Сам министр полиции куда больше опасался роялистов, активность которых резко возросла зимой 1800 г., в годовщину казни Людовика XVI. Фуше пытался справиться с роялистским движением “апробированными” со времен Директории методами. В январе 1800 г. ему удалось арестовать нескольких членов так называемого “Английского комитета”, заполучить ряд роялистских документов. Схваченный агент роялистов сообщил Фуше множество имен своих “соратников”. Шпионская сеть, созданная Фуше, была всеохватна. По выражению Ю.М. Стеклова, Фуше “организовал такой шпионаж и провокацию, каких история не видела до тех пор”. Шпионили везде – в кафе, в театрах, в игорных домах, в общественных местах. Шпионаж приобрел статус важного “общественного служения”. Конспирация в деле полицейского сыска была доведена до совершенства – наиболее высокооплачиваемые агенты министра, вращавшиеся в высшем свете, передавали ему свои донесения неподписанными, через третьих лиц. Аналогичным образом агенты Фуше действовали и за границей. Имелись они даже среди приближенных “претендента” – Людовика XVIII – и при дворах европейских монархов. Основательно “потрепав” “Английский комитет”, Фуше обрушился на другую контрреволюционную организацию, “Швабское агентство”, находившуюся под присмотром шефа британской разведки в Европе Уильяма Уикхэма.
Борясь с “крамолой” слева и справа, Фуше незадолго до отъезда Наполеона в армию весной 1800 г. получил задание “умиротворить” Вандею. Через знаменитого аббата Бернье и двух виконтесс его агентура взялась “обрабатывать” роялистов, убеждая их в том, что Бонапарт сделает все, чтобы посадить Бурбонов на трон. Роялисты, втайне страстно желавшие найти в Бонапарте второго Монка, “попались на его удочку”. Уловка удалась. На некоторое время консульское правительство обрело благожелательный нейтралитет со стороны роялистов.
В своем ведомстве Фуше проводит важные организационные мероприятия, крупнейшим из которых было учреждение 8 марта 1800 г. префектуры полиции. Ее создание завершило довольно длительный процесс оформления структуры полицейской службы во Франции в годы революции. Корпус префектов представлял собой самый мощный рычаг внутренней политики Наполеона. Еще одним нововведением Фуше было учреждение 26 октября 1801 г. должности генеральных комиссаров полиции, обладавших широкими полномочиями и назначавшихся лично министром полиции для исполнения краткосрочных, вызванных обстоятельствами поручений.
Безоблачные отношения между министром полиции и первым консулом вскоре, однако, были омрачены. Причиной этого явились события 20 июня 1800 г., когда по Парижу поползли слухи о поражении армии Бонапарта в битве под Александрией. В городе зрел заговор с целью устранения первого консула, а министр полиции практически бездействовал. В ночь со 2 на 3 июля “завоеватель Италии” неожиданно возвратился в Париж. Фуше явился к повелителю с докладом, и тот не скрыл от него своего недовольства случившимся 20 июня. Но и на этот раз Фуше удалось спрятать “концы в воду” и практически не оставить свидетельств своего участия в проекте замены “Кромвеля” другим, менее деспотичным “хозяином”.
Однако даже для него было совершенно невозможно скрыть “необъяснимую” пассивность, проявленную им 20 июня 1800 г. Все его “аргументы” лишь усугубили подозрительность Бонапарта. Вероятно, именно к этому времени следует отнести появление разнообразных полиций, в функции которых входило не столько следить за гражданами, сколько наблюдать друг за другом. У первого консула были свои осведомители, у его брата, министра внутренних дел Люсьена, – свои, у Талейрана – свои; были они даже у генералов, командовавших войсками в Париже и других военных округах.
Существование различных полицейских “отделов” вело к любопытным результатам. Некоторые шпионы работали “совместителями”; так, некий Робийяр был и личным шпионом Бонапарта, и шпионом министра полиции. Плата была, разумеется двойной. Однако, вне всякого сомнения, “дочерние” полиции не шли ни в какое сравнение с полицией самого Фуше. Для Фуше шпионил даже личный секретарь первого консула – Фовеле Бурьенн. Узнав о том, что Фуше тратит 100 тыс. франков в месяц, чтобы быть в курсе всего касающегося жизни первого консула, Бурьенн предложил министру исчерпывающую информацию о Наполеоне за 25 тыс. франков. По-прежнему бесперебойно “работал” другой канал информации Фуше, где осведомительницей выступала жена первого консула. “У меня была возможность проверить информацию секретаря той, которую я получал от Жозефины, и наоборот. Я был сильнее, чем все мои враги, вместе взятые”, – отмечал Фуше.
После Маренго в консуле Бонапарте все больше проявлялся император Наполеон. Это вело к тому, что режим Консульства стал вызывать растущее недовольство среди сторонников республики. “Весь первый год консульства, – писал Демаре, – представлял собой серию заговоров, направленных против Наполеона со стороны так называемых республиканцев или, скорее, со стороны приближенных падшей Директории”. Одним из наиболее нашумевших был заговор Арены и Черакки в октябре 1800 г., пытавшихся убить генерала Бонапарта. Но он был своевременно раскрыт агентами дворцовой полиции, а его участники, вооруженные кинжалами, схвачены в здании Оперы. Фуше в мемуарах характеризовал дело Арены-Черакки как “смешную попытку покушения на жизнь первого консула” и даже не пытался приписать себе заслугу разоблачения заговорщиков.
Следующей попыткой покушения на жизнь первого консула явился взрыв на улице Сен-Никез вечером 21 декабря 1800 г. Теперь удар был нанесен справа. Покушение подготовили и осуществили роялисты. Первый консул и его жена на этот раз спаслись от гибели благодаря чистой случайности. В тот день Наполеон собирался посетить Оперу. Заговорщики знали об этом и поставили на улице Сен-Никез, по которой должен был проследовать первый консул, щедро начиненную взрывчаткой тележку водовоза. Бесполезно прождав свою стареющую, но по-прежнему кокетливую супругу, которая никак не могла выбрать себе шаль для поездки в Театр, Наполеон отправился туда один. Времени до начала спектакля оставалось мало, и карета первого консула промчалась по улице Сен-Никез в мгновение ока. Взрыв “адской машины” громыхнул уже после того, как коляска Бонапарта миновала опасный участок. Супруга же Наполеона еще только выезжала из дома, когда раздался взрыв. Грохот от “адской машины” был настолько силен, что его услышали в стенах Комеди Франсез, где произошел курьезный случай. Один из актеров театра Арман д’Айи, с успехом дебютировавший в 1800 г., высказал предположение, что это салют в честь очередной победы французского оружия над врагами Республики. По его настоянию о “радостном событии” было объявлено собравшейся в зале публике. Когда выяснилось, в чем дело, незадачливый патриот был арестован, посажен в тюрьму и лишь с немалым трудом сумел доказать свою невиновность.
Проявив на публике завидное самообладание. Наполеон, однако, не счел нужным сдерживаться в присутствии своего обер-шпиона. Он в резкой форме отчитал Фуше, спросив его, не хочет ли тот сказать, что организаторами покушения были роялисты? “Да, – ответил Фуше, – вне всякого сомнения; я скажу это и, более того, представлю соответствующие доказательства”. По единодушным и многочисленным свидетельствам современников. Наполеон был убежден в том, что ответственность за взрыв лежит на якобинцах. Неделю спустя после покушения в соответствии с распоряжением первого консула Фуше составил проскрипционные списки своих “друзей” – якобинцев. Они в первую очередь подвергались преследованиям и высылались из страны сотнями.
Теперь первый консул как будто благоволил к своему министру полиции. Вскоре после покушения 21 декабря в разговоре с Жозефиной Наполеон сказал, что Фуше умен и всегда будет полезен. Однако Фуше находился в весьма трудном положении, так как в окружении Бонапарта имелось немало его недругов. Наиболее яростным противником был военный министр Республики генерал Кларк. Столь же враждебно к нему относился и Талейран, хотя между ним и Фуше существовало какое-то внутреннее “родство”. Недаром наблюдательный и циничный Баррас говорил, что “Талейран – это Фуше знати, а Фуше – это Талейран каналий”. После покушения Талейран, как позже признавал в мемуарах канцлер империи Этьен-Дени Паскье, открыто высказал в присутствии первого консула “мысль” о том, что неплохо было бы арестовать Фуше и расстрелять его в течение 24 часов.
К счастью для Фуше, его агенты быстро “напали на след” заговорщиков. В считанные дни были арестованы почти все участники и организаторы покушения. Все они действительно оказались роялистами. “Ювелирная работа” Фуше по раскрытию заговора произвела большое впечатление на Наполеона. До поры до времени Фуше был необходим Бонапарту. Это качество министра полиции – умение сделать себя необходимым – отмечали все мемуаристы, знавшие Фуше. Современный американский историк Гюберт Коул утверждает, что Наполеон чувствовал себя в большей безопасности, когда министерство полиции находилось в руках этого человека. Виртуоз шпионства, мастер провокаций, он действительно преуспел на поприще охраны безопасности первого магистрата Республики. Взрыв 21 декабря был исключением из правил; во всех остальных случаях заговорщики неизменно и заблаговременно попадали в ловко расставленные министром полиции сети. Фуше был незаменим для Наполеона и как идеальный исполнитель его распоряжений. Но вместе с тем Наполеон не чувствовал к нему полного доверия. Вероятно, в глубине души он был убежден, что Фуше от него что-то скрывает и докладывает ему далеко не обо всем. Иногда эта недоверчивость откровенно звучала в посланиях Бонапарта министру полиции. В его письме от 24 февраля 1802 г. есть такие строки: “Восстановление мира… позволяет мне уделить больше внимания полиции. Я желаю быть информированным в большей степени обо всем, что имеет место, и встречаться с Вами по крайней мере раз или два раза в день”.