(15-16) "и чай остыл; холодная вода / под вечер выгонит тебя из комнат". День почти прошел. Отчего же герой по имени "ты" с такой неохотой покидает свое "гнездо"? (Ср. концепт 'квартиры-гнезда': Бродский И., эссе "Полторы комнаты", с. 39.) Надо подогреть чайник, но на кухне людно? Если бы это был будний день, на кухне бы днем было пусто. Но герой уже давно и до последнего оттягивает свой выход на кухню. Значит, людно с утра. Следовательно, как мы и предположили выше, дело происходит в праздничный день. Ведь обычно: "Соседи были хорошими соседями и как люди, и оттого, что все без исключения ходили на службу и, таким образом, отсутствовали лучшую часть дня" (эссе "Полторы комнаты", с. 22). И дальше нам уже не обойтись без пояснения к двум специфическим реалиям:
Полторы комнаты: (4) "в комнату войти" и (16) "из комнат". Это "мерцание" категории числа - не оговорка. Бродский: "В полутора комнатах (если вообще по-английски эта мера пространства имеет смысл), где мы жили втроем, был паркетный пол..."; "Наши полторы комнаты были частью обширной, длиной в треть квартала, анфилады, тянувшейся по северной стороне шестиэтажного здания, которое смотрело на три улицы и площадь одновременно"; этот status quo воспринимался как дар судьбы ("Помимо излишка в тринадцать квадратных метров, нам неслыханно повезло..."), от которого невозможно отказаться: жильцы не могут "заложить их (арки между половинами комнаты на своей территории) кирпичной кладкой или зашить досками, что было противозаконно, так как привело бы ко владению двумя комнатами вместо полутора, на которые мы по ордеру имели право. Помимо довольно частых проверок, производимых нашим управдомом, соседи, в каких бы милейших отношениях мы с ними ни находились, донесли бы на нас куда следует в ту же секунду". Не так просто объяснить современному молодому читателю, почему такие соседи - хорошие, но учтите, что для тогдашних питерцев (ни ссыльных, ни осужденных, ни колхозников: "Думаю, они считали, что им повезло, хотя никогда ничего такого не говорилось") было абсолютно ясно, что "квартира - это пожизненно, город - пожизненно, страна - пожизненно" (эссе "Полторы комнаты", с. 15, 19, 21, 40, 17, 45). Возможности социальной мобильности были в основном отрицательные, то есть "вниз".
Коммунальная кухня: (16-18) "из комнат / на кухню, где скрипящий стул / и газовой горелки гул / твой слух заполнят". Бродский: "Разумеется, мы все (4 семьи, 11 человек) делили один клозет, одну ванную и одну кухню"; "Какие запахи, ароматы и благоухания плавают в воздухе вокруг стоваттной желтой слезы, висящей на растрепанной косице электрического шнура. Есть нечто племенное в этой тускло освещенной пещере, нечто изначально эволюционное, если угодно; и кастрюли, и сковородки свисают над газовыми плитами, словно желая стать тамтамами" (эссе "Полторы комнаты", с. 22, 23).
Нечто "племенное" и коммунальное было и в том, что жильцы, ориентируясь на пролетарский стандарт бедности, редко где "скидывались" на абажур, коврики, новую мебель для кухни как "всехней" (то есть ничьей) территории. На кухне, где уже царил идеал коммунизма, горела "желтая слеза... на растрепанной косице электрического шнура" (Ср. еще один образ чужого, чуждого пространства у Бродского: "пыльная капля на злом гвозде - / лампочка Ильича / льется на шашки паркета" ("Раньше здесь щебетал щегол..." // Бродский И.А. Форма времени. Стихотворения, эссе, пьесы. В двух томах. - Том 1. Стихотворения. - Минск: Эридан, 1992. - С. 423)), а в "своей" комнате не так: "скатерть - всегда безупречна и хрустела, на абажуре над ней - ни пылинки, паркет был подметен и сиял". Скрипучая мебель - это, по Бродскому, тоже примета "коммунального", нецивилизованного пространства, - Звуки коммуналки оказываются для Бродского особой сферой социального опыта: "При всех неприглядных сторонах этой формы бытия, коммунальная квартира имеет, возможно, также и сторону, их искупающую. Она обнажает самые основы существования: разрушает любые иллюзии относительно человеческой природы. По тому, кто как пернул, ты можешь опознать засевшего в клозете, тебе известно, что у него (у нее) на ужин, а также на завтрак. Ты знаешь звуки, которые они издают в постели, и когда у женщин менструация" (с. 22) - не так в "гнезде": "Кровать была светло-коричневого полированного клена и никогда не скрипела" (эссе "Полторы комнаты", с. 17, 41).
Скрипящий стул и гул горелки (20) "заглушат все чужие голоса". Еще раз вернемся к выводу о том, что описан праздничный день: на кухне людно, и люди не торопятся к себе, общаются, возможно, что-то вспоминают по случаю "--летия" Великого Октября. А в это время герой по имени "ты" ждет, когда вскипит чайник, чтобы побыстрее уйти к себе, у него более сложные отношения с памятью: "Они (родители) почти не рассказывали мне о детстве, о своих семьях, о родителях или дедах. Знаю только, что один из моих дедов (по материнской линии) был торговым агентом компании "Зингер" в прибалтийских провинциях империи (Латвии, Литве, Польше) и что другой (с отцовской стороны) владел типографией в Петербурге. Эта неразговорчивость, не связанная со склерозом, была вызвана необходимостью скрывать классовое происхождение в ту суровую эпоху, дабы уцелеть" (эссе "Полторы комнаты", с. 49). Но гул и блеск пламени вводят его в кратковременный транс (он как бы лишается слуха и зрения):
(21-24) "а сам огонь, светясь голубовато, / поглотит, ослепив твои глаза, / не оставляя пепла - чудеса! - / сучки календаря и циферблата". Герой, отключив на миг слух и зрение, забывает о минувшем, которое (как можно вообразить, тенью прежних владельцев мебели и жилья входило к нему в комнату и по-хозяйски садилось за стол, которое арестными командами топотало по лестницам, а потом) вдруг пошло "без сучка без задоринки", как говорится. Газ горит без пепла, что удивительно. Так же, "не оставляя пепла", показалось герою на миг, сгорели "сучки календаря и циферблата". Человек ощутил не прежнюю, а какую-то новую свободу, свободу от прошлого. Но...
Комментарий ко второму предложению. Это (25) "Но..." надо просто принять. Оно субъективно безгранично и трагично по смыслу. Да, герою показалось, что он все на миг забыл. "Но..." он не забывает снять вскипевший чайник с огня. Единственное, что он себе позволяет, - это посмотреть вверх. "Но..." не в небо, а (25-26) "в потолок, / любуясь трещинок системой". Бродский: "Наш потолок, четырех с лишним метров высотой, был украшен гипсовым, все в том же мавританском стиле орнаментом, который, сочетаясь с трещинами и пятнами протечек от временами лопавшихся наверху труб, превращал его в очень подробную карту некой несуществующей сверхдержавы или архипелага" (эссе "Полторы комнаты", с. 24). (Поэт и сам неоднократно отмечал, что не может понять, откуда у него склонность к рефлексии, ведь общество его всячески защищало от этой болезни. Вот какую особенность он по контрасту отмечал в поведении своих родителях: "Вообще они не слишком прислушивались к себе..."; "Они все принимали как данность: систему, собственное бессилие, нищету, своего непутевого сына"; "Поразительно, что они никогда не скучали. Уставали - да, но не скучали" (с. 17). "Мы, их дети, росли, точнее, растили себя сами, веря в запутанность мира, в значимость оттенков, обертонов, неуловимых тонкостей, в психологические аспекты всего на свете" (с. 48)) Здесь будет весьма кстати напомнить, что с потолком в русском языке связан ряд устойчивых фраз, обозначающих "идеалистические" заскоки: с потолка взято - неизвестно откуда взято, сомнительно; плевать в потолок - бездельничать, тунеядствовать.
Впрочем, нет. Созерцание потолка - не единственный проступок. Автор еще позволяет себе в присутствии многих соседей помедлить с выключением газа. Ведь всё - газ, свет, воду - экономили коммунальными усилиями. Это давало право каждому торопить "товарища" в клозете, ругать за слишком долгий помыв в ванной, следить за пользованием газовой плитой на кухне. В этом контексте (27) "не выключая черный стебелек" звучит как непозволительное расточительство и даже барство, как безусловный повод для скандала и разбирательства со стороны тех, кого герою на миг удалось не слышать и не видеть на кухне.
Но и не это главное. Главная наглость, преступление, да просто полный зашкал в поведении "тунеядца" Иосифа Александровича Бродского состоял в том, что он посмел задуматься, увидеть, узреть, даже просто вообразить на месте кроваво-красной, революционной гвоздики (27-28) "черный стебелек / с гудящей и горящей хризантемой". Вот за это, фигурально выражаясь, ему в 1964 г. и дали 5 лет ссылки с обязательным привлечением к тяжелому физическому труду. Мы бы могли еще долго разбираться в том, почему в Республике Труда (СССР, 1922-91 гг.) труд являлся самым ходовым и эффективным наказанием, но лучше обратимся к сравнению двух цветков, как бы обрамляющих это поэтическое произведение. Энциклопедические словари нам мало что дадут. (Мы даже не можем понять, какое из двух растений раньше распространилось в центральной части России: ГВОЗДИКА, 1) род трав, редко полукустарников, семейства гвоздичных. Около 300 видов, в Евразии и Африке; в СССР св. 100 видов. Многие культивируют как декоративные. Используют в цветниках и для срезки. 2) Пряность из высушенных цветочных бутонов гвоздичного дерева; ХРИЗАНТЕМА, род одно- и многолетних трав и полукустарников семейства сложноцветных. Около 150 видов, в Евразии и Африке: в СССР 70-80 видов. Многочисленные сорта с соцветиями различной формы и окраски используют в декоративном садоводстве. Пригодна для зимней выгонки.) Обыденный опыт дает повод заключить, что гвоздики дешевле и встречаются чаще. Кроме того, не последнюю роль в восприятии гвоздики как цветка обычного, а хризантемы как цветка для избранных, сыграли их названия. Название гвоздика кажется народным, производным от гвоздик. (В действительности же название гвоздика является результатом адаптации в русской речи польского дословного перевода немецкого названия растения Nelke, которое также значит "маленький гвоздик". (Фасмер Макс. Этимологический словарь русского языка. - Т. I. - М.: Прогресс, 1986. - С. 399). Кто видел сушеную гвоздику (приправу), тот сразу поймет, в чем сходство. И здесь язык сыграл с миллионами обычную шутку: то, что кажется своим, оказывается тоже заимствованным, чужестранным.) А хризантема - это греческое название, которое можно перевести как "златоцвет, золотой цветок". Понятно, почему в рамках коммунистической идеологии первое растение ассоциировалось с пролетарским гвоздем ("Гвозди б делать из этих людей, / Не было б в мире крепче гвоздей", Н. Тихонов), а не с мещанской приправой, в то время как второе воспринималось с известной настороженностью.