Свет же святы, - вновь возвращается Даниил к теме невещественной природы чудесного огня, - не тако, яко огнь земленый, но чюдно инако светится изрядно, и пламянь его червлено есть, яко киноварь, и отнудь несказанно светиться. И тако вси людие стоят съ свещами горящими, и вопиють вси людие велегласно "Господи, помилуй!" съ радостию великою и с веселием".
Рассказывая о чуде, Даниил пытается передать то необыкновенное воодушевление, которое охватило всех людей: "Така бо радость не можеть быти человеку, ака же радость бываетъ тогда всякому християнину, видевши светъ Божий святый". Поверить в это трудно: "Иже бо не видевъ тоа радости въ тъ день, то не иметь веры сказающим о всемъ том видении. Обаче мудрии и вернии человеци велми верують и въсласть послушають сказаниа сего и истины сеа и о местъх сих святыхъ. Верный в мале и во мнозе веренъ есть, а злому человеку неверну истина крива стваряються". Однако Даниил призывает в свидетели своей правдивости Бога и своих спутников: "Мне же худому Богъ послух есть и святый Гробъ Господень и вся дружина, русьстии сынове, приключьшиися тогда во тъ день ногородци и кияне: Изяславъ Иванович, Городиславъ Михайлович Кашкича и инии мнози, еже то сведають о мне худомъ и о сказании семъ".
Зажегши свечи от чудесного огня, люди расходятся "въ свояси", каждый в своюцерковь и там "канчивають пение вечернее". А в храме Гроба Господня богослужение заканчивают "сами попове едини, безъ людий". Вместе с савваитами вернулся в монастырь святого Саввы и Даниил. Рано утром "въ Святую неделю" савваиты с крестным ходом и под пение кондака "Аще и въ гробъ сниде, безмертне" вновь приходят в храм святого Воскресения для молитвенного поклонения Гробу. Чудесно загоревшиеся лампады еще горят. И Даниил, видимо, с удовлетворением подчеркивает, что именно "3 кандила бяху вожьглися тогда, яко же поведа ны иконом и ключарь Гроба Господня; ко игумену глаголаста оба: "Доле стаащеа на Гробе Господни, та 3 кандила възгорестася". А иных 5 кадилъ виситъ над гробомъ; но горяху тогда; светъ ихъ инакъ бяше, не яко-же онехъ 3-хъ кадилъ, изрядно и чюдно светится". Между прочим, в самом начале своего рассказа о чудесном нисхождении огня накануне Пасхи Даниил также отмечал, что "фряжьская каньдила повешана бяху горе, а от тех ни едино же възгореся". Такое сугубое, как бы соревновательное, внимание Даниила к данному факту показывает, что в нем он, несомненно, усматривал доказательство истинности православия и поврежденности латинства. Однако в целом он с должным пиететом относится к латинянам - в то время хозяевам Святой Земли.
На третий день по Пасхе, то есть во вторник, Даниил опять приходит в церковь Воскресения, чтобы забрать свою лампаду. Ключарь любезно дозволил ему сделать это. "Азъ же, - пишет Даниил, - вшедъ въ гробъ и видехъ кадило свое, стояща на гробе святемъ и еще горяще светомъ темъ святымъ, и поклонився Гробу тому святому, и облобызавъ с любовию и слезами место то святое, иде же лежало тело Господа нашего Иисуса Христа пречистое; и тогда измерих собою Гробъ въдле и вшире и выше же, колико есть; при людех бо невозможно есть измерити его никому же. И почьстих Гроба Господня по силе моей, яко мога, и тому ключареви подах нечто мало и худое благословение свое. Он же виде любовь мою сущую к гробу Господню, и к тому ми удвигнувъ дощъку, сющую во главах Гроба Господня святаго, и уятъ ми того святаго камени мало благословение, и запретивъ ми с клятвою никому не поведати въ Иерусалиме. Азъ же, поклонився Гробу Господню и ключареви, и вземъ кандило свое съ масломъ святымь, изидох из Гроба святаго с радостию великою, обогатився благодатию Божиею и нося в руку моею даръ святаго места и знамение святаго Гроба Господня, и идох, радуяся, яко некако скровище богатьства нося, идох в келию свою, радуяся великою радостию".
В кратком заключении к "Хождению" Даниил говорит о действительной цели своей поездки в Святую Землю, которая обусловлена была отнюдь не религиозным эгоизмом и, конечно же, не досужим любопытством. "И Богъ тому послух и святый Гробъ Господень, яко во всех местех святых не забых именъ князь русскых, и княгинь, и детей ихъ, епископъ, игуменъ, и боляръ, и детей моих духовных, и всех христианъ николи же не забыл есмь; но во всех святыхъ местех поминалъ есмь: первее поклонялъся есмь за князей за всех, и потомъ о своих гресех помолился есмь. И о сем похвалю благаго Бога, яко сподоби мя, худаго, имена князей рускых написати в лавре у святаго Савы; и ныне поминаются имена их во октении, с женами и с детьми их… И отпехом литургии за князи русскыя и за вся християны, 50 литургий; а за усопшаа 40 литургий отпехом". Еще раз говорит Даниил и о цели своего литературного труда: "Буди же всемъ, почитающим писание се с верою и с любовию, благословение от Бога и от святаго Гроба Господня и от всех местъ сих святыхъ! Приимут мзду от Бога равно с ходившими (в) места си святаа! Блажени же видевше вероваша, треблажени не видевшие веровавше!"
Каково же литературное значение сочинения Даниила? Оно многогранно. Прежде всего необходимо констатировать просветительное значение "Хождения". Ведь этот литературный труд в качестве путеводителя по Святой Земле знакомил древнерусских людей с христианским Востоком, с его святынями и благочестивыми преданиями о них, а также с разнообразными обычаями Востока. Тем самым он способствовал утверждению христианства на Руси. Кроме того, будучи первым и новаторским литературным результатом работы в жанре повествования о путешествии, "Хождение" игумена Даниила явилось повествовательно-стилистическим образцом художественного очерка о непосредственных впечатлениях от лично виденного и слышанного, которым пользовались впоследствии многие поколения древнерусских книжников.
Список литературы
ПЛДР: XII век. М., 1980. С. 24-115.
Заболотский П. Легендарный и апокрифический элементы в хождении игумена