Но ведь чувство, пережитое Николаем Ростовым во время этого личного потрясения, сродни тому, какое пережил Пьер Безухое, отправляясь к Бородинскому полю,- "приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем-то..."
Проигрыш в карты и Бородинское сражение... Казалось бы, что общего может быть между этими разными, несоизмеримыми по масштабам сферами бытия? Но Толстой верен себе, он не отделяет историю от повседневности. "Существует, по Толстому, единая жизнь людей, ее простое и общее содержание, коренная для нее ситуация, которая может раскрыться так же глубоко в событии бытовом и семейном, как и в событии, которое называется историческим",- замечает С. Г. Бочаров.
И вот мы видим, как пожар в Смоленске освещает "оживленно радостные и измученные лица людей". Источник этой "радости" наглядно проступает в поведении купца Ферапонтова. В кризисную для России минуту купец забывает о цели своей повседневной жизни, о богатстве, о накопительстве. Этот "вздор" теперь ему "приятно откинуть" в сравнении с тем общим патриотическим чувством, которое роднит купца со всеми русскими людьми: "Тащи все, ребята!.. Решилась! Расея!.. Сам запалю".
То же самое переживает и Москва накануне сдачи ее неприятелю: "Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться... Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться". Патриотический поступок Наташи Ростовой, перекликающийся с действиями купца Ферапонтова в Смоленске, является утверждением новых отношений между людьми, освобожденных от всего условного и сословного перед лицом общенациональной опасности. Примечательно, что эту возможность духовного объединения на новых демократических основах хранит у Толстого мирный быт семейства Ростовых. Картина охоты в "Войне и мире" как в капле воды отражает основную конфликтную ситуацию романа-эпопеи. Казалось бы, охота - всего лишь развлечение, игра, праздное занятие барчуков. Но под пером Толстого эта "игра" приобретает другой смысл.
Охота - тоже разрыв с привычным, повседневным и yстоявшимся, где люди часто разобщены, где отсутствует объединяющая и одушевляющая всех цель. В буднях жизни граф Илья Андреевич Ростов всегда господин, а его крепостной Данило - всегда послушный слуга своего хозяина. Но страсть к охоте объединяет их друг с другом, и сама неискоренимость этой страсти в душах людей заставляет посмотреть на нее серьезно.
Отечественная война так же переместит ценности жизни. Оказавшийся плохим полководцем государь вынужден будет покинуть армию, а на смену ему придет нелюбимый царем, но угодный народу Кутузов. Война обнаружит человеческую и государственную несостоятельность верхов. Настоящим хозяином положения в стране окажется народ, а подлинно творческой силой истории - народная сила.
"Народ" и "толпа", Наполеон и Кутузов
Толстой спорит в "Войне и мире" с распространенным в России и за рубежом культом выдающейся исторической личности. Этот культ в значительной степени опирался на учение немецкого философа Гегеля. По Гегелю, ближайшими проводниками Мирового Разума, который определяет судьбы народов и государств, являются великие люди, которые первыми угадывают то, что дано понять только им и не дано понять людской массе, пассивному материалу истории. Великие люди у Гегеля всегда опережают свое время, а потому оказы-ваются гениальными одиночками, вынужденными деспотически подчинять себе косное и инертное большинство. Толстой видит в таком учении что-то безбожно-бесчеловечное, в корне противное русскому нравственному идеалу.
У Толстого не исключительная личность, а народная жизнь в целом оказывается наиболее чутким организмом, откликающимся на скрытый смысл исторического движения. Призвание великого человека заключается в умении прислушиваться к воле большинства, к "коллективному субъекту" истории, к народной жизни. Толстому чуждо гегелевское возвышение "великих личностей" над массами, и Наполеон в его глазах - индивидуалист и честолюбец, вынесенный на поверхность исторической жизни темными силами, овладевшими на время сознанием французского народа.
Наполеон - игрушка в руках этих темных сил, и Толстой отказывает ему в величии потому, что "нет величия там, где нет простоты, добра и правды". В художественном мире романа-эпопеи сталкиваются и спорят друг с другом два состояния общей жизни: народ как целостное единство, скрепленное нравственными традициями жизни "миром", и людская толпа, наполовину утратившая человеческий облик, одержимая агрессивными, животными инстинктами. Такой толпой в романе оказывается светская чернь во главе с князем Василием Курагиным. В толпу превращаются и люди из низов в эпизоде зверской расправы с Верещагиным. Такой же воинственно настроенной толпой оказывается в эпоху революционных потрясений значительная часть французского народа.
Народ, по Толстому, превращается в толпу и теряет чувство "простоты, добра и правды", когда он лишается исторической памяти, а значит, и всех культурных, нравственных традиций, которые были выработаны тысячелетиями его истории. "Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению". И по мере того как разлагается народ и формируется утратившая нравственные предания толпа, "приготовляется тот человек, который должен стоять во главе буду-щего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться". Толпе нужен "человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз". И вот он "продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место".
Толстой поэтизирует в "Войне и мире" народ как целостное духовное единство людей, основанное на прочных, вековых культурных традициях, и беспощадно обличает толпу, единство которой держится на агрессивных, индивидуалистических инстинктах. Человек, возглавляющий толпу, лишается у Толстого права считать себя героем. Величие человека определяется глубиною его связей с органической жизнью народа.
В романе-эпопее "Война и мир" Толстой дает универсальную русскую формулу героического. Он создает два символических характера, между которыми располагаются в различной близости к тому или иному полюсу все остальные. На одном полюсе - классически тщеславный Наполеон, а на другом - классически демократичный Кутузов. Два эти героя представляют соответственно стихию индивидуалистического обособления ("войну") и духовные ценности "мира", или единения людей. "Простая, скромная и потому истинно величественная фигура" Кутузова не укладывается "в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история".
В литературе о "Войне и мире" долгое время существовало мнение, что Толстой сделал Кутузова "мудрым фаталистом", вообще отрицающим роль личности в истории. Такой взгляд основан на абсолютизации отдельных высказываний писателя, извлекаемых из художественного контекста романа-эпоиеи и рассматриваемых вне тех связей, в которых они там находятся. Толстой пишет, например, о Кутузове: "Долголетним военным опытом он знал... что решают участь сражения не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска..." Если истолковать эти слова буквально, можно и впрямь подумать, что автор отрицает роль военной науки и военной техники. Но разумно ли приписывать артиллерийскому офицеру, участнику оборины Севастополя, такое отрицание? Нетипичный ли это в художественном произведении прием парадоксального заострения мыслей со своей полемической сверхзадачей? Толстому важно показать, что пренебрежение полководцев, а вслед за ними и официаль-ных историков моральным духом войск, невнимание их к мельчайшим "дифференциалам" истории, простым солдатам, от коллективных усилий которых зависит результат сражения, порождает мертвящий формализм или авантюризм как в руководстве военными действиями, так и в понимании их исхода будущими историками.
Толстовское произведение, вобравшее в себя демократический дух эпохи 60-х годов, полемически заострено против исторических личностей, руководствующихся в своих решениях ничем не контролируемым произволом. Пафос толстовской философии истории демократичен до утопического максимума. "До тех пор,- заявляет автор,- пока пишутся истории отдельных лиц, ...а не история всех, без единого исключения всех людей, принимающих участие в событии,- нет никакой возможности описывать движение человечества без понятия о силе, заставляющей людей направлять свою деятельность к одной цели". Этой силой и оказывается выдающаяся историческая личность, которой приписываются сверхчеловеческие способности и своеволие которой решительно отрицает Толстой. Для изучения не мнимых, а подлинных законов истории, считает он, должно изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров, генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами.