В эпоху, когда в повестке русского общественного дня резко обозначился вопрос об эмансипации личности, о личном достоинстве, о правах человека, когда рушились прежние общественные отношения, а новые ещё не сформировались, в этом общественном “хаосе” человек оказывался один на один с таким непростым понятием, как свобода личности. Теперь он сам отвечает за каждый свой поступок и сам определяет своё нравственное положение в обществе. Потому, когда общепринятые нормы общественного поведения оказались поколебленными, возникает опасность болезни индивидуализма. Эта болезнь уже проявилась в Европе. Где грань между личностной свободой и “обожествлением” собственного “я”, не признающего никакие общественные установления, между индивидуальностью и индивидуализмом, между эгоизмом личности, отрицающей свою социальную сущность, и нравственным долгом, который не умаляет свободы индивида? Как не переступить эту грань?.. Вот один из важнейших вопросов, которые ставит Тургенев в романах «Дворянское гнездо» и «Отцы и дети». Ставит не абстрактно, а на конкретном общественно-социальном материале. Тургеневская философская мысль “упакована” в русский социально-общественный быт середины XIX века. Но мысль эта, в том числе и образ Лизы, связана с философскими идеями его времени.
В 1844 году в Германии Макс Штирнер “провозгласил абсолютное право конечного человека быть центром мироздания” 2. Человек, по Штирнеру, — некто Единственный, некий сверхчеловек, и потому сам есть Бог. Этой индивидуалистической идее обожествления человека-титана и противопоставляет Тургенев образ Лизы. Потому он выбирает именно религиозную героиню. Как воспринимает Христа Лиза? “Агафья говорила с Лизой важно и смиренно, точно она сама чувствовала, что не ей бы произносить такие высокие и святые слова. Лиза её слушала — и образ вездесущего, всезнающего Бога с какой-то сладкой силой втеснялся в её душу, наполнял её чистым, благоговейным страхом, а Христос становился ей чем-то близким, знакомым, чуть ли не родным...” При этом у неё “были свои мысли и шла она своей дорогой”. Такова индивидуальность Лизы. Она с Богом “на равных”, он ей близок, он ей родной, в ней нет рабского преклонения перед ним, она его просто любит “восторженно, робко, нежно”, как полюбила потом Лаврецкого. Да, она духовно свободна, независима, она — личность, у неё “свои мысли” и “своя дорога”. Но она не есть проявление обожествленного “я”, она не гигант, не сверхчеловек, напротив, она вполне человек социальный, ибо “боялась оскорбить кого бы то ни было”, до встречи с Лаврецким “она любила всех и никого в особенности”; она была даже человеком средних возможностей, не обладая никакими особыми талантами. И если хорошо играла на фортепьяно, замечает Тургенев, то только Лемм знал, каких усилий ей это стоило.
Во времена Тургенева не было распространено понятие “права человека”, так тогда не говорили. Но именно о правах обычного, вполне заурядного на первый взгляд человека и ведёт речь Тургенев. Признание индивидуальности, выделение из общего “хора” личности, по Тургеневу, это и есть уважение прав человека, личности в социуме, а не вне его. Пожалуй, именно Тургенев, опережая своё время, впервые в России заговорил о правах рядового члена общества, а не о жалости к “маленькому человеку”. Но не только в этом смысл образов Агафьи и Лизы.
Человек в обществе имеет не только права, но и обязанности перед обществом. И Лиза поступает так, как велит ей нравственный долг. Идея долга даёт возможность преодоления индивидуализма, в то время как человек остаётся внутренне свободной индивидуальностью. Но при этом Лиза жертвует личным счастьем. Обычно считают, что Тургенев следует здесь за Кантом. Думаю, это не совсем точно. Классицистический кантовский категорический императив долга к Лизе, в личности которой превалирует не разум, а чувство, вряд ли применим. Тургенев скорее исходил из концепции романтизированного Ф.Шиллера, по которой высоконравственный человек выполняет свой долг радостно (как Лиза), но при этом не может быть счастлив, ибо счастье — в гармонии личных интересов и долга. Поэтому счастливый человек не стоит перед необходимостью исполнения долга. Диалектика социальных противоречий вынуждает Лизу предпочесть долг счастью личной любви. И эти социально-общественные противоречия, по Тургеневу, противоестественны, потому что подавляют человека, нарушая его природную гармонию.
Тургенев высоко ценил творчество Рафаэля. Рафаэлевская «Сикстинская мадонна» — один из самых сильных в мировом искусстве образов. Удивительно выражение лица Мадонны: в нём и нежность, и скорбь, и в то же время понимание неизбежности того, что должно произойти. Она знает, что должна отдать самое дорогое, что у неё есть, — сына, чтобы этой жертвой искупить грехи человечества, и, преодолевая великую муку, она готова к этому подвигу, к выполнению своего нравственного долга.
А ведь Лиза тоже приносит самое дорогое, что у неё есть, — любовь к Лаврецкому — в жертву во имя искупления несовершенства социально-общественных установлений. Осознаёт ли это Лиза? Наверное. Решив уйти в монастырь, она говорит Марфе Тимофеевне, которая её отговаривает от этого поступка: “Я всё знаю, и свои грехи, и чужие, и как папенька богатство наше нажил; я знаю всё. Всё это отмолить, отмолить надо”. В этом состоит тонкая философская мудрость Тургенева. Поставить Лизу на уровень мирового шедевра и в то же время не вывести её из конкретного социума.
Но Лиза уже возвысилась над уровнем своего общественного положения. Внутренняя свобода её личности состоит в том, что она не просто отрекается от любви Лаврецкого, она остаётся верна своей любви к нему, принося в жертву ей возможные земные блага. Она выделяется из “хора” общепринятого существования. Она — человеческая индивидуальность, приверженностью своим нравственным убеждениям преодолевшая индивидуализм, сверхчеловеческое, эгоистическое “я”. В этом философско-социальный смысл образа Лизы.
Что мог Лаврецкий противопоставить высоте этого человеческого духа? Но и Лаврецкий не остаётся “ничтожным рабом”, ибо если Лиза — это воплощение человеческого духа во вселенском масштабе, то Лаврецкий, подчиняясь просьбе Лизы примириться с женой, вынужденно отказываясь от счастья с Лизой, но оставаясь верным своей любви, как и Лиза, — воплощение духовного начала в человеке в земной повседневности. Это Лаврецкий следует долгу “по-кантовски”. Но именно встреча с Лаврецким преобразила Лизу, пробудила дремавшую в ней духовную силу. А до этой встречи она ничем особенным не отличалась от окружающих. И вполне спокойно принимала возможность брака с Паншиным, как было общепринято. Вот как она поначалу смотрит на этот брак. “Вы в него влюблены? — Нет. — Как? — Маменьке он нравится, — продолжала Лиза, — он добрый; я ничего против него не имею”. Всё изменилось, когда Лиза “потянулась” к Лаврецкому. Он несёт в себе духовное начало. Да, прав Шопенгауэр, решил Тургенев: человек в природе — единственное animal metaphisicum (метафизическое животное, то есть духовное существо). Поэтому в эпилоге (через восемь лет) “опять повеяло с неба сияющим счастьем весны; опять улыбнулась она земле и людям; опять под её лаской всё зацвело, полюбило и запело”. И расцвела на старом месте новая любовь, всё изменилось, помолодело, похорошело, и “пошли, по выражению соседей, «порядки небывалые»”. Грустно постаревшему Лаврецкому, “но не тяжело и не прискорбно: сожалеть ему было не о чем, стыдиться нечего”. Жертвы не пропали даром.
В 1858 году Тургенев был ещё полон надежд на грядущие в России перемены. “Революционность” мысли Тургенева состоит в том, что он выводит своих героев за пределы дворянского морального кодекса, ибо дворянская корпоративная психология не предполагает личностного начала в человеке, это “хоровая” психология (на что обратил внимание ещё Пушкин в «Евгении Онегине»). В романе «Дворянское гнездо» главные герои — каждый по-своему — остаются индивидуальностью в рамках своего социума. Однако Тургенев пытается преодолеть это социальное противоречие. Да, он наделяет своих героинь (Лизу и Агафью) индивидуальной верой. Агафья — старообрядка, Лиза — приверженка традиционной православной веры. Лаврецкий вообще остаётся как бы в стороне: он так и не приобщился до конца к Лизиной светлой вере в Бога. Но веря в единого Бога по-разному, Лиза и Агафья представляют собой диалектическое единство противоположностей. Тургенев решает эту проблему с позиций позднего Возрождения, когда пантеистически развивалась, в частности, идея “совпадения противоположностей”. Таким образом, по Тургеневу, дворянка Лиза и крестьянка Агафья равны в правах человека. Равенство дворян и крестьян “от природы”, то есть в правах человека, поскольку и те и другие являются носителями разновидностей культуры человеческого общества, Тургенев утверждал ещё в 1842 году в своей официальной записке (перед поступлением на службу в только что образованный — в связи с указом Николая I об “обязанных крестьянах” — комитет по крестьянским делам) «О русском хозяйстве и о русском крестьянине», а затем развивал эту мысль в своих “охотничьих” новеллах (будущих «Записках охотника»). Несомненно, 1842 год, когда происходит действие романа «Дворянское гнездо», не случайно выбран писателем — началась подготовка к отмене крепостного права.
Отмена же крепостного права — это не просто смена экономической формации; перед Россией в полный рост вставала проблема свободы и прав личности (пусть даже этих терминов тогда и не употребляли), но личность должна остаться при этом общественным человеком. И никто, как Тургенев, не сумел так глубоко проникнуть в суть вопроса.
Примечания
1 Овсянико-Куликовский Д.Н. И.С. Тургенев // Собр. соч. СПб., 1909. Т. 2. С. 188.
2 Тиме Галина А. Немецкая литературно-философская мысль XVIII–XIX веков в контексте творчества И.С. Тургенева (генетические и типологические аспекты). Мюнхен, 1997. С.76.