Вообще, представляется, что концепция «политического невежества» в среде русского офицерства на момент начала Гражданской войны выглядит очень уязвимо. Поскольку все познается в сравнении, возникает вопрос: а кто в Российской империи в начале XX в. блистал исключительной политической грамотностью? При ближайшем рассмотрении приходится сделать вывод, что компетентно подойти к проблеме оценки политической ситуации в стране, в принципе, на тот момент могли лишь люди, сами непосредственно этой политикой занимавшиеся. Этим, в частности, можно объяснить факт постоянных перебежек с одной стороны на другую. Неподкованное и до конца не убежденное идеологически население не чувствовало прочной связи ни с одной из воюющих сторон. Позиция монархизма, искреннюю приверженность которой сохранили далеко не многие, в основном была свойственна старшему генералитету, то есть людям, прослужившим этой идее всю свою жизнь и находящимся в том возрасте, когда радикальная ломка мировоззрения в силу особенностей психики человека уже практически невозможна.
Молодой поручик царской армии М. Н. Тухачевский принял сторону большевиков вполне сознательно и отчасти именно по политическим убеждениям, отчасти в надежде на то, что именно большевики смогут спасти армию и возвратить ей былое величие. Кстати, антимонархические настроения М. Н. Тухачевского корнями своими уходят в детство будущего советского маршала.
В-третьих, играет роль сила сложившихся обстоятельств, влияние момента. Это определяло стихийность сделанного выбора, делало его непрочным. В основном, это было свойственно людям психологически, морально слабым, что сейчас принято называть «ведомым». Такой вариант развивает генерал-майор (анненковского производства) Н. А. Денисов на судебном процессе в Семипалатинске в 1927 г., на котором он оказался как ближайшее доверенное лицо атамана и его последний начальник штаба. «Проснувшись утром, я воспринял приход белых как совершившийся факт и поплыл по течению» (Н. А. Денисов говорит здесь о событиях августа 1918 г., а именно о взятии Казани белыми и отрядом Чехословацкого корпуса). [3, с. 216]. Кстати, Н. А. Денисов также ссылается на свою политическую неосведомленность: «Я, как офицер, ... был политически бессознателен и неграмотен». [3, с. 216]. Конечно, его объяснение с учетом обстоятельств и всей линии поведения генерала на суде, в которых оно давалось, не вполне заслуживает доверия, тем не менее, влияние момента вообще было очень сильно в период Гражданской войны. «Впечатления были сильны и скоропреходящи. Их не успевали анализировать. Жили минутою, не схватывая размах швырявшей их катастрофы» [5, с. 36].
В-четвертых, угроза смерти, применение методов террора по отношению к офицерству. Так, например, было с офицерами-каппелевцами по окончании Ледяного похода, точнее с теми из них, кто выбрал конечной точкой похода Монголию. Таким образом, они оказались во власти барона Р. Ф. фон Унгерн-Штернберга, взявшего в феврале 1921 г. столицу Монголии Ургу. В городе началась мобилизация, которая порой носила насильственный характер. Во всяком случае, по воспоминаниям самих офицеров, идти служить в дивизию барона они желанием не горели и были вынуждены подчиниться именно под угрозой физического уничтожения. Говоря о добровольной записи в дивизию барона Унгерна, К. И. Лаврентьев отмечает: «. поступать торопились, спасая себя, выдавая за полезных делу» [8, с. 321]. Согласно Приказу № 15 от 21 мая 1921 г. о наступлении на Сибирь «преступный нейтралитет» бойцов является преступлением и должен караться «по все строгости законов военного времени» [8, с. 171]. Это только нейтралитет. Несложно предположить, как должен караться сознательный переход на противную сторону. Хотя этот пример характеризует проблему более узкого выбора, уже внутри самого белого лагеря, тем не менее, он подтверждает влияние на выбор позиции такого фактора, как террор, угроза физической расправы вплоть до уничтожения. Фактор принуждения по отношению к офицерам Генштаба констатирует А. В. Ганин, ссылаясь на письмо генерала Н. С. Махрова, с апреля 1918 г. служившего в рядах РККА. «Он [Н. С. Махров -
А.А.] сообщал, что служит в РККА по принуждению, поскольку находится под контролем военного комиссара и не может перейти к белым, поскольку в заложниках у большевиков остаются его жена и дочь» [2]. В такой ситуации человек принимает решение под страхом смерти, спасая свою жизнь и жизнь своих близких. Выбор, сделанный под влиянием страха, также не обеспечивал прочности позиции.
В-пятых, для ряда офицеров доминирующее значение имела цель разгрома большевиков, искреннее и полное неприятие Советской власти, у многих доходившее до фанатичной ненависти. Не стараясь создать для себя какую-либо политическую платформу, они руководствовались принципом «все средства хороши, лишь бы разбить большевиков». Так, например, поступил генерал В. О. Каппель, согласившийся воевать под красным знаменем Комуча во имя победы над большевиками.
Своеобразную, но не лишенную оснований, мотивацию предлагает Л. Юзефович в своей книге «Самодержец пустыни. Феномен судьбы барона Р. Ф. Унгерн-Штернберга», а именно, личные привязанности, в частности, военных. «Обычно человек оказывался по ту или иную сторону фронта по причинам чисто житейским, не имеющим ничего общего с идеологией обоих лагерей. Парень из Читы мог пойти служить в вокзальную охрану при красных, потому что ревновал свою невесту, работавшую там кассиршей., но с приходом белых на него настрочил донос один из соперников, и несчастный жених был арестован за службу большевикам. В те дни люди выбирали судьбу на годы вперед, хотя еще и не догадывались об этом. Линии фронтов проходили буквально через сердца влюбленных» [10, с. 42]. Среди офицерства такие мотивы были редким явлением по сравнению с рядовым составом, особенно по сравнению с выходцами из гражданского населения, но все же и это имело место. Подобный выбор также не обеспечивал прочность позиции.
Как видно из вышесказанного, политический аспект в процессе самоидентификации офицерского корпуса играл весьма незначительную роль, уступая место самым различным факторам субъективного характера. В силу этого командный офицерский состав на протяжении всего хода Гражданской войны всячески старались избежать прямого вмешательства, или какого-либо мало-мальски влияния на принятие политических решений, что определило их политику «не- предрешенчества». Как военные они были абсолютно правы, но как лица, вынужденные вести политическую борьбу, борьбу за власть, они совершали тем самым большую ошибку.
Пожалуй, единственным представителем Белого движения, руководствовавшимся исключительно политическими мотивами, был генерал- лейтенант Р. Ф. барон Унгерн фон Штернберг. Бывший каппелевский офицер В. А. Зиновьев констатировал в своих воспоминаниях: «. у него [Унгерна. - А. А.] нельзя не отметить некоторую идейность и необыкновенную волевую энергию, что значительно выделяло его среди руководителей Белого движения в Забайкалье и вообще на востоке» [6. с. 397]. Барон стоял на крайней монархической позиции, даже с налетом Раннего Средневековья, и, в сущности, его идеи, как показали дальнейшие события, оказались утопическими. «У нас, аристократов, одна идея, одна цель, одно дело - восстановление царей. Как погибает человечество на Западе под влияниями социалистических и анархических учений, так воскресает человечество на Востоке, хранящее в своих сердцах устои монархизма» [8. с. 132]. Однако четкая политическая позиция и, как следствие, целеустремленность в ее осуществлении позволили Роману Федоровичу со своей микроскопической в масштабах войны дивизией творить чудеса.
Вне всякого сомнения, предложенный перечень факторов влияния на выбор позиции в период Гражданской войны достаточно условен, на самом деле процесс самоидентификации как офицерства, так и представителей других слоев российского общества намного глубже и противоречивее, поскольку здесь имели место сугубо личные мотивы, чувства и эмоции, которые, переплетаясь, образовывали сложный психологический фон. «Почти все признавали доминирование человеческих страстей, не поддающихся какому-либо партийно-политическому объяснению и нередко вытекающих из зависти, злобы и мести за испытанное раньше зло» [5, с. 36-37]. Тем не менее, это позволяет сделать общий вывод о том, что какими бы ни были факторы влияния на выбор гражданской позиции среди офицерства в начале Гражданской войны, как правило, их фундамент был достаточно зыбок и не отличался твердыми идеологическими убеждениями.
Кроме того, отсутствие четких политических мотивов в выборе позиции предопределили в значительной степени конечное поражение Белого движения в Гражданской войне, поскольку им пришлось столкнуться с той силой, для которой политика была смыслом и образом жизни.
Список литературы
Врангель, П. Н. Записки. Ноябрь 1916 г. - ноябрь 1920 г. Т. 1: Воспоминания. Мемуары [Текст] / П. Н. Врангель.- Мн.: Харвест, 2002. - 480 с.
Ганин, А. В. О роли офицеров Генерального штаба в Гражданской войне [Текст] / А. В. Ганин // Вопросы истории. - 2004. - № 6. - С. 98-111.
Гольцев, В. А. Сибирская Вандея. Судьба атамана Анненкова [Текст] / В. А. Гольцев. - М.: Вече, - 480 с.
Деникин, А. И. Очерки русской смуты: Крушение власти и армии. Февраль - сентябрь 1917 [Текст] /
А.И. Деникин. - Мн.: Харвест, 2003. - 464 с.
Зимина, В. Д. Белое дело взбунтовавшейся России. Политические режимы Гражданской войны. 1917-1920гг.[Текст]/В.Д.Зимина.-М.:РГГУ, - 467 с.
Зиновьев, В. А. Воспоминания о Белой борьбе [Текст] / В. А. Зиновьев // В. А. Зиновьев. Капель и каппелевцы. - М.: Посев, 2007. - 735 с.
Каминский, В. В. Брат против брата: офицеры- генштабисты в 1917-1920 годах [Текст] / В. В. Каминский // Вопросы истории. - 2003. - № 11. - С.115-126.
Кузьмин, С. Л. Барон Унгерн в документах и мемуарах [Текст] / С. Л. Кузьмин. - М.: Товарищество научных изданий КМК, 2004. - 661 с.
Гражданская война в России: Война на Севере. [Текст] / В. Марушевский // Белые в Архангельске. - М.: АСТ: Транзиткнига; СПб: Terra Fantastica, 2004. - 570 с.
Юзефович, Л. Самодержец пустыни (Феномен судьбы барона Р. Ф. Унгерн-Штернберга) [Текст] / Л. Юзефович. - М.: Эллис Лак, 1993. - 272 с.