1) Державин 1868—1878, 534—536. Я следую датировке Западова: Державин 1957, 417.
2) Тредиаковский 1963, 179.
3) Тот факт, что басня Тредиаковского впервые была напечатана спустя десятилетие после возвращения Ломоносова, не меняет дела: издание сочинений Тредиаковского 1752 года содержит и более ранние тексты, например оду на взятие Гданьска (1734). Тредиаковский мог написать свое антиломоносовское стихотворение еще в начале 1740-х годов и распространять его в рукописном виде. Когда в начале 1750-х годов у него появилась возможность издать свои сочинения, представился удобный случай нанести удар старому противнику в печати. Ср.: Куник 1865а, I, XLIX; противоположное мнение см.: Берков 1936, 97.
4) Лукин, Ельчанинов 1868, 6—16, здесь 13.
5) Там же, 220—222 (18-я сцена); см.: Берков 1977, 80. В «Сатире I» В.В. Капниста некий лжеученый носит имя Самохвалов (Капнист 1960, I, 69—74, здесь 70, с. 69 и сл.). В журнале «Вечера», издававшемся кружком Хераскова, снова встречается тщеславный поэт, который в одном сатирическом письме подписывается именем Самохвалов (Вечера 1772, I, 185—188, «Вечер 24»).
6) Стихотворная комедия 1990, I, 223—441; Берков 1977, 169, и Витковская 1983.
7) Фонвизин 1959, II, 449—453, здесь 450.
8) Державин 1864—1883, IX, 260 (в дальнейшем цитируется не по этому первому, а по второму изданию Державина, см. примеч. 1).
9) Анонимная эпиграмма приведена в: Алексеев 1987, 97—98. Ответную эпиграмму Державина см: Державин 1868—1878, III, 403.
10) Клейн 1984, 2—3; Алексеев возводит имя Тромпетин к одному из персонажей комедии Княжнина «Чудаки» (1793) (Алексеев 1987, 97). Державин использует его в неоконченном стихотворении «Лирик» (1801—1816) (Державин 1868—1878, III, 411). В этом стихотворении, также посвященном прославлению собственной поэзии, изначально сатирическое имя теряет свои пейоративные коннотации и сопоставляется с такими говорящими и намекающими на самого автора именами, как Арфин и Лирин.
11) Ср. формулировку: Пикар 1961, 377.
12) См.: Пешль 1970, 246—262, здесь 248—249, и особенно Синдикус 1973, II, 272—282 («Exegi monumentum»), здесь 272—273. Как явствует из указанных работ, в античности поэтическое самопревозношение было распространенным и ничуть не проблематичным явлением. Эта ситуация меняется лишь с наступлением эпохи христианства с ее идеалом смирения. В связи с жанровой проблематикой христианской автобиографии см. об этом: Энэнкель 1998, 38—39.
13) Расин 1950, II, 344—350, здесь 346.
14) Здесьидалеесм.: Пикар 1961, 376—383 («Pour une nouvelle condition de la littОrature»).
15) Мольер 1971, II, 1091.
16) Пеллиссон 1911, 235—254 («Les hommes de lettres et l’opinion publique»).
17) Энциклопедия 1757, VII, 599—600, здесь 600.
18) Фонвизин 1959, II, 466—471, здесь 469. О культе Вольтера во Франции ХVІІІ века см.: Шартье 1992, 193 и сл.
19) См.: Бенишу 1996, и прежде всего введение, 11—21. О сакрализации писателя во Франции см. также: Пеллиссон 1911, 253, 273. К предыстории этого явления относится тот культ «божественного Ньютона», который в начале XVIII века возник в Англии, а затем получил распространение и на континенте; см.: Гэй 1995, II, 128—140 («The Enlightenment’s Newton»). Распространению этого культа вне пределов Англии особенно способствовал Вольтер, которому как просветителю было важно повысить статус интеллектуальной деятельности и в то же время умалить традиционное значение воинской славы. В Германии первым широко признанным «культовым» автором был Клопшток как автор «Мессиады», см.: Бруфорд 1935, 271—290 («The Profession of Letters»), и Кайзер 1996, 106—107 («Der Dichter als Priester»). О «сакрализации поэта» в России см. указания, которые приведены в: Живов 1981, 70—76. Поворотным пунктом в этом процессе стало появление программного стихотворения Карамзина «Поэзия» (1787); характерно, что эпиграфом к нему послужила цитата из Клопштока (Карамзин 1966, 58—63).
20) Ломоносов 1952, VII, 314—315. Ср. то место, где Гораций, сознавая, сколь многого он достиг в поэзии, и будучи преисполнен гордости за свое положение знаменитого поэта, указывает на свое простое происхождение; Ломоносов вполне мог проецировать эти строки на свою биографию. То же можно сказать о притязаниях Горация на то, что он «первым» в Риме стал писать «эолийским стихом», то есть перенес в латинскую литературу поэтическое искусство греков, что Ломоносов также мог сопоставлять со своей собственной ролью основоположника силлабо-тонической системы русского стихосложения, которую он, в свою очередь, позаимствовал из немецкой литературы. Таким образом, если мы и здесь видим автопанегирик поэта, то все же — в отличие от Державина — лишь в скрытой форме: для человека неблагородного происхождения, каким был Ломоносов, поступить в эту эпоху по-другому было невозможно.
21) Ломоносов 1952, VII, 585—592, здесь 591. Другие примеры того, как в России XVIII — начала XIX века защищали литературу и образование, см. в: Алексеев 1987, 213 и сл.
22) Письма русских писателей 1980, 134—137 (письмо от 25 февраля 1770 г.), здесь 136; ср.: Степанов 1983, 111.
23) Левитт 1999, 299—323.
24) Письма русских писателей 1980, 138—140 (письмо от 4 марта 1770 г.), здесь 138—139.
25) Ср., например, его письмо Екатерине от 4 июня 1769 г. (там же, 121—123, здесь 123).
26) Там же, 217 (примеч.).
27) Формулировка графа А.П. Шувалова из его «Ode sur la mort de Mr. Lomonosof» 1765 года, написанной во Франции (Шувалов 1765, 208).
28) Новиков 1772, 119—130, здесь 123 и сл.
29) Сведениями, касающимися истории искусства, я обязан Е.В. Мозговой. О скульптурном декоре Камероновой галереи см.: Неверов 2000. Об иконографии Ломоносова начиная с XVIII века см.: Глинка 1961; там же приведена фотография данного бюста (рис. 17). (Книга представляет собой замечательный образец культа Ломоносова в советском изводе.)
30) Впервые это сравнение появляется в 1816 году у Батюшкова в его «Речи о влиянии легкой поэзии на язык» (Батюшков 1955, 380—388, здесь 381). См.: Глаголева 1911, 177, 181; Рейфман 1990, 7 и сл., 93 и сл.
31) Мартынов 1968, 184—191.
32) Об этом понятии см.: Тодд 1996, 55—126.
33) Лотман 1967.
34) Здесь и далее см.: Маркер 1985, 75 и сл.
35) Берков 1952, 515.
36) Лаваты 2001, 808.
37) Кочеткова 1999, 425—429.
38) Противоположную точку зрения см. в: Аронсон, Рейсер 1929, 41, сходную с моей: Берелович 1997, 103.
39) Степанов 1983; Виртшафтер 2003, 36—47.
40) Текст указа см.: Волков 1953, 145—146.
41) Карамзин 1966, 213—227, здесь 226—227 (строфа 48). За это указание благодарю М. Фраанье.
42) Майков 1889, 281.
43) См. в воспоминаниях И.И. Дмитриева: Дмитриев 1866, 58.
44) Ср. письмо Фонвизина, написанное в сентябре 1782 года к московскому театральному предпринимателю Мэддоксу. В связи с противодействием властей постановке в Москве «Недоросля» он сообщает Мэддоксу, что в Петербурге его комедия была поставлена «с письменного разрешения правительства». Несмотря на это, он требует у Мэддокса «честного слова», что тот сохранит его анонимность (Фонвизин 1959, II, 496).
45) Анонимность не была простой формальностью. Дмитриев, например, сообщает, что ему в свое время понравились стихотворения Державина, опубликованные без подписи в «Собеседнике любителей российского слова», однако имя автора ему было неизвестно (за исключением «Фелицы») (Дмитриев 1866, 53).
46) См.: Пеллиссон 1911, 3—34 («Les hommes de lettres et la loi»); о ситуации в других европейских странах см.: Гэй 1995, II, 69—79.
47) Папмель 1971; не столь положительная оценка: Западов 1971.
48) Фонвизин 1959, II, 268—270, здесь 269.
49) Гуковский 1936, 42—44. По мнению Гуковского, неприязненное отношение к литературе, на которое жалуются авторы круга Хераскова, было реакцией на их просветительские претензии и выдвижение себя на роль нравственной и культурной элиты русского дворянства.
50) Грот 1997, 200, 213 и сл.
51) Вечера 1772, I, 3—7, здесь 6.
52) Лафонтен 1769, I, б.п.
53) Вечера 1772, I, 6. И.П. Елагин, некогда соратник Сумарокова, а позднее личный секретарь Екатерины II и директор придворного театра, уверяет, что пишет не из «тщеславия»; см.: Гриц, Тренин, Никитин 2001, 124; об этом также: Мэйнье 1966, 76—77.
54) Вечера 1772, I, 5—6. Ср. также название «Досуги», данное М.И. Поповым сборнику своих сочинений (1772). Не будучи дворянином, Попов в названии своего сборника очевидно ориентировался на традицию, сформированную коллегами — дворянскими писателями.
55) В России XVIII века «ремесленным автором» назывался писатель, делавший литературу своим основным занятием, независимо от того, являлась ли она источником его доходов или нет; об аналогичном французском понятии профессионального авторства см.: Виала 1985, сл.
56) Лукин, Ельчанинов 1868, 6—16, здесь 16.
57) См. также: Лейбман 1999. Автор цитирует высказывание графа Д.И. Хвостова по поводу литературного дилетантизма чрезвычайно богатого дворянина Ф.Г. Карина, младшего из трех братьев Кариных (1740 или 1741—1800): «Он был известен по своему разуму, просвещению и оставил сочинения и переводы, свидетельствующие о его отличных дарованиях», но мало печатался, «боясь имени сочинителя, а паче стихотворца».
58) Державин 1868—1878, I, 76—78, здесь 77. В своих «Объяснениях» Державин пишет, что в этом стихотворении он хотел оправдать себя перед начальником, уже известным нам князем Вяземским, считавшим «стихотворство праздной забавой» (там же, III, 498).
59) Там же, I, 104—106, здесь 105. Выражение «от бремя дел» вместо «от бремени дел» характерно для стиля Державина и его свободного обращения с языком; см.: Успенский 1995.
60) Бруфорд 1935, 271—290. Тем не менее в Германии в эту эпоху писательство, как дело, которому уважаемый человек может предаваться в часы досуга, в целом воспринималось в качестве весьма достойного занятия; этим немецкая ситуация кардинально отличается от русской.
61) «О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И.А. Крылова» (1825) (Пушкин 1949, XI, 31—35, здесь 32).
62) Текст автобиографии см.: Русская поэзия 1897, 552—554.
63) Ходасевич 1988, 100; Серман 1992. Как пишет Ю.М. Лотман: «Литература тех лет одета в гвардейские мундиры и дипломатические фраки» (Лотман 1987, 15).
64) Джонс 1973, 280. В XIX веке граф Соллогуб, имея в виду социальное положение Пушкина, еще мог написать в своих воспоминаниях: «Наше общество так еще устроено, что величайший художник без чина становится в официальном мире ниже последнего писаря» (Соллогуб 1988, 468; указанием на этот источник я обязан К. Штедке). Акцент в данном случае ставится именно на официальности, поскольку за пределами официальной сферы престиж писательства к этому времени значительно возрос по сравнению с XVIII столетием.