(два примера стилистического "пушкинолюбия" в творчестве поэтов ж. "Современник")
В этой статье мы обратимся к рассмотрению образцов стилизации как жанра, а также попытаемся выяснить, как осваивали наследие великого лирика “революционно-демократические” авторы журнала “Современник”, а именно Н.А.Некрасов и Н.А.Добролюбов. Забегая вперед, отметим, что рассмотрение приводимых ниже фактов провоцирует вывод о том, что, как это ни парадоксально, уже по характеру освоения в произведении чужого материала, по стилистическому качеству аллюзийного произведения (т.е. отношению его или к вариациям, или к стилизациям) можно сделать прямое заключение о художественном (и шире - человеческом) отношении его создателя к предшественнику. Несомненно, этот вывод нельзя считать универсальным и пригодным ко всякому случаю: очевидно, в каждом конкретном случае он зависит от качества приводимых примеров.
1. Черта его личности.
Существуют поэты, которые, пусть и создают произведения стихотворные, более всего боятся писать “поэтично”. Соотнося свои стихи с высокими образцами лирики, они испытывают комплекс художественной неполноценности. Проявление их творческой натуры всегда отмечено двойственностью: уже в самих произведениях читатель различает, как лирик и “певец возвышенного”, пробуждающийся в поэте, собственной рукой зажимает себе рот, а самое большее, на что осмеливается,- выразить высокие чувства скупыми словами или вовсе спрятать их, пытаясь уверить читающую публику в том, что подобную высоту признает за чувствами иными (негодованием, удрученностью, сарказмом). Подобные авторы, как правило, удачно вживаются в такую измышленную “роль”, но... Нет-нет, да и проявится временами обида на свою творческую судьбу, и тогда поэт на время дает волю своей “постыдной слабости”: начинает писать “поэтично” и о “поэтичном”, выражать свои “положительные” эмоции. А потом устыдится и - или уничтожит свое сочинение, или постарается теми средствами, что в распоряжении любого писателя, замаскировать следы проявлений такого рода чувств.
К числу таких авторов принадлежит Н.А.Некрасов. Его первые дошедшие до нас стихотворные опыты относятся к году, следующему за годом смерти Пушкина. По-разному могла сложиться судьба начинающего литератора. Перед ним было несколько путей. Поначалу он выбрал путь самый очевидный: в его раннем сборнике “Мечты и звуки”, которого поэт впоследствии так стыдился, слишком много вялых подражаний популярным поэтам (Пушкину, Бенедиктову и другим). Вот, к примеру, как неосмысленно подходит ранний Некрасов к использованию литературного материала: в стихотворении 1839 года “Пир ведьмы” (в первой и второй его частях), с его шутливым характером и необязательным сюжетом, он стилизуется под серьезнейшее пушкинское произведение - “Бесы”.
1
Темно в хате, душно в хате;
Пляшут ложки на столе.
Скачет ведьма на ухвате,
Едет черт на помеле.
Светло в хате, чисто в хате...
(Мчатся тучи, вьются тучи...)
2
Ветер свищет, ветер вьется,
(Вьюга злится, вьюга плачет...)
Воет бор, ревет ручей;
Вдаль по воздуху несется
Стая леших и чертей.
(Мчатся бесы рой за роем...)
Поле стонет, поле плачет,
(Вьюга злится, вьюга плачет...
Завывает, словно волк;
(Кто их знает? пень иль волк?)
По земле ползет и скачет
(Вот уж он далече скачет...)
Змей гремучих целый полк.
Вползли змеи в двери хаты,
Черти с шумом из трубы,
Безобразны и рогаты,
(Бесконечны, безобразны...)
Повалились, как грибы.
/.../
Позднее Некрасов переменил литературный маршрут. Во-первых, литературным “пристрастием” заимствователя стало творчество Лермонтова. Во-вторых, все, что заимствовал Некрасов-поэт, он стремился “прозаизировать”. Почти все доступные ему художественные средства и сам литературный материал, что убедительно доказали Ю.Н.Тынянов (1) и Б.М.Эйхенбаум (2), он использовал исключительно для “прозаизации”: например, тонкие лирические стихи переделывал в сатиру, фельетон (“В один трактир они оба ходили прилежно...”). Но иногда желание уравнять свои стихи - хотя бы в стиле! - с высокими образцами (следовательно, и себя с их авторами?) пересиливало этот доминирующий творческий принцип. Не из подобных ли побуждений Некрасовым и Панаевым, создателями маски Нового поэта, были перекуплены права на созданный Пушкиным “Современник”?
Мы попытаемся дополнить некоторыми штрихами портрет “продолжателя” Некрасова, обратившись к уникальному примеру маскировки зависимости его собственного сочинения от конкретного литературного источника. Этот пример являет собой стихотворение, впервые опубликованное в 1851 году в “Современнике” (#11, с. 87-88) под заглавием “К ней” и носившее подзаголовок “(Из Ларры)” во всех прижизненных изданиях сочинений поэта. В текст его Некрасов неоднократно (на протяжении жизни) вносил изменения, а канонический образец, выверенный по авторской правке, появился в посмертном издании “Стихотворений” поэта в 1879 году (цитируя его, мы выделим курсивом интересующие нас фрагменты):
В неведомой глуши, в деревне полудикой
Я рос средь буйных дикарей,
И мне дала судьба по милости великой
В руководители псарей.
Вокруг меня кипел разврат волною грязной,
Боролись страсти нищеты,
И на душу мою той жизни безобразной
Ложились грубые черты.
И прежде, чем понять рассудком неразвитым,
Ребенок, мог я что-нибудь,
Проник уже порок дыханьем ядовитым
В мою младенческую грудь.
Застигнутый врасплох, стремительно и шумно
Я в мутный ринулся поток
И молодость мою постыдно и безумно
В разврате безобразном сжег...
Шли годы. Оторвав привычные объятья
От негодующих друзей,
Напрасно посылал я поздние проклятья
Безумству юности моей.
Не вспыхнули в груди растраченные силы -
Мой ропот их не пробудил;
Пустынной тишиной и холодом могилы
Сменился юношеский пыл,
И в новый путь, с хандрой, болезненно развитой,
Пошел без цели я тогда
И думал, что душе, довременно убитой,
Уж не воскреснуть никогда.
Но я тебя узнал... Для жизни и волнений
В груди проснулось сердце вновь:
Влиянье ранних бурь и мрачных впечатлений
С души изгладила любовь...
Во мне опять мечты, надежды и желанья...
И пусть меня не любишь ты,
Но мне избыток слез и жгучего страданья
Отрадней мертвой пустоты...
В авторский экземпляр “Стихотворений” 1873 г. (т.1,ч.1, с.51-52) Некрасов вписал, заменив прежнее, заглавие “(Подражание Лермонтову)” и на полях текста сделал следующие пометки: “Подражание Лермонтову. Сравни: Арбенин (в драме “Маскарад”). Не желаю, чтобы эту подделку ранних лет считали как черту моей личности” (курсив мой - В.С.); “Был влюблен и козырнул”.
Современные комментаторы произведений Некрасова, не считая связь стихотворения с указанным самим поэтом источником очевидной, но не отклоняясь от “версии” автора, пытаются сгладить это противоречие.
Если и признают связь “довольно отдаленной” (3), то не обосновывают это. Или выносят “соломоново решение”, указывая на конкретный(!) фрагмент “Маскарада” (действие 1, сцена 3, выход 2), но дополняя такое указание оговорками: стихотворение “не является подражанием... в точном смысле слова” (4) или “является не подражанием..., а переосмыслением лермонтовских тем” (5).
Только И.И.Подольская, комментатор академического издания сборника “Стихотворения.1856”, справедливо замечает, что в авторских пометках на полях “Стихотворений” 1873 года “бросаются в глаза настойчивые указания на подражательный характер стихотворения...”, и подчеркивает “противоречивый характер... примечаний, в одном из которых Некрасов называет стихотворение “подделкой”, а в другом пишет о влюбленности”, в чем ей “видны попытки скрыть автобиографический характер стихотворения” (6).
Но в этом ли противоречивый характер некрасовских примечаний? Исследовательница подразумевает, что признание Некрасова в стилизации является ложным, маскировочным. Некрасов действительно настойчив: мало того, что уже новым заголовком расписался в подражании, вдобавок напоминает об источнике еще и на полях. Да и точное указание источника “серьезного” стихотворения - исключительный случай для Некрасова. Если желание перечеркнуть описание фактов автобиографии (допустим, что автор искренен) возникло у Некрасова, то каковы были причины его возникновения? Устыдился собственной жизни?
Очевидно, что автор скрывал нечто иное. Названный им источник, конечно, фиктивен. Но зачем все-таки он его указал, если мог ограничиться заголовком? Скорее всего, для того, чтобы направить читателей по ложному следу и дать им возможность убедиться в “довольно отдаленной” связи с Лермонтовым. Тогда бы значимость этого стихотворения выросла в их глазах, и они бы оценили излишнюю скромность поэта.
Что же таким оригинальным образом старался скрыть Некрасов? Нам кажется, что при обнаружении преподносимых самим автором ложных данных следует учитывать характер мнимых фактов и искать истину прежде всего в том ряду, к которому эти факты могли бы относиться. Например, в данном случае, если поэт указал заведомо ложный источник, стоит подумать, не было ли его указание полупризнанием, и поискать источник истинный.
Некрасов действительно увел исследователей от настоящего объекта заимствования. Его нужно было прятать, потому что уж очень этот тайный источник известен. Это знаменитое пушкинское “Я помню чудное мгновенье...”.
Написанное в 1846 году, “Подражание Лермонтову” находится в кругу квазипушкинских стихов Некрасова: “Когда из мрака заблужденья...”, “Родина”, “-Так, служба! сам ты в той войне...”. Особенна заметна его связь с “Родиной”, где обнаруживаем аналогичное описание некрасовской молодости:
...Но, ненависть в душе постыдно притая,
Где иногда бывал помещиком и я;
Где от души моей, довременно растленной,
Так рано отлетел покой благословенный,