И тут же повествование, казалось бы, переходит к другому предмету — крестьянам; в действительности речь идет о том же: о жизненных впечатлениях героев, выдержанных в одном эмоциональном тоне: «А сколько огорчений причиняли нам крестьяне!» С этой фразы начинается короткий рассказ о нравах и психологии крестьян, с емкими экспрессивными деталями, с живыми портретами отдельных лиц — своего рода маленький шедевр в целом произведении. Неурядицы, недоразумения, нечестное поведение крестьян вызывают у Маши возглас отчаяния: «Что за народ! Что за народ!» Ее отношение к крестьянам день ото дня ухудшается, она называет их «дикарями», «печенегами». Она с удовольствием слушает куриловского мужика Степана, убежденного ненавистника крестьянской жизни («Нешто мужики — люди? Не люди, а, извините, зверье, шарлатаны»), очевидно, введенного в повесть ради еще одной негативной точки зрения на крестьян, которая подается серьезно и никак не компрометируется автором.
Создается широкая и, казалось бы, непререкаемо убедительная и объективная картина крестьянской жизни и нравов, соответствующая всем канонам реалистического искусства. И все это вместе: и Иван Чепраков, и Моисей, и крестьяне порождают жизненное самочувствие героини, вызывающее ее разрыв с мужем.
Не идеи, не убеждения, не традиции, не обычаи, не социальный статус, а общее чувство жизни — движущая сила поступка героини. Чехов показывает, как оно возникает из, казалось бы, разрозненных повседневных впечатлений и достигает критической массы в кульминационный момент, когда ночью во дворе раздается придушенный крик Ивана Чепракова: «караул!», и Мисаил подводит итог совместной жизни с Машей: «… все для нее слилось в этом пьяном, диком “караул” — и я, и наш брак, и наше хозяйство, и осенняя распутица…».
Здесь обнажился один из принципов структуры повести, где идет накопление впечатлений, — «все слилось».
Но человек в повседневном бытии не только получает впечатления, чувствует, переживает, но и пытается осмыслить окружающий мир. И именно мысль героя создает движение и потому становится событием. Он меняет свое отношение к крестьянам, не разделяя крайне мрачного и негативного взгляда на них Маши Должиковой. Он отвергает ее оценку как субъективную и несправедливую.
Личный опыт убеждает также героя в неполноте его собственного представления о городских жителях, в адрес которых в повести высказано столько правдивых, резких слов, рисующих удручающую картину города, где нет ни одного честного человека, где замученные собаки сходят с ума, где мальчишки бросают в воду ощипанных догола живых воробьев.
Снова и снова рассказчик обращается мыслями к своему городу, возмущаясь и удивляясь, зачем живут эти люди. Кажется, что ничто не может пробить брешь в этой крепости бессмысленного существования обывателей, и уж меньше всего на них действуют гуманные идеи: они «поколениями читают и слышат о правде, о милосердии и свободе, и все же до самой смерти лгут от утра до вечера, мучают друг друга, а свободы боятся и ненавидят ее, как врага», и ничего не меняется, все то же, «что было и сто, и триста лет назад». Но вот наступает момент, происходит событие, которое резко меняет картину не только города, но мира в целом. То, что пережил герой, «не прошло даром», его «большие несчастья» «тронули сердца обывателей». Это главное событие, создающее целостность всего произведения, разрешающее все споры, ставящее на подобающие места все мнения и идеи. Это событие кажется самым простым и обыкновенным, но таковым оно представляется, потому что относится к фундаментальным свойствам человеческой природы, обладая наивысшей степенью достоверности. Оно занимает немного времени в жизни героя и всего несколько строк в тексте, но эта песчинка перевешивает гору фактов, эпизодов, деталей, рисующих городскую жизнь. Откуда такая вескость этого события? Способность человека к состраданию изначальнее и потому значительнее всех идей. И на его основе герой приходит к подлинной, авторизованной, если так можно выразиться, общей идее, столь редкой в прозе Чехова, к предельно широкому обобщению: «Я верю, что ничто не проходит бесследно и что каждый малейший шаг наш имеет значение для настоящей и будущей жизни».
Мысль героя несомненно носит итоговый характер, она отвечает на главный вопрос, составляющий внутреннюю проблему повести: есть что-либо значительное в жизни или все ничтожно? С точки зрения теории прогресса, проповедуемой доктором Благово, по сути, жизнь большинства ничего не значит и не заслуживает особого внимания: «ведь они все равно помрут и сгниют, как ни спасайте их от рабства…»
Позиция Маши Должиковой заключается в признании бессмысленности жизни вообще: «Все проходит, пройдет и жизнь, значит, ничего не нужно». У обоих героев логика одна: временно, значит, ничтожно. Так вопрос о смысле жизни переходит в вопрос, есть ли у человека нечто непреходящее, что соединяет всех людей и связывает их с вечностью. И Чехов дает на него прямой ответ: не только какие-либо исключительные дела, но каждый наш шаг не проходит бесследно. Но все, что мы делаем и думаем, не так значительно, как наши скорби. В сопряжении двух подлинных истин, к которым приходит герой, — центр, источник, из которого струится живая мысль, пронизывающая произведение. В нем и противоречие, создающее напряжение, и гармония, открывающие проблемное поле чеховской мысли.
Парадоксальное «предпочтение» скорби делам, парадоксальное потому, что дела и мысли человека должны победить то, что вызывает скорбь, не случайно, вдруг, явилось у Чехова в «Моей жизни». Он и раньше писал о том, что немощь человека, его боль, терпение «выше происхождения, выше сана, богатства и знания», это то, «что последнего нищего приближает к богу» («Мороз», 1887). На феномене сострадания построен любимый рассказ Чехова «Студент», и там оно становится проводником человека в вечность. Мысль о значительности жизни для каждого человека независимо от его одаренности прозвучала и в «Скучной истории», и в «Черном монахе», где не высшие способности, свойственные отдельным личностям, а скорбь — всеобщий удел человека на земле — связывает его через страдания с вечностью.
Список литературы
1 Чудаков А.П. Поэтика Чехова. М.: Наука, 1971. С. 170.
2 Скафтымов А. Нравственные искания русских писателей. М.: Художественная литература, 1972. С. 415.
3 Хайдеггер Мартин. Основные проблемы феноменологии. СПб.: Высшая религиозно-философская школа, 2001. С. 212.