Послекрахамногихиллюзий, вернувшисьнародину, геройустремленмысльюкее «высшейидее», видяеев «мировомвсепримирении». ДляписателяэторавнозначнопорывукнравственномуидеалуХриста. Однакоосновойинтеллектуальногомира «типа»остаетсяприэтомпорывевпитаннаясумственнымитрадицияминесколькихпоколений «складка»рационализмаиатеизма. Онаделаетжаждуверы, охватившуюличностьперсонажа, «зыбкой»инеустойчивой, отвлеченнойи — витоге — бездейственной, какиеголюбовькнароду, к «святойРуси» (символизируемойобразомкрестьянки — материАркадия). Эточуткоощущаеттянущийсякотцу «всейдушой»юныйРассказчик. ДвойственностьотношенияксобственнымновымустремлениямвыражаетнеразисамВерсиловсприсущейему «горькой», скептической «насмешкой»надсобой, над «старымпоколением», непередавшим «новомуниоднойтвердоймысли». Так, внушивсыну, чтоснимговорит «носительвысшейидеи», онтутжедезавуируетэтотвыводслушателя, шепчаемунаухо: «Онлжет» (причемтакойавтоироническийдиалог, намеченныйещевнаброскахиюля 1874 года, вновьповторяется, каксущественныйдлядвиженияобразаиглавнойколлизии, взаготовкахмарта 1875 года — Д XVI, 38, 285).
Ещеболеепоказателенвэтомпланечрезвычайноважныйдляавторскойконцепцииэпизод «рубки»героем «икон» (дорогогоемудараправедникаМакара) — вприпадкевозбуждения, полубезумия. Этасюжетнаяперспективавозникаетпередписателемпостояннонавсехэтапахработынадподготовительнымизаметками, черновымирукописямиистановитсякульминациейразвитиядействиявокончательномтексте «Подростка», знаменуякрахрационализма, несостоятельностьатеистическогосознания, оторванногоотнациональной «почвы», впопыткепробитьсякживойвереи «живойжизни».
Однаковсложнойэмоциональнойауреобраза «русскогоскитальца»здесь, вотличиеотСтепанаВерховенскогоиз «Бесов», явнодоминируюттрагическиетона. Деловтом, чтонаэтотразпроблемныйракурсроманапотребовалсильнойизначительнойличностигероя, ибоемуавторпредназначилвперипетияхсюжетаиспытаниенадуховное, нравственноелидерствовобстоятельствахвсеобщего «беспорядка» «текущего». Ужевначалеавгуста 1874 годавподготовительныхматериалахвозникаютсимптомыновогоотношениякгерою. Так, надвухстраницахидутотрывочныенаметкидляегохарактеристики — о «художественнойнатуре», исповеднойоткровенностиссыном, отемахихразговоров, современныхитеоретических, ит. п. Кпримеру: «обаятельныйхарактер (отказалсяотнаследства)», «пленяет (буквально)», «простодушнообаятеленисженой», вновь — о «страшномпростодушии», ещедважды — об «обаянии». Азатемследуетсущественнаязапись, адресованнаяавторомсебе, — осквознойхудожественнойзадаче, которуюпредстоитрешатьсквозьпризмувпечатленийюногоповествователя, отражающихегонравственныйроствобщениисотцом: «НоглавноевыдержатьвовсемрассказетоннесомненногопревосходстваегопередПодросткомивсеми, несмотрянинакакиекомическиевнемчертыиегослабости, вездедатьпредчувствоватьчитателю, чтоегомучитвконцероманавеликаяидеяиоправдатьдействительностьегострадания» (Д XVI, 42—43).
Привсейумственнойраздвоенности, антиномичностиимпульсовнатурыличностьВерсиловавозвышаетнадокружающиминеутомимаяибескорыстнаямечтаосветломбудущемчеловечества. Онасоставляетзаветноедостояниеегодушевнойжизни, рождает — посредискептицизмаиотчаяния — поэтическиекартинысолнечнойлюбвилюдейдругкдругувдалекой «мировойгармонии». Вдохновеннаямечтао «золотомвеке», каквидим, идляавтора «великаяидея». Иименноэтомугероюонотдаетвконечномсчетесозданныесобственнымвоображениемвсамыесветлыеминутывзволнованныестраницы «грезы»очеловечности, которойданопроявитьсяназемле, дажееслимироказалсябыобезбоженным.
Наделяягероятакойстрастноймечтой, писатель «оправдываетдействительностьегострадания», глубинуинтеллектуальныхметаний, «всемирнойтоски», жизненныхнеудачвпопыткахдеятельности, выражаетнадеждуназначимостьихвдуховномдвижениичеловечества, всудьбахлюдейновых «тысячелетий». Ивкладываеттакое «оправдание»вустасамогоперсонажа (вчерновойрукописи): «[“Пустьяумрубезследа, ноостанетсявнихпамятьотом <...> чтомыжилиилюбилиихраньше, чемонипришлинасвет, ижелалибывидетьихсчастье”.] Ипустьподконецкончитсявсяземляипотухнетсолнце, новсёжегде-нибудь [вмировойга<рмонии>] останетсямысль, чтовсёэтобылоипослужилочем-то[мировойгармонии] всему, илюдиполюбилибыэтумечту» (Д XVII, 154). Mывидим, кстати, чтоужевэтомвариантеавтографасамисловао «мировойгармонии», составляющейсокровенноеупованиеВерсилова — даиавтора, — зачеркиваются, заменяясьболеенеопределеннымиоборотамидляобозначениямирабудущего; думается, зачеркиваютсяиз-зацеломудренно-трепетногоотношениякэтойглавнойвобщечеловеческоммасштабенадежде, абытьможет, ивсвязисавторскимощущением «непосильности»стоящихнапутикнейкардинальныхпротиворечийбытия.
Нопомимоотмеченноговажногомыслительногонюанса, почемутактрогаетвцеломэтотчерновойтекст? Бытьможет, особеннойдостоверностьюстыдливойинтонации, выражающейнаивно-бескорыстнуюжаждуживойдушевнойсвязислюдьмибудущего? Ивдругвспоминаешь, чтотойжеинтонациейитойжежаждойпроникнутыинтимнейшиестрокиодногоподлинногодокумента. Этоотчаянно-грустныераздумьяГерцена, вылившиесявдневниковуюзапись 11.09.42: «Поймутли, оценятлигрядущиелюдивесьужас, всютрагическуюсторонунашегосуществования, — амеждутемнашистрадания — почка, изкоторойразовьетсяихсчастие <...> О, пустьониостановятсясмысльюисгрустьюпередкамнями, подкоторымимыуснем, мызаслужилиихгрусть» (II, 226—227). Такиесовпадениявмотивахитонезадушевныхмысле-чувствованийперсонажа, созданныхвоображениемтворца, сдействительнымиреалиямивнутреннейжизнивыдающегосясовременникаособеннонаглядноподтверждаютсилухудожественнойинтуицииписателя, поднимающуюеготекстыпоройдовысокихпсихологическихпрозрений.
Весомейшим «оправданием»духовногопоиска, «европейскойтоски»героя-«скитальца»служитвромане, разумеется, характервосприятияего «фантастическихкартин»Подростком. Это «самоемилое, самоесимпатичноесущество»поставленоавторомввыигрышнуюдляпередачивнутреннегосостоянияобоихпозициюпредельнозаинтересованного, любящегоитребовательногоучастникадиалога, хотьинеравногопообразовательномукругозору, носильноготонкойсердечнойинтуицией. Напротяжениивсехэпизодоввстреч, беседсотцомоннеустанностремилсяпроникнутьзадвоящуюся, мерцающуюирониейтональностьегоречей, ответовнасамыесерьезныевопросы (осоциализме, оспособностикрасотыспастимирит. п.) — проникнутьк «правдежизненной»егохарактера, нравственнойпозиции, срадостьюотмечаямоментыдушевнойтеплоты, прямодушнойоткровенности. Наконец, вкульминацииихдуховныхконтактов — сцене «исповеди»Версилова — онсразуже, подобноточномусейсмографу, улавливаетособыйнастройотца, устремленногокнему «сбеззаветноюгорячностьюсердца» (Д XVI, 63). «Болезненнобоясьлжи», он «растроган»этойгорячностьювего «картинах»отношенийлюдейбудущего, отдающихвсюсвоюлюбовьдругдругу, «всякойбылинке», «землеижизни». «...Выпотряслимоесердцевашимвидениемзолотоговека, — признаетсяюноша, — ибудьтеуверены, чтояначинаюваспонимать». Ему «ясно», чтовэтих «грезах» «выступаетубеждение, направлениевсейжизни» Версилова.
Осмысляявпечатлениясудьбоносноговечера, Аркадийзаключает: «Любовьегокчеловечествуяпризнаюзасамоеискреннееиглубокоечувство, безвсякихфокусов». Ароль «скитальчества», «тоски»отцаи «друга»по «драгоценным» «камнямЕвропы»решительноставитдля «жизничеловеческой» «несравненновышекакой-нибудьсовременнойпрактическойдеятельностипопостройкежелезныхдорог». Наконец, наиболееубедительным «оправданием» «сути»личностиперсонажа, утверждениемжизненнойзначимостиего «неравнодушия», его «поклоненияидее» «всечеловеческого»счастьясталасамаразвязкавнутреннейколлизииромана. Поскупымпризнаниямповествователяоначаледлянего «новойжизни»читательпонимает, насколькоглубокийпереворотвдушевноммиреПодросткапроизвелообщениесотцом, «исповедь»его, азатем «процессприпоминанияизаписывания». Осознаниевоспроизводимыхсобытийибеседсним — всветепоследнихзаповедныхегооткровений — сталоважнейшимшагомкнравственномусозреваниююноши («Япочувствовал, чтоперевоспиталсебясамого»). Кактольколетом 1874 годапроясняетсясмысловойстерженьпроизведения, всознанииавтораоформляетсяэтотподлинный «Final». Оннамерен «выработать»его «знаменательнееипоэтичнее». (Вчерновыхматериалахпоявляютсязаписитакогорода: «Незабытьпоследниестрокиромана: “Теперьзнаю: нашел, чегоискал, чтодоброизло, неуклонюсьникогда”»; или: «Япростовжизньверю, яжитьхочуизвсехсил <...> учитьсялюбитьвсюжизнь...» — Д XVI, 63, 99.)
Так, всложнойструктуреидеологическогороманаДостоевскогоосуществляетсядуховноедвижениемолодогогерояот «ротшильдовскойидеи»гордойотъединенностиотвсех, порожденной «неблагообразием», атомизациейобщества, — кпрямому, открытомуслужениюдобру, самойжизни... Надвнешней, событийнойразвязкойсюжетныхотношенийперсонажей, вкоторойзанятыйсохранениемсвоей «полнойсвободы»рассудокВерсиловатерпиткрах, возвышаетсявнутренняя, духовнаяразвязка — живая, личностная, напряжениемвсехвысшихсилдушисовершаемаяпередачаидеалалюбвиклюдям, мечтыовсечеловеческомединении — поколениюдетейвлицесобственноголюбимогосына. Писательособенноозабочентем, чтобыэтоявилосьвысшимактомподлиннойличнойблизости, взаимногосердечногодоверия, анекнижнойпроповедисвысока, иподготавливаетхудожественныйэффектестественностиатмосферыкульминационнойсценыужестехжепереломныхавгустовскихдней, записываяещеодну «сквозную»памяткудлясебя: «НезабытьоТОМ, какОНначинаетпостепенноуважатьПодростка, удивляетсяегосердцу, милойсимпатиииглубинеидей <...> Ивообщевыставитьтак, чтобчитательэтопонял, чтоОНвовесьроманужасноследитзаПодростком, чторавнорисуетиЕГОвчрезвычайносимпатическомвидеисглубиноюдуши» (Д XVI, 64).