Что будет, если...
Михаил Свердлов
Нравственные уроки Научной фантастики
Долгое время научный поиск был сродни сказочным мечтам. В XVI–XVIIвеках учёные искали философский камень — вещество, будто бы способное превратить простые металлы в золото. Тогда же многие пытались открыть жизненный эликсир — напиток, сохраняющий молодость, продлевающий жизнь.
Физики мечтали о вечном двигателе. Астрологи, составляя гороскопы, связывали судьбу человека с расположением планет. Не правда ли, похоже на сказку? Философский камень — чем не волшебный предмет? Жизненный эликсир — чем не живая вода? Гороскопы — чем не предсказания сказочных колдунов?
Позже наука переросла и опровергла сказку. Но без этих сказок не состоялись бы многие завоевания в области химии, физики, физиологии, астрономии. Сказки превращались в научные догадки. Догадки — в гипотезы.
Примечание
Гипотеза — обоснованное предположение, с которого начинается путь к научному открытию.
Мечты и фантазии — необходимый этап на пути к научным открытиям. Именно эта способность выдумывать новое и роднит учёных со сказочниками. Сказочник владеет секретом неожиданной точки зрения. Это помогает ему извлекать чудеса из обычных вещей и явлений. В той же мере этот секрет необходим и учёному. Ведь чтобы открыть что-то неизведанное, надо представить предмет изучения в необычном свете, увидеть его с неожиданной стороны. И сказочник, и учёный — каждый по-своему — задают вопрос “А что если?”
Сказочник из этого вопроса выводит сюжеты и приёмы. А учёный — гипотезы. Немногим более ста лет назад одного из сочинителей осенило: а что если смешать вымысел с научной гипотезой?
Этим сочинителем был Жюль Верн, родоначальник жанра научной фантастики.
С середины XIXвека и по сей день — всё мощнее рост научного знания, всё стремительнее развитие техники. Литература не могла не откликнуться на будоражащие весь мир открытия и изобретения. Писатели-фантасты с азартом включились в научно-техническую гонку и начали состязаться с учёными.
Писатели верили в чудо человеческого разума, но не меньше — в собственную фантазию. Их мечты как будто подгоняли научную мысль, постоянно пытались предугадывать и опережать технические нововведения.
Нередко изобретения сначала возникали на страницах романов, а затем уже воплощались в действительность. Нам уже трудно понять, как читались романы того же Жюля Верна в его время. Ведь для нас привычно то, что для тогдашних читателей было настоящим чудом, — электрический фонарик, электрические часы, электрический мотор, трансформатор, дуговая лампа накаливания.
Не успели люди научиться летать на воздушных шарах, а фантасты уже начали грезить о полётах на аппаратах тяжелее воздуха (на таком летал герой Жюля Верна — Робур-завоеватель). Едва появились первые самолеты — а у фантастов на уме уже были космические полёты. Кинематограф делал лишь первые шаги, а в фантастических романах уже вовсю пользовались телевизором.
Прежде сказки и приключенческие романы звали в далёкое прошлое. В последние десятилетия новые сказки и приключенческие романы устремлены в будущее. Читателю индустриальной эпохи не терпится забежать вперёд, ему интересно, что будет дальше. Научная фантастика удовлетворяет эту жажду. Она становится для читателя чем-то вроде машины времени.
“Машина времени” — так и называется один из самых известных фантастических романов XIXвека. Написан он в 1895году, автор его — Герберт Уэллс (1866–1946). Зачем Уэллс отправляет своего героя в будущее? Уже не затем, чтобы показать читателю невероятные изобретения и неведомые возможности человеческого разума. Когда он задавал вопрос “А что если?”, его интересовало не будущее техники, а будущее человечества: а что если бы человек смог совершить путешествие во времени? Каким бы тогда он увидел будущее общество?
До того, как появились научно-фантастические романы, о будущем писали в романах-утопиях. Утописты не столько предсказывали, каким будет человечество, сколько мечтали, каким оно должно быть. Будущее в утопиях привычно изображалось как золотой век человечества.
Понятие
Утопия (от греческого u — нет и topos — место; место, которого нет) — произведение, описывающее вымышленную страну, в которой достигнут идеал общественного совершенства и всеобщего счастья. Тех, кто сочиняет утопии, называют утопистами.
Фантастика Уэллса — не утопия. На это ясно намекает читателю главный герой романа — Путешественник во времени: “У меня не было проводника, как в утопических книгах”. С помощью машины времени он попадает в девятое тысячелетие нашей эры, и ему непросто разобраться в неведомом мире будущего. Но чем глубже он понимает мир будущего, тем яснее ему: этот мир противоположен утопии.
Уэллс был не только писателем, но и учёным-биологом, последователем Дарвина. Поэтому, прогнозируя будущее, писатель ссылался на открытия биологии.
Имя
Чарлз Дарвин (1809–1882) — английский естествоиспытатель. Он выдвинул гипотезы об эволюции живого мира, происходящей в нём борьбе и о происхождении человека.
Прогноз получился неутешительным. Он больше напоминал диагноз.
Вот что рассказывает Путешественник во времени: спустя несколько тысячелетий человечество будет состоять из двух рас. Одна раса — это потомки богатых людей. Они окончательно отвыкнут от усилий, труда и борьбы. Они заплатят за это биологическим вырождением — превратятся в прекрасных, но слабых и бездумных существ. В чём-то они будут похожи на сказочных эльфов (даже названием расы — “элои”), но именно это сходство покажется рассказчику признаком их нежизнеспособности.
А другая раса — это потомки бедных людей, пленников ручного труда и машин. Их тоже ждёт вырождение, но другого рода — они превратятся в подземных зверей (даже название расы станет каким-то звериным — “морлоки”).
Господствующей расой на будущей Земле будут не светолюбивые элои, а морлоки, живущие во тьме. Природа отомстит бывшим хозяевам жизни за то, что они века и тысячелетия угнетали трудящихся. Люди-звери станут держать людей-эльфов, как мы — домашний скот. Изящные элои будут есть фрукты, а отталкивающие морлоки — самих элоев.
Верил ли Уэллс в то, что будущее будет именно таким? Пожалуй, нет. Его цель — не столько предсказать, сколько предупредить: вот какие опасности грозят человечеству, вот к чему может привести разделение общества на богатых и бедных. Чтобы предупреждение было услышано, он использовал приём преувеличения — гиперболу.
А чтобы этому предупреждению поверили, писатель добился особой убедительности повествования.
Как Уэллс рассказывает о путешествии в будущее? Сухо — потому что невероятные подробности говорят сами за себя: “Теперь я постараюсь быть очень точным в своём рассказе, так как за этим последовали совершенно невероятные события”. Коротко — потому что ни разум, ни память не вмещают увиденного.
Цитата
Герберт Уэллс: “Нет ничего легче, как придумать сколько угодно всяких подробностей, когда весь будущий мир заключён только в голове автора, но для путешественника, находящегося, подобно мне, среди незнакомой действительности, почти невозможно узнать обо всём этом в короткое время”.
Рассказчик испытывает недоумение и растерянность, то есть те чувства, которые всякий бы испытал на его месте. Его сведения неполны и неточны, как и у любого, кто вспоминает, а не выдумывает.
Такая манера повествования внушает доверие и обезоруживает читателя. Может быть, поэтому Уэллсу-фантасту верили, как никому.
Однажды в США передавали радиопостановку по его роману “Война миров” — о нашествии на Землю марсиан. И что же? Радиослушатели восприняли это как репортаж с места события, и в Нью-Йорке началась массовая паника. Фантастика Уэллса умела убеждать.
Многие фантасты учились у Уэллса этому искусству — убедительно предупреждать человечество о грозящей ему опасности. Среди них — Брэдбери.
Современный американский фантаст Рей Дуглас Брэдбери (родился в 1920году) называет Верна своим отцом, а Уэллса — добрым дядюшкой. И добавлял: “Ну кем я ещё мог стать, как не писателем-фантастом, при такой семейке?”
Даже рассказы писателя о себе чем-то напоминают фантастику. Он утверждает, что помнит момент своего рождения, кошмары первых недель своей жизни, первый снегопад, увиденный им. “Знаю, знаю, что это невозможно, — отвечает он на наши сомнения, — большинство людей ничего такого не помнит. Но я всё это видел, слышал, знал”.
Правду в устах Брэдбери трудно отличить от вымысла. Ещё бы — он с детства привык жить в двух мирах. Какой из них для него реальней — тот мир, где семья, улица, школа, или мир всемогущих изобретателей и загадочных марсиан? Он бы и сам не смог сказать — в его сознании фантастические книги причудливо смешались с действительностью.
Однажды (тогда мальчику было двенадцать лет) он не смог купить продолжение книжки под названием “Марсианский воин” — в семье не хватало денег. Тогда он решил написать это продолжение сам. Так он сделал первый шаг на пути к роману “Марсианские хроники”, через тридцать лет его прославившего.
Первый шаг во многом определил всё творчество Брэдбери. Он не раз говорил о себе как о мечтателе — выдумщике новых идей. Но на самом деле он не столько выдумывал, сколько додумывал и по-новому поворачивал старые научно-фантастические сюжеты.
Возьмём один из самых известных рассказов Брэдбери — “И грянул гром”. Здесь мы снова встречаемся с машиной времени. Брэдбери продолжил игру, начатую Гербертом Уэллсом. Иногда кажется, что американский фантаст дословно цитирует своего английского “доброго дядюшку”.
Цитата
Вот как описывался полёт в будущее у Уэллса: “Вдруг наступила ночь, затем снова день и так далее, и всё быстрее. У меня зашумело в ушах, и странное ощущение падения стало сильнее”. А вот что говорится о полёте в прошлое у Брэдбери: “Сперва день, затем ночь, опять день, опять ночь; потом день — ночь, день — ночь, день. Неделя, месяц, год, десятилетие! 2055 год, 2019, 1999! 1957! Мимо! Машина ревела”.