Поэма "Саша" была принята современниками с особым воодушевлением: в общественной жизни тех лет уже начиналось вытеснение культурных дворян разночинцами.
Своеобразие любовной лирики
Оригинальным поэтом выступил Некрасов и в заключительном, четвертом разделе поэтического сборника 1856 года: по-новому он стал писать и о любви. Предшественники поэта предпочитали изображать это чувство в прекрасных мгновениях. Некрасов, поэтизируя взлеты любви, не обошел вниманием и ту "прозу", которая "в любви неизбежна" ("Мы с тобой бестолковые люди..."). В его стихах рядом с любящим героем появился образ независимой героини, подчас своенравной и неуступчивой ("Я не люблю иронии твоей..."). А потому и отношения между любящими стали в лирике Некрасова более сложными: духовная близость сменяется размолвкой и ссорой, герои часто не понимают друг друга, и это непонимание омрачает их любовь ("Да, наша жизнь текла мятежно..."). Такое непонимание вызвано иногда разным воспитанием, разными условиями жизни героев. В стихотворении "Застенчивость" робкий, неуверенный в себе разночинец сталкивается с надменной светской красавицей. В "Маше" супруги не могут понять друг друга, так как получили разное воспитание, имеют разное представление о главном и второстепенном в жизни. В "Гадающей невесте" - горькое предчувствие будущей драмы: наивной девушке нравится в избраннике внешнее изящество манер, модная одежда. А ведь за этим наружным блеском часто скрывается пустота. Наконец, очень часто личные драмы героев являются продолжением драм социальных. Так, в стихотворении "Еду ли ночью по улице темной..." во многом предвосхищаются конфликты, характерные для романа Достоевского "Преступление и наказание", для мармеладовской темы в нем.
Таким образом, успех поэтического сборника 1856 года не был случайным: Некрасов заявил в нем о себе как самобытный поэт, прокладывающий новые пути в литературе. Главным источником поэтического своеобразия его творчества явилась глубокая народность, связанная с демократическими убеждениями поэта.
Поэзия Некрасова в преддверии реформы 1861 года
Накануне крестьянской реформы 1861 года вопрос о народе и его исторических возможностях, подобно вопросу "быть или не быть?", встал перед людьми революционно-демократического образа мысли. Разочаровавшись к 1859 году в перспективах реформ "сверху", они ожидали освобождения "снизу", питали надежду на крестьянскую революцию. Некрасов не сомневался в том, что именно народ, многомиллионное крестьянство, является основной и решающей исторической силой страны. И тем не менее самую задушевную поэму о народе, написанную в 1857 году, он назвал "Тишина".
Поэма эта знаменовала некоторый поворот в развитии Некрасова. Поиски творческого начала в жизни России на заре 60-х годов были связаны с интеллигенцией: она является главным героем трех предшествующих поэм: "В. Г. Белинский", "Саша", "Несчастные". К народу в этих произведениях Некрасов выходил не прямо, а косвенно: через заступников народных, страдальцев и мучеников за правду. В "Тишине" поэт впервые с надеждой и доверием обратился сам к народу:
Все рожь крутом, как степь живая,
Ни замков, ни морей, ни гор...
Спасибо, сторона родная,
За твой врачующий простор!
В лирической исповеди поэта ощущается народный склад ума, народное отношение к бедам и невзгодам. Стремление растворить, рассеять горе в природе - характерная особенность народной песни: "Разнеси мысли по чистым нашим полям, по зеленым лужкам". Созвучны ей и масштабность, широта поэтического восприятия, "врачующий простор". Если в поэмах "В. Г. Белинский", "Несчастные" идеал русского героя-подвижника воплощался у Некрасова в образе гонимого "народного заступника", то в "Тишине" таким подвижником становится весь русский народ, сбирающийся под своды сельского храма:
Храм воздыханья, храм печали -
Убогий храм земли твоей:
Тяжеле стонов не слыхали
Ни римский Петр, ни Колизей!
Сюда народ, тобой любимый,
Своей тоски неодолимой
Святое бремя приносил -
И облегченный уходил!
Почему тоску народа Некрасов называет "святым бременем"? Как объяснить, что демократ-шестидесятник создает религиозные стихи, исполненные такой суровой красоты, такой высокой скорбной силы? Вспомним, что становление демократических взглядов Некрасова совершалось во второй половине 40-х годов, когда передовые умы России были захвачены идеями французских социалистов-утопистов. Это были социалисты-мечтатели, идеи братства, равенства и свободы они считали "новым христианством", продолжением и развитием нравственных заповедей Иисуса Христа. Социалисты-утописты, как правило, критиковали официальную церковь, но этические идеи христианства, связанные с проповедью социального равенства и человеческого братства, они считали "святым бременем", зерном, из которого вырастает идея нового, справедливого, социалистического общества.
Русские их последователи были подчас сторонниками более решительной, революционной ломки старого мира. Но в области этической, нравственной они шли за своими предшественниками. Белинский в знаменитом письме к Гоголю называл православную церковь "опорою кнута, угодницею деспотизма", однако Христа он при этом не только не отрицал, а прямо считал его предтечей современного социализма: "Он первый возвестил людям учение свободы, равенства и братства и мученичеством запечатлел, утвердил истину своего учения".
Многие современники Белинского шли еще дальше. Сближая социализм с христианством, они объясняли это сближение тем, что в момент своего возникновения христианство было религией угнетенных и содержало в себе исконную мечту народа о будущем братстве. Поэтому, в отличие от Белинского, Герцен, например, а вместе с ним и Некрасов с преклонением относились к религиозности русского крестьянства, видели в ней одну из форм проявления естественной мечты простого человека о будущей мировой гармонии. В дневнике от 24 марта 1844 года Герцен писал: "Доселе с народом можно говорить только через Священное Писание, и, надобно заметить,- социальная сторона христианства всего менее развита; Евангелие должно войти в жизнь, оно должно дать ту индивидуальность, которая готова на братство".
Заметим, что такое "обмирщение" религии не слишком противоречило коренным основам крестьянской религиозности. Русский мужик не всегда уповал в своих верованиях на загробный мир и будущую жизнь, а иногда предпочитал искать "землю обетованную" на этом свете. Сколько легенд оставила нам крестьянская культура о существовании таких земель, где "живет человек в довольстве и справедливости"! Вспомним, что даже в рассказе Тургенева "Бежин луг" сон крестьянских детей овеян этой доброй мечтой о земле обетованной.
В поэзии Некрасова постоянно звучат религиозные мотивы, а в качестве идеала для народных заступников выступает образ Христа. Эти мотивы имеют народно-крестьянские истоки, они прямо связаны с социально-утопическими убеждениями поэта. Некрасов верит, что социалистические чаяния являются духовной опорой верующего христианина, крепостного мужика.
Но в "Тишине" его волнует и другой вопрос: перейдут ли эти мечты в дело, способен ли народ к их практическому осуществлению? Ответ на него содержится во второй и третьей главках поэмы. Крестьянская Русь предстает в них в собирательном образе народа-героя, подвижника русской истории. В памяти поэта проносятся недавние события Крымской войны и обороны Севастополя:
Когда над Русью безмятежной
Восстал немолчный скрип тележный,
Печальный, как народный стон!
Русь поднялась со всех сторон,
Все, что имела, отдавала
И на защиту высылала
Со всех проселочных путей
Своих покорных сыновей.
Воссоздается событие эпического масштаба: в глубинах крестьянской жизни, на проселочных дорогах свершается единение народа в непобедимую Русь перед лицом общенациональной опасности. Неслучайно в поэме воскрешаются мотивы древнерусской литературы и фольклора. В период роковой битвы у автора "Слова о полку Игореве" "реки мутно текут", а у Некрасова "черноморская волна, еще густа, еще красна, уныло в берег славы плещет". В народной песне: "где мать-то плачет, тут реки прошли; где сестра-то плачет, тут колодцы воды", а у Некрасова:
Прибитая к земле слезами
Рекрутских жен и матерей,
Пыль не стоит уже столбами
Над бедной родиной моей.
И о военных действиях неприятеля Некрасов повествует в полусказочном, полубылинном духе:
Три царства перед ней стояло,
Перед одной... таких громов
Еще и небо не метало
С нерукотворных облаков!
В поэме укрепляется вера Некрасова в народные силы, в способность русского мужика быть героем национальной истории. Но когда народ проснется к сознательной борьбе за свои интересы? На этот вопрос в "Тишине" нет определенного ответа, как нет его и в "Размышлениях у парадного подъезда", и в "Песне Еремушке", ставшей гимном нескольких поколений русской демократической молодежи.
В этом стихотворении сталкиваются и спорят друг с другом две песни: одну поет няня, другую - "проезжий городской". В песне няни утверждается мораль холопская, лакейская, в песне "проезжего" звучит призыв к революционному делу под лозунгами "братства, равенства и свободы". По какому пути пойдет в будущем Еремушка, судить трудно: стихотворение и открывается, и завершается песней няни о терпении и смирении. Тут скрывается существенное отличие народного поэта Некрасова от его друзей Чернышевского и Добролюбова, которые в этот момент были большими оптимистами относительно возможного народного возмущения. Именно потому в стихах Некрасова "На смерть Шевченко", "Поэт и гражданин", "Памяти Добролюбова" "народный заступник" - чаще всего страдалец, идущий на жертву. Такая трактовка "народного заступника" не вполне совпадает с этикой "разумного эгоизма" Чернышевского. По отношению к "новым людям" у Некрасова часто прорываются чувства, близкие к религиозному преклонению. Характерен мотив избранности, исключительности великих людей, которые проносятся "звездой падучею", но без которых "заглохла б нива жизни". При этом Некрасов отнюдь не порывает с демократической идеологией. Его герой напоминает не "сверхчеловека", а почитаемого и любимого народом христианского подвижника: