку с духовными лидерами пиетизма в Галле и Москве, фон Врех постоянно получал духовную поддержку и финансовую помощь для развития деятельности организованной им школы. Являясь одним из пяти учебных учреждений, основанных пиетистами в России, тобольская школа должна была готовить штат для миссионерской деятельности среди аборигенного населения края. Что касается отношения государственной власти к этому новаторскому предприятию, то ряд исследователей склонен предполагать, что Петр I был знаком с работой школы и даже обещал свою поддержку ее организаторам [см.: Зиннер, 1968, 101]. Таким образом, в Северо-Западной Сибири была фактически разрешена деятельность миссионеров-пиетистов, развертыванию которой помешал лишь заключенный вскоре мир и возвращение большинства ссыльных пленных шведов, в том числе и Курта фон Вреха, домой.
Что касается миссионерской деятельности Русской православной церкви в Сибири, то ее поддержка правительством в ущерб другим религиозным традициям привела к страху принудительного крещения, распространению слухов о готовящейся насильственной христианизации народов Северо-Западной Сибири во второй половине XVIII и, как следствие, к антирусским выступлениям [см.: Побережников, 1995, 89–93]. Из-за угрозы таких выступлений в 1789 г. Сенат даже вынужден был временно вообще приостановить деятельность миссионеров в Северном Приобье. Страх перед волнениями аборигенов был настолько велик, что и десять лет спустя Сенат ответил решительным отказом на предельно осторожное предложение Синода начать понемногу посылать в «инородческие» селения проповедников [см. об этом: Миненко, 1975, 266–267].
Тем не менее задача формирования национального единства в многонациональной и поликонфессиональной стране осознавалась очень остро, в том числе и российской интеллигенцией. Духовенство на местах в меру понимания своего христианского долга продолжало нелегкий, а порой и опасный труд по обращению народов, придерживающихся религиозных традиций своих предков. Люди, непосредственно не связанные с миссией, также указывали на необходимость использования православия в интересах укрепления государства, в особенности в иноэтничных и инорелигиозных окраинах. Одним из выразителей идеи более активного использования православия в интересах укрепления целостности государства был, например, и великий русский поэт А. С. Пушкин. Характеризуя ситуацию на Кавказе, он писал: «Черкесы нас ненавидят. Мы вытеснили их из привольных пастбищ; аулы их разорены, целые племена уничтожены. Они час от часу далее углубляются в горы и оттуда направляют свои набеги. Дружба “мирных” черкесов ненадежна: они всегда готовы помочь буйным своим единоплеменникам… Что делать с таковым народом. Влияние роскоши может благоприятствовать их укрощению; самовар был бы важным нововведением. Есть средство более сильное, более нравственное, более сообразное с просвещением нашего века: проповедание Евангелия. …Кавказ ждет христианских миссионеров» [Пушкин, 1981, 302]. Судя по настроению в обществе и церковных кругах, миссионеров «ждал» не только Кавказ. Идея объединения страны под знаменем православия и, следовательно, развития миссионерства буквально витала в воздухе, поэтому призыв Синода в 1828 г. к казанской и тобольской епархиям представить планы организации миссии упал на подготовленную почву. В результате было образовано две миссии: в 1830 г. – Алтайская во главе с архимандритом Макарием и двумя годами позже – Обдорская под руководством иеромонаха Макария – для распространения православия среди народов Сибири, борьбы с расколом и работы с мусульманским населением. Правда, Обдорская миссия вскоре была закрыта по просьбе тобольского губернатора из-за начавшегося на Ямале восстания ненцев.
К середине XIX в. стали проявляться новые тенденции в области национальной политики, а следовательно, и политики в области религиозных традиций различных народов. Подъем национального самосознания в России, актуализация идеи «Москва – Третий Рим» поставили перед деятелями церкви задачу не только защиты православия, но и активного распространения его на всех подданных империи. С этого времени началась непрерывная теоретическая работа по созданию миссионерских программ и организации миссионерской деятельности на окраинах страны. Была создана сеть учебных учреждений, готовивших миссионеров; активизировалась работа по переводу священных текстов на языки народов Сибири, что во многих случаях послужило катализатором появления учебной и художественной литературы на языках народов России; создавались и публиковались инструкции для миссионеров. Огромный вклад в разработку идеи организации миссионерского дела внес архимандрит Макарий, возглавлявший с 1830 г. Алтайскую миссию. Его видение задач миссии, как и у многих других мыслителей XIX в., основывалось на идее, что на Россию и россиян возложена особая задача по приведению «непросвещенных» народов к Богу. В дальнейшем, однако, эта идея под воздействием роста патриотических настроений в обществе видоизменилась. Усилились призывы ряда общественных и церковных деятелей не столько к христианизации, сколько к русификации нерусского населения. Архиепископ Иркутский и Нерчинский Вениамин выдвинул тезис о том, что «православие должно вести борьбу не просто с чужой верой, но и с чужой национальностью, с нравами, привычками и всею обстановкой обыденной жизни инородцев». По его мнению, миссионеры должны были убеждать аборигенов в превосходстве русского национального быта, «чтобы сделаться им не по вере только, но и по национальности русскими». Миссия православия провозглашалась миссией обрусения, поскольку, как отмечал архиепископ Вениамин, «…чем больше развито национальное самомнение в известном народе, тем труднее обращение его к православию, потому что он тем упорнее стоит за свою национальность, а с нею и за веру». Серьезный упрек предъявлял архиепископ и правящему дому. Именно в отсутствии четкой позиции монарха и законодательства в отношении христианизации он видел ее неудачи. В качестве мероприятий первой необходимости архиепископ считал следующие: серьезная государственная поддержка христианизации населения; пересмотр законодательства; издание монаршего указа о крещении; организация общего для всех школьного образования без учета национальных особенностей [см.: Вениамин, 1885, 7–18].
Точку зрения на государственное значение христианизации поддерживал член Всероссийского православного миссионерского общества Е. Н. Воронец. Сравнивая действия князя Владимира, крестившего Русь в 988 г., и процесс распространения православия во второй половине XIX в., Воронец жестко критиковал политику русского правительства за то, что оно, «не сознавая настоятельной государственной потребности распространения христианства среди инородцев, не предпринимало никаких решительных и насильственных мер» [Воронец, 1890, 46–48].
Однако не все российское духовенство поддерживало идею о необходимости русификации «инородцев». По мнению иеромонаха Дионисия, российский император в отношении нерусских народов был скорее в роли опекуна, и если Владимир имел моральное право крестить русских силой, являясь их «отцом», то правительство многонациональной Российской империи не могло так безгранично распоряжаться судьбой других (нерусских) народов. Оно не могло приказывать, а тем более насильно заставлять переменить одну веру на другую. Иеромонах Дионисий настаивал и на том, что православная миссия не могла быть подчинена решению государственных задач еще и потому, что это неизбежно привело бы к использованию чисто полицейских средств. «Насилия, преследования, суды, наказания, отобрание имуществ, заключение и другие чисто полицейские меры – вот чем хотят добиться успеха в распространении православия люди с государственными взглядами на миссионерство», – писал иеромонах Дионисий; признание государственного значения распространения православия, по его мнению, порождает среди ревнителей православного миссионерства религиозный фанатизм, полнейшую религиозную нетерпимость, порицание и отрицание всего нерусского и неправославного [см.: Дионисий, 1901, 26–30]. Важное место в обсуждении задач и методов христианизации заняли вопросы просвещения, развития культуры и внедрения достижений европейской цивилизации в быт аборигенов. Подобный проект устроения миссии с культурно-благотворительными целями для народов крайнего Севера предлагал профессор А. И. Якобий [1895]. Того же мнения придерживался и известный исследователь тобольского Севера А. А. Дунин-Горкавич. Он считал, что миссия «…главною своею заботою должна считать не то, чтобы окрестить инородцев как можно больше, потому что они после этого все равно остаются при прежних своих религиозных понятиях, а то, чтобы дать христианское направление всей их деятельности и принести им практическую пользу в их жизни» [Дунин-Горкавич, 1994, 66].
Эта точка зрения, однако, была прямо противоположна взглядам уже упоминаемого выше иеромонаха Дионисия, а также профессора Е. Юзефовича, утверждавшего, что «…христианство само по себе бесценное сокровище и источник благ временных и вечных», «увеличивать его ценность и значение какими-то посторонними заслугами, ценить его не само по себе... – богохульство» [Юзефович, 1883, 64].