"Анна Снегина"
Поэма "Анна Снегина" справедливо считается одним из наиболее крупных по значению и масштабу творений Есенина, произведением итоговым, в котором личная судьба поэта осмыслена в связи с народной судьбой.
Поэма писалась в Батуми осенью и зимой 1924-1925 г.г., и Есенин в письмах к Г.Бениславской и П.Чагину отзывался о ней как о самой лучшей из всего, что он написал, и жанр ее определял как лиро-эпическую. Но вопрос жанра поэмы в советском литературоведении стал дискуссионным. В.И.Хазан в книге "Проблемы поэтики С.А.Есенина" (Москва - Грозный, 1988) представляет ряд исследователей, придерживающихся мнения, что в поэме превалирует эпическое содержание (А.З.Жаворонков, А.Т.Васильковский - точка зрения последнего впоследствии эволюционировала в сторону отнесения поэмы к лирико-повествовательному жанру), и их оппонентов, признающих доминирующим в поэме лирическое начало (Э.Б.Мекш, Е.Наумов). Ученые В.И.Хазаном противопоставляются и по другому признаку: на тех, кто считает, что эпическая и лирическая темы в поэме развиваются рядом, соприкасаясь лишь временами (Е.Наумов, Ф.Н.Пицкель), и тех, кто усматривает "органичность и сращенность" обеих линий поэмы (П.Ф.Юшин, А.Волков). Сам же автор солидаризуется с А.Т.Васильковским, который на примере конкретного анализа текста показывает, как "взаимозавязываясь и взаимодействуя, органично чередуются в ней лирический и эпический способы художественного отображения жизни. В эпических фрагментах зарождаются лирические "мотивы" и "образы", которые, в свою очередь, внутренне подготавливаются эмоционально-лирическим состоянием автора-героя, и этот глубоко мотивированный общим поэтическим содержанием поэмы взаимопереход эпического в лирическое и наоборот составляет ее основной идейно-композиционный принцип" (35; 162).
В основу поэмы легли события пред- и послереволюционной России, что придало произведению эпический размах, а рассказ о взаимоотношениях лирического героя с "девушкой в белой накидке" придает поэме проникновенный лиризм. Эти два взаимопроникающих начала становятся определяющими в сюжете поэмы, сообразно сказываясь в стиле и интонации произведения:
"Передав чувство нежности, которое автор испытывал к некогда любимому человеку, рассказав обо всем, что пережил "под наплывом шестнадцати лет", он дал объективное и закономерное разрешение лирической теме. "Анна Снегина" - это одновременно и "объяснение с женщиной" и "объяснение с эпохой", причем первое явно подчинено второму, ибо в основе поэмы, вопреки ее локальному, именному названию, лежит рассказ о революционной ломке в деревне. При неослабном звучании лирической темы здесь достигнут широкий масштаб изображения народной борьбы и глубокое проникновение в человеческие характеры" (41; 93).
Но в сегодняшней полимике об "Анне Снегиной" на первый план выступают не теоретические проблемы, а вопросы современной интерпретации героев. И здесь маятник оценок качнулся в другую крайность: из деревенского активиста Прон превращается в преступника и убийцу:
Но в сегодняшней полимике об "Анне Снегиной" на первый план выступают не теоретические проблемы, а вопросы современной интерпретации героев. И здесь маятник оценок качнулся в другую крайность: из деревенского активиста Прон превращается в преступника и убийцу:
"... Прон - преступник и убийца в глазах не только мельничихи, а и, как мне кажется, любого нравственно здорового человека. Он лишен сострадания к старой Снегиной, потерявшей на войне зятя, неуважительно относится к односельчанам, считая "тараканьим отродьем". Но к своему ничтожному, утратившему элементарную гордость брату странно доброжелателен, допускает его в Совет. Это ли принципиальность "вожака масс", тем более в деревне, где каждый шаг на виду?" (18; 32)
С таким категорическим приговором вряд ли можно согласиться.
Отправной точкой для подобных трактовок образа Прона Оглоблина является нелицеприятный отзыв о нем мельничихи как о булдыжнике, драчуне, грубияне, а затем субъективное мнение старой женщины возводится в ранг объективной истины. Мельничиху нередко считают "воплощением крестьянского здравого смысла, с которым невозможно спорить" (16; 8, 138). Однако, это не совсем так. Ведь, если верить ее словам, то все криушане без исключения - "воровские души" и "их нужно б в тюрьму за тюрьмой". В ее оценках ощущается явное преувеличение, тем более, что зачастую она судит не по тому, что видела собственными глазами, а по словам "прихожан". Что же касается убийства Проном старшины, видимо, здесь были свои веские основания. Автор не разворачивает эпизод в подробную сцену и не объясняет мотивов поступка Прона, но свидетель произошедшего - возница - отмечает: "В скандале убийством пахнет И в нашу, и в их вину". И, говоря о Проне как об убийце, наверно, нельзя забывать и о том, что его самого "в двадцатом годе" расстреляли деникинцы, что придает его образу драматический оттенок. И утверждение о "странной доброжелательности" к брату Лабуте необходимо признать полным недоразумением, так как Прон испытывал по отношению к нему совершенно иные чувства, и об этом недвусмысленно сказано в поэме: "Он Прону вытягивал нервы, И Прон материл не судом". А о каком-либо "допущении" Лабути в Совет в поэме вообще не упоминается.
Нужно сказать, что новая интерпретация образа Прона независима от стереотипов, в ней присутствуют бесспорные и неопровержимые наблюдения, но излишняя полемическая резкость мешает судить о персонаже трезво и спокойно, как он этого заслуживает. Особенно это проявляется в обобщениях, которые тоже вряд ли можно признать оправданными: "... Победа революции привлекает Прона перспективой новых расправ, но уже не над одним старшиной, а над "всеми" (18; 32).
Более взвешена и не входит в противоречие с текстом оценка А.Карпова: облик Прона в поэме "не то, чтобы снижен, но, так сказать, несколько обытовлен. Старуха-мельничиха говорит о бедняцком вожаке: "Булдыжник, драчун, грубиян. Он вечно на всех озлоблен, С утра по неделям пьян". Но и поэт предпочитает иконописи ничем не прикрашенную правду: Прон "спьяну в печенки и в душу костит обнищалый народ", говорит, не скрывая "сварливой прыти", в его речи встречаются слова и выражения, которые способны покоробить слух, - он мастер "материть не судом..." (14; 79).
Дискуссионными стали и ленинские строки поэмы. Со свойственной им безапелляционностью отец и сын Куняевы обвиняют литературную науку в непроницательности по поводу расшифровки смысла вопроса крестьян "кто такое Ленин?" и ответа лирического героя "Он - вы". Авторы жизнеописания С.Есенина переводят вопрос в иную плоскость: "Поэт признает, что Ленин - вожак народных масс, плоть от плоти их. Но каковы они, эти массы в поэме - это никому не приходило в голову: голытьба, пьяницы, люмпены, участники коллективного убийства старшины, "лихие злодеи", "воровские души". "Их нужно б в тюрьму за тюрьмой". Далее повторяется резко негативная характеристика Прона и Лабути и делается вывод: "Вот такая картина вырисовывается нам при внимательном чтении, и если вспомнить тихую фразу героя поэмы о Ленине: "Он - вы!", то становится ясно, что мы, как говорится, просто в упор не видели всей глубины и всего драматизма, заложенного в ней" (16; 8, 137).
Нельзя сказать, чтобы подобное решение проблемы (буквальное прочтение метафоры) отличалось глубокомыслием, наоборот, оно слишком плоско и примитивно, чтобы походить на правду. Куняевы умышленно или неосознанно в ответе героя знак "-" заменяют на знак "=", и все получается очень просто: раз между Лениным и крестьянами стоит знак равенства, значит, все отрицательные эпитеты, адресованные крестьянам, механически переносятся на образ вождя. Но эта "простота", которая "хуже воровства". Напоминаем, что поэма писалась с ноября 1924г. по январь 1925г. Есенин, как известно, в "государственных" поэтах не числился и, естественно, никто не мог заставить его, специально отлучившись из больницы, провести несколько часов у гроба Ленина, а затем в неоконченной поэме "Гуляй-поле" написать искренние строки:
И вот он умер...
Плач досаден.
Не славят музы голос бед.
Из меднолающих громадин
Салют последний даден, даден.
Того, кто спас нас, больше нет.
В том же отрывке из поэмы "Гуляй-поле" Есенин характеризует Ленина "суровым гением", что опять-таки не вписывается в предлагаемую Куняевыми трактовку образа вождя. Более того, 17 января 1925г., то есть в момент завершения "Анны Снегиной", Есенин создает "Капитана земли", в котором описывает, "Как скромный мальчик Из Симбирска Стал рулевым Своей страны". Поэт со всей искренностью, не вызывающей сомнения, признается, что счастлив тем, что "одними чувствами" он с ним "дышал и жил".
И теперь, если допустить, что Куняевы правы в интерпретации образа Ленина в "Анне Снегиной", получается, что в "Гуляй-поле" Есенин чистосердечно лгал читателю, в "Анне Снегиной" сказал закамуфлированную правду (попросту говоря, показал кукиш в кармане), а в "Капитане земли" снова печатно обманул. Кому же верить: Есенину или Куняевым? Признаемся, Есенин вызывает куда больше доверия и, думается, ни в одном из трех произведений о Ленине он не лукавил. И ответ героя крестьянам "Он - вы!" означает не что иное, как Ленин - олицетворение ваших надежд и чаяний. Именно такое прочтение диктует, на наш взгляд, и поэтика: подробное изложение обстоятельств беседы ("отягченный думой", "под звон головы", "тихо ответил") указывают на искренний и доброжелательный ответ. И вообще, невозможно представить, чтобы герой поэмы мог бы глядящим ему в лицо крестьянам ("И каждый с улыбкой угрюмой Смотрел мне в лицо и в глаза") сказать, что Ленин такой же негодяй, как они сами, как это получается у Куняевых. Десятилетия спустя, можно прийти к выводу, что на есенинском Ленине лежит печать той эпохи, но нельзя в угоду политической злободневности искажать облик автора и его лирического героя.